Аркадий Ваксберг - ИЗ АДА В РАЙ И ОБРАТНО
Киевский подросток Андрей Ющинский был убит воровской шайкой из опасения, что он раскроет случайно ставшие ему известными ее тайны, – об этом узнала вся Россия из блестящих репортажей докопавшихся до истины мужественных русских журналистов. Но все силы властей, полиции, прокуратуры, церкви и даже науки объединились, чтобы доказать вину подсудимого Бейлиса. Не столько его личную, сколько всего еврейства, которое он на этом процессе олицетворял[2].
Несмотря на беспрецедентный нажим властей и так называемого «общественного мнения», Бейлис в 1913 году был оправдан судом присяжных. Это оправдание очень многими расценивалось и расценивается еще сейчас как торжество законности и справедливости, поскольку присяжные заседатели не поддались ни угрозам, ни давлению, оставшись верными своей совести. Это и так, и не так. Да, Мендель Бейлис был оправдан, но задача устроителей безумного шоу состояла вовсе не в том, чтобы отправить на сибирскую каторгу именно этого тщедушного еврея, волею судьбы оказавшегося пешкой в большой политической игре.
Главная задача состояла в том, чтобы устами присяжных и судей подтвердить ритуальный характер убийства, то есть осудить не Бейлиса, а нацию, которая якобы следует иуверским догматам и поэтому представляет опасность для безвинных жертв. Эта задача была достигнута.
Вот как сформулирован первый вопрос, который суд поставил перед присяжными: «Доказано ли, что ‹…› 13-летнему мальчику Андрею Юшинскому при зажатом рте были нанесены колющим орудием на теменной, затылочной, височной областях, а также на шее раны, сопровождавшиеся поражением мозговой вены, артерий, левого виска, шейных вен, давшие вследствие этого обильное кровотечение, а затем, когда у Ющинского вытекла кровь в количестве до пяти стаканов, ему вновь были причинены таким же орудием раны в туловище, сопровождавшиеся поражением легких, печени, правой почки, сердца, в область которого были направлены последние удары, каковые ранения, в своей совокупности числом 47, вызвали мучительные страдания у Ющинского, повлекли за собой почти полное обескровление тела и смерть его?»
Если бы перед заседателями суд поставил вопрос, который его только и должен был интересовать, – доказано ли, что смерть Ющинского наступила в результате нанесения ему множественных колющих ран, – и присяжные ответили на него утвердительно, это была бы не более чем констатация несомненного факта, влекущая за собой предусмотренные законом правовые последствия. Но назойливое и целенаправленное подчеркивание прижизненного «полного обескровления тела» – будто бы главной цели убийцы, как и «мучительных страданий» жертвы, которые, согласно обвинительной версии, являются обязательным атрибутом «кровавого еврейского ритуала», – диктовалось отнюдь не юридической задачей. Да и вообще, строго говоря, рассмотрение этих, сугубо медицинских, подробностей относится к компетенции врачей, а не заседателей (тщательно подобранных: четыре крестьянина, два почтовых чиновника, вокзальный кассир, сторож винного склада, трамвайный контролер, извозчик, помощник ревизора и домовладелец; все интеллигенты были умело отведены прокурором). Но, стремясь к достижению определенной цели, судья, нарушив закон, поставил перед заседателями основной вопрос в формулировке, приведенной выше, и получил на него единогласный утвердительный ответ.
Рассказывают, что, покидая судебный зал, один из заседателей так ответил столичному репортеру: «Евреи, конечно, пьют кровь христианских младенцев, но этот еврей не виновен». Несчастного Бейлиса оправдали, и тысячи незнакомых друг другу людей, торжествуя победу, плакали от счастья и обнимались на улицах. Но то была мнимая победа. Оправдав одного и вместе с тем ответив положительно на первый вопрос, «двенадцать разгневанных мужчин» фактически подтвердили клевету, возведенную на целый народ.
Еще до организации этого процесса Россия потеряла (при ином подходе к проблеме – избавилась) около полутора миллионов евреев, которые, спасаясь от гонений, переселились в США. Двухлетняя (пока длились следствие и суд) антисемитская травля на страницах массовой печати еще больше стимулировала евреев к бегству за океан, где они могли чувствовать себя в безопасности. Переполненные беженцами корабли один за другим отплывали из Петербурга, Риги, Одессы под злобный вой черносотенных изданий.
