Валерий Евтушенко - Сказание о пятнадцати гетманах
Малороссийское духовенство в основной своей массе присоединение казацких территорий к Московскому государству приняло без энтузиазма. Митрополит Сильвестр Косов и высшие иерархи церкви чувствовали себя вполне комфортно и независимо, так как константинопольский патриарх был далеко и киевская митрополия подчинялась ему номинально. Православным священникам никто не чинил препятствий в отправлении богослужения, об унии уже постепенно стали забывать.
Но после Переяславской рады вопрос о подчинении киевской митрополии московскому патриарху стал лишь вопросом времени. Иерархи киевской церкви понимали, что с независимостью придется распрощаться, поэтому и в их кругах сторонников партии федералистов было достаточно. Все же среди высшего духовенства было достаточно много представителей шляхты, которым и по образованию, и по воспитанию, и по менталитету католическая Польша была ближе, чем православная Москва. Опасения духовенства о том, что со многими прежними вольностями придется расстаться, оправдались уже сразу после смерти митрополита Косова. По обычаю, нового митрополита должны были избирать епископы не только с епархий, вошедших в состав Московского государства, но и из тех, которые оставались в Польше: львовской, луцкой, перемышльской и других. Король не препятствовал выезду этих епископов в Киев для избрания митрополита, но воевода Бутурлин потребовал от местоблюстителя Лазаря Барановича и печерского архимандрита Гизелы, чтобы духовенство малороссийское «поискало милости государя и показало совершенно правду свою к великому государю: захотело бы идти в послушание к святейшему патриарху московскому». Такое требование было неприемлемым для православных епископов польской стороны. Бутурлин об этом писал и Выговскому, но тот заявил, что пошлет для участия в выборах казацких представителей по старому обычаю. В конечном итоге, 6 ноября 1657 года новым киевским митрополитом был избран Дионисий Балабан, сам выходец из знатного шляхетского рода, тяготевший к Польше и разделявший настроения зажиточной части казаков и старшины.
Богатые мещане в крупных городах, пусть и не без опаски, но все же готовы были вновь возвратиться под власть поляков, хотя бы для сохранения магдебургского права. С одной стороны были серьезные опасения, что Москва постепенно ликвидирует его, а с другой, в случае, если царь станет королем и Украина перейдет к Польше безо всяких условий, то и поляки могли упразднить в этих городах магдебургское право.
Но хотя федералистские взгляды получили распространение во всех слоях малороссийского общества того времени, основная масса народа предпочитала держаться царя московского. Малороссияне не особенно любили «москалей», но поляков просто ненавидели и в подданство к ним возвращаться не хотели. От соединения Малороссии с Польшей простой народ мог ожидать только того, что значные казаки сделаются тем, чем были в Польше шляхтичи, а простые казаки и все поспольство будут отданы в безусловное порабощение новому панству. Напротив, при соединении с Москвой самодержавная воля царя представлялась защитою слабых от своеволия сильных. Выразителем интересов народных масс стал полтавский полковник Мартын Пушкарь (Пушкаренко), участник Освободительной войны еще с 1648 года, пользовавшийся любовью простых казаков и уважением в народе. С Пушкарем были солидарны и запорожские атаманы, ненавидевшие шляхту и значных казаков. Число сторонников сохранения московского подданства было так велико, что Выговскому и его сподвижникам нельзя было действовать открыто, для достижения поставленных целей необходимо было разыграть многоходовую комбинацию. И в качестве первого хода следовало устранить от власти Юрия Хмельницкого, избранного гетманом еще при жизни отца его 4 июля 1657 года. И сделать это нужно было очень осторожно, желательно так, чтобы отказ Юрия от гетманской булавы выглядел добровольным. Кроме того, могло случиться и так, что государь уже утвердил его в должности гетмана и легитимно устранить его от власти становилось невозможным. Поэтому Выговский поначалу, не зная еще результатов миссии Тетери в Москве, внешне интереса к этой теме не проявлял. Сообщая путивльскому воеводе Зюзину о смерти Хмельницкого, он писал, что еще при жизни покойного гетмана вся старшина избрала его сына «пана Юрия, который и теперь гетманом пребывает, а вперед как будет, не знаю; тотчас после похорон соберется рада изо всей старшины и некоторой черни; что усоветуют на этой раде, не знаю. А я после таких трудов великих рад бы отдохнуть и никакого урядничества и начальства не желаю».
Конечно, Иван Евстафьевич лукавил — ни о каком отдыхе он и не помышлял. Генеральный писарь внимательно отслеживал настроения в казацкой среде, а верные ему люди, как бы невзначай, заводили разговоры о том, что Юрий Хмельницкий еще мал летами для того, чтобы стать гетманом. Григорий Лесницкий, уже не опасаясь никого, открыто заявлял, что решение рады следует пересмотреть и выбрать в гетманы Выговского.
— Юрко молод еще, — говорил он полковникам, — потом, позже, настанет и его время получить булаву.
— Выговский сейчас самая верная кандидатура, — поддерживал его бывший нежинский полковник Григорий Гуляницкий, — не зря же покойный гетман поставил его наставником над сыном.
Сам Гуляницкий очень недолюбливал Хмельницкого, так как, когда в 1652 году выступил с критикой его решения перейти в подданство Порты, гетман приказал отрубить ему голову, но Гуляницкому удалось скрыться и объявился он в Чигирине только после смерти Хмельницкого.
Недавно назначенный при поддержке Выговского брацлавский полковник Иван Сербин тоже считал, что лучше генерального писаря кандидата в гетманы нет. Корсунский полковник Иван Дубина также склонялся к поддержке Выговского.
