Виктор Поротников - Куликовская битва
– Ныне я – гридень княжеский, а с прошлым покончено навсегда, – решительно промолвил Нелюб, подводя итог сказанному.
Домаша негромко засмеялась, теснее прижимаясь к Нелюбу.
– Ты чего? – спросил Нелюб.
– Чудно получается, – ответила Домаша. – Повстречались двое: вор и блудница…
– Мы были ими до этой встречи, – возразил Нелюб, – а теперь я уже не вор и ты – не блудница.
Глаза Домаши, большие и близкие, таинственно блестели во мраке.
Нелюб обхватил Домашу за талию, ее рука легла ему на плечо. Глядя глаза в глаза друг другу, они сближали свои уста, повинуясь трепетному волнению, охватившему их. Дыхание у них становилось учащеннее, сливаясь и растворяясь в долгом страстном поцелуе, соединившем не только их губы, но и сердца.
Глава вторая
Прохор, сын кузнеца
До татарского набега в Хмелевке было шестьдесят дворов, проживало там разного люду от мала до велика более трех сотен человек. Самым известным из хмелевских смердов был кузнец Данила. Не только из-за ремесла своего, в любом хозяйстве необходимого, получил известность коваль Данила среди своих односельчан. На диво красива была жена у Данилы, которую он умыкнул где-то под Ржевой, когда ратоборствовал в войске московского князя Ивана Красного. Жена родила Даниле двух сыновей и дочь-красавицу. Из всех сельских девиц дочь Данилы была самая статная и пригожая.
После татарского набега в Хмелевке осталось меньше тридцати дворов, остальные сгорели дотла. Татары были злы на русичей за свое прошлогоднее поражение на реке Воже, поэтому жгли все избы и строения подряд. В полон татары захватили из сельчан Хмелевки около тридцати девушек и молодых женщин. Среди пленниц оказалась и дочь кузнеца Данилы – Настасья. Сам кузнец, отбиваясь от татар, получил тяжкие раны. Жена его Михайлина и оба сына успели вовремя в потайной погреб схорониться. Избу кузнеца татары спалили огнем, а кузню, стоявшую на отшибе, сжечь не успели, торопясь поскорее убраться восвояси.
Когда беда миновала, старший сын кузнеца Прохор объявил матери, что намерен разыскать сестру и вернуть ее из плена домой.
– Что ты сможешь сделать один в стране незнаемой? – испугалась за сына Михайлина. – И Настасью не отыщешь, да и сам пропадешь! Сиди уж дома, храбрец!
Прохор сделал вид, что покорился матери, но несколько дней спустя, видя, что отец пошел на поправку, он тайком ушел из Хмелевки в Серпухов. Младшему брату Прохор сказал, что не задержится в Серпухове, а пойдет дальше, в Коломну. Прохор намеревался в Коломне прибиться к какому-нибудь торговому каравану, идущему с Руси в Орду. Прохор был уверен, что всех пленниц татары повезут в Сарай на невольничий рынок. Там-то, в Сарае, Прохор и надеялся разыскать сестру.
Данила, лежа на постели в наскоро вырытой землянке, сказал жене:
– Тебе же ведомо, какой норов у Прошки. Настойчив он в любом деле. Пущай попытает счастья в чужих краях! Не отыщет Настасью, так хоть на мир поглядит.
– Прохору всего-то девятнадцать лет, – сокрушалась Михайлина, – не по силам ему такое опасное дело!
– Не скажи, милая! – возразил супруге кузнец. – Московский князь Дмитрий Иванович в девять лет на отцовский стол сел, а в одиннадцать в Орду за ярлыком ездил. В тринадцать лет князь Дмитрий войско возглавил в войне с суздальским князем, а в шестнадцать уже женился.
– Подле князя Дмитрия с младых его лет неотступно бояре отцовские находятся, верные да смысленые, – сказала Михайлина, – а кто нашему Проше пособит в столь трудном начинании? Он-то один как перст.
– Всюду добрые люди есть, – промолвил Данила. – Да и Прошка не глуп, из любой напасти вывернуться сможет. Я же бывший воин, милая. Сумел и сыновей своих кое-чему обучить.
Глава третья
Настасья
В то злосчастное утро Янина, жившая по соседству, сговорила Настасью пойти за земляникой в дальнюю дубраву над Окой. Намедни в той дубраве побывали многие девицы и отроки хмелевские, ходившие туда спозаранку большой ватагой. Так, все вернулись в село с полными туесами спелых ягод. Янина рассказала об этом Настасье с глазами, полными восторга и восхищения.
– Лето ныне ягодное выдалось, а мы с тобой по ягоды еще ни разу в лес не выбирались, – попеняла подруге Янина.
