Юрий Дружников - Русские мифы, или Посиделки с классиками
Несуразности в этом загадочном сочинении удивляют с самого начала. Не может быть, чтобы автор их не заметил, значит, они вкраплены сознательно. Предшественников у Мора было немало, но на них он смотрел иронично. Например, в трактате Блаженного Августина «О граде Божьем» счастье, как и положено, на небе. Некоторые современники и в «Утопии» увидели обычный образец сверхумеренной христианской жизни, рай. Но у Мора этот рай – на земле. Впрочем, о государстве Утопия скептику Мору, якобы, рассказывает некий путешественник Гитлодей. Имя рассказчику Мор дал не случайное: «гитлодей» по-гречески значит «вздорный болтун».
Рукопись «Утопии» написана на латинском, известной стала на английском, при этом жители Утопии «ведут свое начало от греков, а язык их почти персидский». Для пущей правдоподобности Мор даже придумал липовый алфавит. Хвалят остров за всеобщую трудовую повинность и скромность на началах равенства, но труд тут принудителен. Даже в путешествии, издевается Мор, утопийцы обязаны работать, если остановились на месте более чем на один день. А как вам нравится его мысль, что утопийцам разрешены только два вида удовольствия: первое – есть и пить, второе – опорожняться? Культурный уровень жителей счастливого острова своеобразен: они вообще долго не знали, что такое книга и даже что такое бумага. Путешественник Гитлодей привез и показал дикарям эти чудеса.
Мор хочет быть нелепым. Бедность сама собой исчезнет, едва полностью уничтожить деньги. Тут обругиваются все прочие страны, которые живут богаче. Ну где это видано, что богато одетых послов, прибывших на остров из других стран, превращают в рабов? «Весь мир должен перенять систему утопийцев», -после всего заявляет автор «Утопии».
В письме к Петру Эгидею он прямо назвал свое сочинение «сказкой». С благословения Эразма он обвел вокруг пальца всю ученую Европу. Даже ироничный Рабле сперва не понял, вступил с Мором в полемику. Никто в те времена не думал, что слово «утопия» зачинает новый жанр прозы, в котором -мир вверх ногами, мистификация, дураковаляние. А Маркс с Энгельсом, заимствовав едва ли не все факты у Мора, стали кроить и шить свою теорию на полном серьезе. У создателей умопомрачительной системы коммунизма было плохо с чувством юмора.
На самом деле, так называемые основоположники научного коммунизма вовсе не были марксистами. Они – мористы, поскольку, как показывает исторический опыт, пытаясь научно истолковать сатиру, сами стали утопистами. Поглядите, коли не лень: в коммунистической программе Маркса и Энгельса все основные положения списаны с «Утопии». Марксисты-мористы спутали пародию с теорией. То, что коммунисты взяли на вооружение, была карикатура, абсурдная выкладка жизни на выдуманном острове. Стало быть, «передовое» учение в основе своей – компиляция сатиры Томаса Мора.
Краеугольный камень Маркса – вопрос о собственности. Мор без хитростей заявляет: здесь «всё принадлежит всем». Средневековый коммуняка Рафаэль Гитлодей говорит: «Я полностью убежден, что распределить все поровну и по справедливости, а также счастливо управлять делами человеческими невозможно иначе, как вовсе уничтожив собственность». Мор возражает: «А мне, – говорю, – кажется напротив: никогда не будет возможно жить благополучно там, где все общее. Ибо как получится всего вдоволь, если каждый станет увертываться от труда?»
Мор не только был оппонентом выдуманного им самим первобытного социалиста Гитлодея, но в последнем трактате «Диалог об утешении» прямо защищал частную собственность и капитализм. Однако именно к реальным мыслям Мора Маркс, Энгельс и их последователи оказались глухи. Сатирическая книжица стала превращаться в многоактовую трагикомедию.
Нонсенс идеологии, экстрагированной из иронии в том, что она предложила вернуться на пять тысяч лет назад к первобытно-общинному строю. В «Утопии» Мор прямо говорит: «Нельзя устроить, чтобы все было хорошо, раз не все люди хороши». Марксисты, создавая свою идеальную утопию, полностью игнорировали человеческую природу.
«Во всем есть доза глупости. Миссия сатирика – помочь нам ее увидеть», – провозгласил Эразм Роттердамский. Эту миссию Мор выполнил. Хотел бы он сам жить в своем идеальном государстве? Отрицательный ответ после всех его насмешек не вызывает у нас сомнения.