О том, что совсем еще недавно, и месяца не прошло, как в преемники Хмельницкому рада уже избрала его сына Юрия Хмельницкого, в кругах генеральной старшины как-то все забыли. Да и многие простые казаки понимали, что избрание Юрия являлось не более чем данью признания и уважения отцу за те великие деяния, которые он совершил во благо всего Войска Запорожского.
Народ, всегда чутко реагирующий на животрепещущие события общесоциального значения, не случайно отразил их в думе того времени:
Эх, и затужила, закручинилась Хмельницкого седая голова, Что при нем ни сотников, ни полковников нет сполна: Только пребывал при нем Иван Луговский, Писарь войсковой, Казак реестровой. Вот и стали они думать думу, Тихо, без шуму: Своеручно письма писали, По городам, по полкам, по сотням рассылали, А казакам в тех письмах добавляли: «Эй, казаки, дети, други! Прошу вас, делом смекайте, Зерно ссыпайте, К Загребельному кургану прибывайте, Меня, гетмана Хмельницкого, на совет ожидайте!» Казаки вдругорядь просить себя не стали, Зерно позасыпали, К Загребельному кургану прибывали. К воскресенью Христову поджидали — Хмельницкого не увидали: К вознесенью Христову поджидали — Хмельницкого не увидали: К Троицыну дню поджидали — Хмельницкого не увидали: На Петра-Павла ожидали — Хмельницкого не увидали: На Илью-пророка начали ждать — Хмельницкого и в глаза не видать. Тогда казаки стали думать думу Тихо, без шуму «Хвалился наш гетман Хмельницкий, Батько Зиновий Богдан Чигиринский, В городе Субботове На Спаса-преображение ярмарку собрать…» Вот так они меж собой толковали, В город Субботов поспешали, Хмельницкого встречали, Пики в землю сухую втыкали, Шлыки с себя поскидали, Хмельницкому низкий поклон отдавали: «Пан гетман Хмельницкий, Богдан Зинов наш Чигиринский! Зачем мы тебе надобны?» И тогда Хмельницкий тихими словами ответил: «Эй, казаки, дети, други! Прошу вас, делом смекните, Гетмана себе изберите. Нету ли между вас казака старшого, Атамана куренного? Постарел я, болею сильно, Гетманства дольше не осилю, — Вот и велю я вам среди себя гетмана избрать, Будет он над вами пановать, Вам порядок казацкий учреждать». Тогда казаки ему так отвечали: «Пан гетман Хмельницкий, Батько наш Зинов Чигиринский! Не можем мы сами меж собой, казаками, гетмана избрать, А желаем от вашей милости слово услыхать». И тогда Хмельницкий тихими словами ответил: «Эй, казаки, дети, други! Прошу вас, сами рассудите: Есть у меня пан Иван Луговский, Который при мне двенадцать лет в джурах состоял, Все мои казацкие обычаи узнал, — Будет он над вами, казаками, пановать, Будет вам порядок казацкий учреждать». Тогда казаки тихими словами отвечали: «Пан гетман Хмельницкий, Батько наш Зинов Чигиринский! Не хотим мы Ивана Луговского: Иван Луговский близко к вельможным панам живет. — Будет с вельможными панами-ляхами пановать, Не будет нас, казаков, уважать». Тогда Хмельницкий тихими словами отвечает: «Эй, казаки, дети, други! Коли вы не хотите Ивана Луговского, Есть у меня Павел Тетеренко». «Не хотим мы Павла Тетеренка!» «Так скажите, — молвит, — кого вы желаете?» «Мы, — молвят, — хотим Юрася Хмельниченка». «Что ж, — молвит, — моему Юрасю Хмельниченку Только всего двенадцать лет от роду: Он еще годами маленек, разумом слабенек». «Будем, — говорят, — при нем двенадцать персон содержать, Будут его добрым делам поучать, Будет он над нами, казаками, пановать, Нам порядок учреждать». И казаки часа не теряли: Бунчук, булаву положили, Юрася Хмельниченка на гетманство утвердили, Изо всех пищалей стреляли, Хмельниченка гетманом поздравляли. Вот тогда то Хмельницкий, как сына благословил, К себе домой поспешил И сказал ему: «Гляди ж, — говорит, — сынок! Коль не зачастишь над Ташлыком-рекой гулять, На бубнах, на трубах играть, Еще сможешь отца живым повидать: А коли зачастишь по Ташлык-реке гулять, В бубны, в трубы играть, Тогда тебе отца живым не видать». И тогда Юрась, гетман молодой, По Ташлык-реке долго гулял, На бубнах, на трубах играл, Домой прискакал — Отца живым не застал. И велел тогда в Штомином дворе, На высокой горе, Могилу копать. Тогда казаки пиками твердь сухую копали, Шапками землю выбирали, Хмельницкого похоронили, Из пищалей позвонили, Славные поминки ему учинили. До каких пор казаки старую голову Хмельницкого уважали, До тех пор и Юрася Хмельниченка гетманом почитали: А как не стало старой головы Хмельницкого слыхать, Перестали и Юрася Хмельниченка гетманом почитать. «Эй, Юрась Хмельниченко, гетман молодой! Не пристало тебе над нами, казаками, пановать, А пристало тебе наши казацкие курени подметать!»
Поэтому, когда в Чигирин на похороны своего вождя стали съезжаться представители всех казацких полков у многих возникло сомнение в правильности сделанного ранее выбора.