Янину отец с матерью отпускают куда угодно и одну, и с ватагой молодежи. У них в семье дети подрастают, как трава на лугу, без особого догляду, без всяких запретов. Янина была самая старшая, так ее родители и вовсе ни в чем не притесняют. У Настасьи в семье было совсем иначе. Братья ее росли под строгим отцовским оком, и ее мать воспитывает в строгости. Настасья не без труда уговорила мать отпустить ее в лес за ягодами, приврав, что идут они не с Яниной вдвоем, а целой гурьбой девичьей.
Покуда Янина и Настасья добрались до ягодной дубравы, вымочили в обильной росе подолы своих длинных летников. Янина шагала по высокому травостою босиком. Настасья же была, как обычно, в легких кожаных чирах. Босой она никогда не ходила, так как родитель ее часто дарил любимой дочери удобную обувку на любое время года.
Девушки только-только углубились в редкий лес, как вдруг заметили среди деревьев мелькающие силуэты скачущих всадников в мохнатых шапках, с колчанами стрел за спиной. Всадников было очень много, и вся эта конная лавина стремительным наметом катилась со стороны Оки, серебристые воды которой виднелись в низине за густыми зарослями ольхи и ивы.
Янина враз побледнела и громко прошептала, схватив Настасью за руку:
– Татары! Бежим, подруга! Скорее!
Девушки заметались, не зная, куда бежать и где спрятаться. Татарские конники были повсюду. Янина предложила Настасье забраться на дерево и выждать, когда враги проскачут мимо. Подруги стали выискивать дуб покряжистей, и тут-то прямо на них выехали четверо узкоглазых татар на низкорослых пегих лошадях с длинными гривами.
Янина, отшвырнув корзинку, кинулась наутек. За ней погнался один из татар.
Настасью, остолбеневшую от страха, сильная вражеская рука схватила за косу, приподняла над землей и швырнула поперек седла.
Вскоре в таком же положении оказалась и Янина, не успевшая убежать далеко. Поскольку Янина кусалась и царапалась, как дикая кошка, то поймавший ее татарин связал ей руки за спиной узким кожаным ремнем.
Так Янина и Настасья стали пленницами. Татары перевезли их по броду на другой берег Оки и оставили в своем обозе под присмотром обозных слуг. Подруг связали за локти спина к спине и швырнули их внутрь двухколесной крытой повозки. Лежа на боку, Янина и Настасья слышали рядом веселые голоса татар, шумное дыхание и всхрапывания многих сотен запасных лошадей, пасшихся вокруг.
Вскоре из-за Оки, с русского берега, стали возвращаться конные сотни татарского отряда, отягощенные добычей. Татары пригнали коров и лошадей, привезли больше полусотни новых пленниц. Когда повозку затрясло на ухабах, Янина и Настасья догадались, что татары уходят обратно в степь. К ним в повозку втолкнули еще одну их подружку, шестнадцатилетнюю Милаву. Она была заплакана и до смерти напугана, один рукав ее длинного льняного платья был оторван. Милава вся была вымазана сажей, поскольку пряталась в печи, но татары отыскали ее и там. На глазах у Милавы татары зарубили саблями ее отца и брата. Потрясенная этим страшным зрелищем, Милава плакала навзрыд и никак не могла успокоиться.
То, что на хвост татарского отряда навалилась русская рать, стало понятно по той спешке, с какой татары побросали повозки и угнанный скот, стремясь поскорее уйти подальше в степную даль. Всех пленниц татары посадили на коней. Янина и Настасья опять оказались вместе, их взгромоздили на пузатого неоседланного чалого конька. Сидевшая впереди Янина держала в руках поводья, Настасья, сидевшая сзади, держалась за талию подруги. Пузатый мерин трусил вихляющей рысью, девушкам стоило немалого труда не свалиться с него.
Татары огибали холмы, спускались в овраги, путая следы. Пленницы сильно замедляли движение татарского отряда. Чтобы задержать погоню, то в одном месте, то в другом от татарской орды отделялись большие группы конников, устраивая засады в рощах и лощинах.
Когда непривычные к долгой скачке пленницы стали валиться от усталости с лошадиных спин в густую степную траву, татарам пришлось устроить привал. В тени небольшой рощи, на берегу веселого ручья, татарский отряд переждал полуденный зной, дождался своих отставших воинов. Затем татары двинулись дальше, все время заворачивая к югу. Уже в сумерках татары миновали видневшиеся вдалеке валы и стены двух пограничных рязанских городков. На ночлег орда остановилась в излучине какой-то степной речушки.
На этой ночной стоянке татарин, пленивший Янину, пожелал совокупиться с нею. Янина сопротивлялась изо всех сил и расцарапала насильнику лицо. Рассвирепевший татарин отхлестал Янину плетью, потом отдал ее на потеху своим дружкам. Янину раздели донага, положили ей на плечи короткое копье, привязав к нему ее руки на запястьях. Два воина держали с двух сторон копье таким образом, чтобы привязанная к копейному древку Янина все время находилась в согнутом положении. Третий воин подходил к Янине сзади и, приспустив штаны, утолял свою похоть. Янина стонала и вырывалась как могла. Вскоре она затихла, теряя силы и беззвучно плача.