Почему же сочинение Мора, настолько прозрачное и настолько «против», было воспринято социалистами девятнадцатого века с муравьиной серьезностью в качестве единственного пути для всего человечества?
Русское чудо как еще одна похвала глупости
За утопистами шли, извините за выражение, программисты Маркс и Энгельс, а за ними реализаторы. «Будущая Вавилонская башня стала идеалом и, с другой стороны, страхом всего человечества, – писал ясновидец Достоевский за сорок лет до Октябрьской революции. – Но за мечтателями явились вскоре уже другие учения, простые и понятные всем, вроде: «Ограбить богатых, залить мир кровью, а там как-нибудь само собой всё устроится». Ох, не любил Достоевский утопистов! При этом обвинял католическую церковь в том, что она породила в Европе социализм. А значит, винил Мора.
Отчего же мир клюнул на пластмассовую наживку? Те, кто использовали утопистов как своих предтечей, вовсе не думали о справедливости для всех, понимая, что реализовать розовую мечту можно только через деспотию, через абсолютный контроль сверху донизу. В «Утопии» заложен вождь, тот, кто диктует, кто знает, как надо жить всем. Лидеры жаждали только власти, а уравниловка с оболваниванием – лучшее средство достичь цели.
Не случайно Мор (о чем я еще не сказал) предопределил и главное: как технически из рутинной жизни попасть в утопическую, из живой в искусственную. Сделал всё сам великий вождь Утоп. Он захватил остров (слышите? За-хва-тил!) и – «скопище грубого и дикого народа» объявил счастливцами. Затем Утоп воздвиг, так сказать, до-Берлинскую стену: прорыл пропасть, чтобы морем отделиться от континента. Рыть «заставили» жителей и воинов. Успех «поверг в ужас соседей».
Мор старался убедить человечество в том, чего не должно быть на земле, отвратить людей от желания стать пчелами или муравьями, хотел показать, что получится, если людей принудят так жить. Ему не вняли. Роковой вопрос ХХ века: почему могла произойти революция (читай: утопюция)? Ответ получается: из-за недостатка чувства юмора.
«Утопия не догма, а руководство к действию, – решили русские экстремисты. – Настало время утопизации всей страны». – «Я же пошутил! – кричал Мор с того света». Но они рвались вперед. Первым делом себя они произвели в траниборов и сифогрантов. Они же стали духовенством (то есть идеологами).
Сейчас читать Мора вдвойне смешно, ибо кажется, что сие – литературная мистификация, что писано это о стране Советов. Чиновник деспотического аппарата, Мор показал эволюцию власти, хихикая и потирая от удовольствия руки. Смеялся, когда шел на эшафот, но когда там, на небе, услышал о реализации своей язвительной насмешки, наверное, заплакал.
Мор говорил о двух справедливостях – для простого народа и для власти. Вторая справедливость «величественней, чем народная, а также и гораздо свободнее ее. Ей все можно, кроме того, что не угодно ей самой». В книжной «Утопии» хорошо только одному человеку – властителю Утопу. А реальная Утопия – тоталитарное государство, которое не могло бы продержаться без единой партии власти и тайной полиции. Для западного наблюдателя это cold hell (холодный ад) – очевидно, в отличие от кипящих котлов и раскаленных сковородок в традиционном аду. Для нас – сковородочный быт, растянувшийся на три четверти столетия.
Советские философы (в точности по Мору) рассуждали о счастье: оно состоит «в чем-нибудь одном или же во многом?» Шестичасовой рабочий день, как на острове Утопия, одно время решили внедрять в советской республике. Вскоре идея была удушена. Работа стала называться «трудовой фронт», выезды бригад из города на картошку «десантом». Начальники-филархи посылали разнарядки – сколько народу отправить на сбор урожая. (Я пробовал объяснять это студентам: американцы ничего не поняли, зато китайцы и вьетнамцы дружно хохотали.) При этом утопийцы, по Мору, «не изобрели ни одного-единственного, проницательнейшим образом продуманного правила», зато оказались «весьма сведущи в полете и движении небесных тел».
А откуда гениальный Ленин заимствовал мысль, что при коммунизме из золота будут делать унитазы? «Из золота и серебра не только в общих дворцах, но и в частных домах, – пишет Мор, – повсюду делают они ночные горшки». Грабителям вдевают золотые кольца в уши, надевают золотые кольца на пальцы, золотые ожерелья на шею и на голову золотые венки, чтобы воры насытились богатством. А бриллиантами играют дети. Этого, надо признать, мы в Советском Союзе не успели осуществить.