Бежали самые бедные, самые неприкаянные, самые ранимые, те, у кого было мало шансов организовать в России свою жизнь и дать детям возможность получить образование, сделать карьеру. Те же, кто, превозмогая всяческие трудности, уже стали обладателями университетских дипломов или по другим основаниям получили легальную возможность обосноваться в столицах (Петербурге и Москве), – те никуда не уезжали, чувствуя себя в относительной (а возможно, и не только относительной) безопасности: ведь в столицах никаких погромов не было и вряд ли могло быть, вопреки всем стараниям черносотенного «Союза русского народа».
К примеру, в 1913 году в Петербурге, согласно официальной статистике, жило около 40 тысяч евреев (то есть «лиц иудейского вероисповедания») и, наверно, не меньше «выкрестов», причем евреи составляли двадцать два процента всех столичных присяжных поверенных, семнадцать процентов всех столичных врачей, пятьдесят два процента всех столичных дантистов[3]. Судьба отплывших за океан неудачников по всем признакам должна была стать гораздо плачевней – именно таковой ее и признавали тогдашние «социологи», хотя этой науки еще и не существовало[4].
Совсем недавно историк науки Абрам Блох решил проверить, сколь точными оказались эти прогнозы, а по сути – на уровне подлинных фактов – хотя бы приблизительно представить упущенные Россией возможности, ее потери в результате выдавливания евреев из российского общества: теперь уже можно подвести итоги ушедшего столетия. Оказалось, что насильственная утечка мозгов привела к потерям ошеломительным. Исследователь приводит множество примеров – выберем только один, более чем наглядный. По офицальной статистике на долю России приходится 15 Нобелевских премий (пять из них, кстати сказать, получили евреи: писатели Борис Пастернак и Иосиф Бродский, физики Лев Ландау и Илья Франк, математик Лев Канторович). Но, оказывается, на долю дореволюционных беженцев из России и их потомков этих премий приходится вдвое больше: лауреаты прославили своими выдающимися открытиями не Россию, а давшие им приют иноземные страны.
Самым прославленным из них является Зельман Ваксман, создатель стрептомицина. Уроженец города Прилуки, Полтавской губернии, он не мог получить в России даже среднее образование. Пострадавшая от погромов семья бежала в Америку. Нобелевский лауреат по физике Шелдон Ли Глэшоу (Шая Глуховский) – сын спасавшегося от погромов, учиненных толпой в его родном Бобруйске (Могилевская губерния), Лейбы Глуховского, который в США смог дать блестящее образование трем своим сыновьям. Бежали от русских антисемитов и от политической нестабильности родители будущих нобелевских лауреатов – физиков Артура Шавлова, Ильи Пригожина, химиков Пауля Берга, Герберта Брауна (Броварника), Мелвина Калвина, медиков и биологов Джона Вейна, Бернарда Каца, Стенли Коэна, Эрнста Бориса Чейна (Хаина), Даниэля Натанса и еще многих других «нобелистов»[5].
Была среди жертв русского антисемитизма начала века еще одна категория амбициозных и темпераментных евреев. Это те, кто не хотел спасаться ценой окончательного отказа от родины, прокладывая себе путь в науке, бизнесе или культуре за рубежом, а встал на путь революционной борьбы с режимом в своей стране. Разумеется, борцы с самодержавием рекрутировались в России из самых разных этнических групп, их приход в революцию чаще всего не зависел от чувства национальной ущербности, а был продиктован идейными, порой даже просто авантюристическими, порывами. Но значительный процент еврейских юношей и девушек в кругу бунтующей молодежи нельзя, естественно, не связать с поощряемой верхами дискриминацией по признаку происхождения, что не могло не сказаться на формировании мировоззрения вступающего в жизнь нового поколения.
Любопытна одна закономерность, которую обычно упускают из виду специалисты, изучающие этот период русской истории.
Немалая часть молодежи из русских дворянских, аристократических, богатых семейств порывала со своей средой и уходила в революцию – в поисках осмысленной жизни, преисполненная искренним стремлением восстановить попранную справедливость. Среди будущих знаменитых коммунистов немало выходцев из русских профессорских, генеральских, даже графских и княжеских семей. Ничего подобного не было в еврейских семьях, сумевших достигнуть высокого социального статуса и преодолевших воздвигнутые перед ними барьеры: ставших профессорами, врачами, инженерами, адвокатами, финансовыми магнатами…
