Ильяс Есенберлин - Заговоренный меч
Стройный ряд зурначей выехал на холм, и медный рокот покатился над степью, сзывая охотников. Султаны, беки, эмиры, разукрашенные перьями и сверкающие дорогими доспехами, стали съезжаться со всех сторон.
И вдруг заклубилась к небу пыль на дороге, ведущей из ставки, — большая группа всадников неслась к холму, а впереди на необычайной красоты гнедом скакуне с белой звездочкой на лбу и завязанными в узлы гривой и хвостом ехал сам хан. И у сопровождающих его всадников были кони с подвязанными хвостами и гривами. От избытка резвости грызли они стальные удила, пританцовывая от нетерпения. Вся свита была одета в легкие охотничьи панцири, а на головах сверкали узорные серебряные шлемы. Сзади, не отставая ни на шаг от хана и его приближенных, скакала охрана, состоящая из верных батыров и телохранителей нукеров…
Три или четыре женщины виднелись в этой блестящей толпе. Все взоры притягивала к себе одна из них, одетая лучше всех и сидящая на золотом гульсары-ахалтекинце, известном всей степи и носящем имя Ортеке, что значит «Танцующий тур». Красота ее ослепляла всех мужчин вокруг, и каждый хотел попасться ей на глаза.
Это была четвертая жена Абулхаира — дочь великого ученого, султана Улугбека, внука Тимура. Рабиа-султан-бегим звали ее и говорили, что нет на земле красивее женщины. Вся в золоте была она, и седло, чепрак, уздечка, стремена тоже были из литого золота. Колебался от встречного ветра султан на остроконечной шапке, отороченной выдрой, блестело под солнцем, переливаясь всеми цветами, дорогое ожерелье, но еще прекраснее казалось светлое чистое лицо с выписанными месяцем тонкими бровями и черным водопадом закрученных в бесчисленные косички волос…
Когда хан со своим блестящим окружением подъехал к холму, со стороны открытой степи вынеслась еще группа всадников. Впереди на темно-серых аргамаках скакали султаны Джаныбек и Керей, и у каждого на плече сидело по соколу.
В легкие охотничьи кафтаны с собольей оторочкой были одеты Джаныбек с Кереем, на головах казахские шапки. Среди скачущих следом за ними людей тоже находились женщины. Самой красивой среди них была Жахан — вторая по счету жена Джаныбека, мать молодого султана Касыма. Дочерью батыра из кочевого рода Керей была она, но по-царственному сидела на молочно-белом скакуне по кличке Киикаяк, что означает «Оленьи ноги». В отличие от красавицы Рабиа-султан-бегим, ее седло, чепрак и все остальное было украшено лишь чеканным серебром, но именно серебро шло к ее степной красоте и стати.
И еще одним отличалась от жены хана Абулхаира прекрасная Жахан. Правая рука ее твердо сжимала тонкую остроконечную пику. Гордая, стройная фигура наездницы дышала отвагой. Толпящиеся внизу люди встретили ее восторженны гулом. Сам Абулхаир не преминул взглянуть в ее сторону, и словно обожгла его красота Жахан. «Ничего, если позволит бог, быть ей завтра в моих руках!» — подумал хан и пришпорил коня. Не в первый раз видел он ее и давно уже решил, что она достойна его юрты…
Но султан Джаныбек был настороже и внимательно следил за ханом. От него не укрылась смена чувств на лице Абулхаира, и теперь он уже не сомневался, что тот задумал недоброе. Взгляд Джаныбека скользнул по разноцветной блестящей толпе, пытаясь определить, кому поручено его убить. И вдруг заметил трех одетых попроще всадников. В стороне от других держались они, и султан почувствовал на себе взгляд того, который был немного впереди. «Этих сереньких людей не бывало на прежних охотах! — подумал он. — Да и не похожи они на людей из ханской свиты. Их-то и следует остерегаться!..»
Вместе с огромным караваном, груженным бурдюками с кумысом и всякими другими припасами, двинулся хан со своей увеличившейся свитой на север, в сторону гор Улытау. Переночевав в дороге, разбили легкие походные шатры в предгорьях, у подножия Аргынаты, в одном из самых красивых мест золотой Сары-Арки. Эти земли были когда-то очагом древней культуры казахов. До сих пор сохранились там руины дворцов, вокруг которых валяются обломки керамики и глазури. Как раз об этих чудесных горах поется в знаменитом древнем эпосе:
Как самая дорогая на свете вещь дана ты нам
в наследство,
Прадед наш Аргын радовался твоей красе,
Твоими изумрудными лугами с серебряными
нитями ручьев
Из века в век любовались аргыны, о гора
Аргынаты!
Здесь не было множества зеркальных озер и полноводных рек, способных напоить тысячные табуны, поэтому в теплое время года людей бывало немного. А самое главное, места эти издавна принадлежали роду султана Джаныбека, но опустели с тех пор, как отец его Барак переехал отсюда в Орду-Базар, ханскую ставку. Зато всяческой дичи: оленей, сайги, круторогих архаров, дроф, уларов, диких гусей — здесь было хоть отбавляй. Три дня знатные охотники всеми способами истребляли ее. Били в барабаны, чтобы вспугнуть куропаток и уларов, и тут же выпускали на них соколов. С невыразимым наслаждением перерезали горло пойманной птице, гордясь друг перед другом своими успехами. Гонялись за архарами и оленями, прямо с седла пронзая их стрелами. А три незаметных человека во главе с братом ханского палача Сарыбаем вели свою охоту и никак не могли попасть в цель. Ни разу не остался в одиночестве султан Джаныбек, и они не решались напасть на него. А что ждало их в случае неудачи, они хорошо знали…
Но в последний день, когда хан объявил о том, что завтра все возвращаются в ставку, им улыбнулось наконец счастье. Увлеченный преследованием быстроногой сайги, султан Джаныбек ускакал далеко в заросли. Верные ему джигиты помчались следом, но кони их притомились за три дня охоты, да и не могли они тягаться с знаменитым аргамаком султана. Поскакав через рощу, Джаныбек вдруг увидел невдалеке самого хана Абулхаира с несколькими верными людьми, а сбоку уже подъезжали трое, которых приметил он раньше. Хан только что сменил уставшего коня, а конь Сарыбая
был полон сил, потому что не участвовал в настоящей охоте. Вместе с Джаныбеком поскакали они за сайгой, и султан уже не мог уклониться, чтобы не показать себя трусом перед врагом.
Вскоре лишь трое оказались впереди: султан Джаныбек, хан Абулхаир и брат ханского палача — Сарыбай. Все другие остались далеко позади, и даже голосов их не было слышно. Проскакав еще немного, они догнали наконец обессилевшую сайгу. Джаныбек в слепом охотничьем азарте, позабыв на миг о грозящей ему опасности, спрыгнул с седла, отбросил в сторону дубинку и вытащил нож, чтобы прирезать сайгу. И лишь тут заметил замахнувшегося на него своей дубиной Сарыбая.
— Не трогай, это моя сайга! — злобно закричал Сарыбай.
Султан прыгнул к нему на коня и сорвал его с седла. Вместе с тяжелым противником повалился он в густую траву, но при падении успел подмять его под себя. Горящие злобой глаза оказались у самого его лица, и вдруг радостная надежда появилась в них.
— Бей… Бейте его в затылок! — закричал он кому-то.
Не выпуская Сарыбая, султан скосил глаза в сторону и увидел стоящего над ним хана Абулхаира…
* * *Абулхаир так и не понял, почему не ударил в затылок султана Джаныбека. Что-то на миг удержало его руку, а потом выехали из кустов люди, и поздно было уже что-нибудь сделать. Первым к месту происшествия прискакал Керей. Джаныбек тогда опустил Сарыбая.
— На этот раз я прощаю тебя, потому что не ты здесь главный виновник! — процедил он сквозь зубы и так посмотрел на Абулхаира, что тому стало не по себе.
А сайга все еще лежала живая. Джаныбек посмотрел на нее и махнул рукой.
— Поскольку человеку, который покушался на мою жизнь, простил я, то почему бы не простить невинное животное! — сказал он Керею, пристегнул к поясу дубинку и сел на коня. Вместе поехали они к своим, а хан Абулхаир молча смотрел им вслед…
Поднявшийся с земли Сарыбай тоже занес ногу в стремя. Хан отвернулся.
— Зачем не ударили вы его сзади дубиной, мой повелитель-хан? — зашептал ему в спину брат палача. — Если бы он упал, я тут же переломил бы ему шейный позвонок. Так всегда бывает, когда человек падает с лошади, и никто бы не догадался…
Он не успел договорить, как голова его покатилась с плеч. Абулхаир брезгливо вытер клинок об одежду Сарыбая и велел трубить сбор. Приехавшие первыми Джаныбек с Кереем увидели валявшуюся в траве голову с выпученными в испуге глазами.
— Такая смерть ждет каждого, кто покусится на жизнь моих верных султанов! — сказал хан Абулхаир.
Но вряд ли поверили в искренность его слов Джаныбек с Кереем. Оба султана молча проводили хана Абулхаира до ставки и вскоре уехали в свои кочевья. А хан с тех пор совсем потерял покой, целыми днями лежал на шкуре барса и обдумывал создавшееся положение. Пути назад не было, и горькая досада на то, что не прикончил Джаныбека, грызла душу. Не скоро представится теперь такая возможность…
