Сергей Григорьев - Александр Суворов
— Как же это могло случиться? Ты упустил столько времени! Ведь сверстники его уже капралы.
— Вина не моя… Родился он у нас хилой. Я думал было тотчас же записать в свой полк — мать вступилась. Я подумал: куда спешить? Погодим — может быть, он и не выживет. Прошел годок, а тут вышел указ, чтобы младенцев в полки не записывать. Так и вышло, что сверстники моего Александра в двенадцать лет капралы, а он остался у нас на руках недорослем.
— Да знаешь ли ты, что прежний указ потерял силу и можно теперь недорослей записывать?
— Знаю, но не раньше тринадцати лет. Стало быть, так: опять Александру год дожидаться…
Испытание
Скача «в три ноги», в горницу ворвался Александр и положил на стол перед Ганнибалом книжку, бережно завернутую вместо переплета в пеструю обложку из цветной «мраморной» бумаги.
— Ба! Ба! — воскликнул Ганнибал, развернув книгу. — Так это твое, Василий Иванович, переложение Вобана?
Истинный способ укрепления городов, изданный от славного инженера Вобана на французском языке, ныне же переложен с французского на российский язык Василием Суворовым, напечатася повелением Его Величества Петра Великого, Императора Самодержца Всероссийского, в Санкт-Петербургской типографии лета господня 1724 года.
Ганнибал положил перед собой на стол книгу и взирал на нее с видимым удовольствием.
Преодолев застенчивую робость, Александр подошел к старику и доверчиво припал к его плечу.
— Ты читал эту книжку, надеюсь, внимательно?
— «Истинный способ» я знаю от слова до слова! — пылко воскликнул Александр.
Василий Иванович вставил:
— Я по Вобану учил его французскому языку. Он и на французском наизусть знает.
— Хорошо. Проэкзаменуем. Отойди несколько назад. Стань там. Ответствуй: что есть фортификация?
— По-французски? — спросил Александр.
— Нет, зачем же: русский язык будет повальяжней.[7]
— «Фортификация, — бойко, по-солдатски, отчеканил Александр, — есть художество укреплять городы рампарами, парапетами, рвами, закрытыми дорогами, гласисами, для того чтобы неприятель такое место не мог добывать без потеряния многих людей, а которые в осаде, могли бы малолюдством против многолюдства стоять…»
— Отменно! — похвалил Ганнибал, проверяя ответ Александра по книжке. — Что есть авангардия?
— «Авангардия есть часть армии, еже марширует перед корпусом баталии».
— А что есть граната? — спрашивает по книжке Ганнибал.
— «Граната есть едро пустое, в которое посыпают порох, в ее же запал кладут трубочку: употребляют оную для зажигания в местах тесных и узких и чтоб врознь разбить солдат от того места, где бы они ни собралися».
Перебирая страницы, Ганнибал задавал вопросы и, выслушивая ответы Александра, приговаривал:
— Отменно! Отменно! Можно только дивиться.
Василий Иванович сиял, слушая ответы Александра, а мать ревниво усмехалась.
— Он и «Юности честное зерцало» от слова до слова знает, — решилась она сказать. — Испытайте его, сударь мой.
— Ну что ж, — снисходительно сказал Ганнибал, — отроку не мешает знать правила учтивости. А есть у вас «Зерцало»?
Принесли и эту книгу, и Александр без особой охоты ответил на несколько вопросов о том, «како отроку надлежит быть».
Авдотья Федосеевна, женщина очень набожная, не преминула кстати похвастаться тем, что сын прекрасно знает церковную службу. И Александр лихо отхватил наизусть «Шестопсалмие».
Ганнибал, крещенный в семь лет царем-безбожником, был беспечен в церковных делах; ему оставалось принять на веру, что Александр знает и церковную службу не хуже, чем «Истинный способ укрепления городов».
— Дьячок, прямо дьячок! — похвалил Ганнибал. — Блаженной памяти Петр Алексеевич поцеловал бы непременно отрока вашего. Позвольте мне это сделать в память нашего отца и благодетеля.
Ганнибал достал шелковый платок, вытер губы и, закинув рукой голову Александра назад, поцеловал его в лоб…
Испытание продолжалось. Оказалось, что Александр знает немного по-французски и по-немецки, а по-русски пишет не хуже самого генерала. Считал мальчик быстро, а память у него отменная.
— Ну, скажи: кем же ты хочешь быть?
Александр, потупясь, молчал.
— Матушка твоя, кажись, хочет видеть тебя архиереем?
Александр рассмеялся и, лукаво подмигнув матери, закричал:
— Кукареку!
— Ганнибалом?! — продолжал допрашивать генерал.
— С вами, сударь, их уже два. Я не хочу быть третьим.
— Ты хочешь быть первым? Ого! А хочешь быть солдатом?
— Да! — кратко ответил Александр.
— Посмотри-ка ты на себя в зеркало, герой! — воскликнула мать.
Александр взглянул на себя в зеркало, и все посмотрели туда.
— Да, неказист! — бросил сквозь зубы отец.
Александр скорчил в зеркало не то себе, не то Ганнибалу рожу и отвернулся:
— Я не такой!
— Когда б он был записан в полк в свое время, то был бы теперь уж сержант, а то и поручик! — досадливо заметил Василий Иванович.
— Время не упущено.
— Решено: запишу тебя, Александр, в полк! — стукнув по столу ладонью, сказал Василий Иванович.
Александр быстро взглянул на мать. Она заголосила, протягивая к сыну руки:
— Родной ты мой, галчоночек ты мой! Отнимают первенького моего от меня!..
— Ну, матушка, отнимут еще не сразу. Годика три дома поучится. Полно вопить… Достань-ка нам семилетнего травничку. Надо нового солдата спрыснуть. Да и поснедать пора — час адмиральский!
Авдотья Федосеевна, отирая слезы, ушла, чтобы исполнить приказание мужа.
— Ну, сынок, теперь ты доволен? — спросил Александра отец, когда мать вышла.
Василий Иванович опасливо поглядел вслед жене.
Ганнибал заметил это и усмехнулся:
— Да что откладывать — еще передумаешь. Пиши, сударь, прошение, пока государыня в Москве, я и устрою все это дело, — посоветовал гость.
— Сынок, подай перо и бумагу, — приказал отец.
Александр быстро принес из спальни ларчик, открыл его и подал отцу чернильницу, песочницу, гусиное перо. Отец, обмакнув перо в чернила, задумался.
— В какой же полк тебя писать? — задумчиво глядя на сына, спросил Василий Иванович. — В Преображенский? И дядя твой, Александр Иванович, в Преображенском, и я в Преображенском. Выходит, и тебе в Преображенский.
— Батюшка, — тихо сказал Александр, — пишите меня в Семеновский.
— В Семеновский? Почему же?
— Да мне матушку жалко стало: ей трудно со мной сразу расставаться. Преображенский в Петербурге, а Семеновский полк в Москве квартирует… Все ближе к дому.
— В Семеновский полк не напишут: у нас в Семеновском родни нет.
— А Прошка Великан? — напомнил Александр.
Василий Иванович усмехнулся.
— Кто же это будет Прошка Великан? — спросил Ганнибал.
— Прошка-то? Вы не знаете? — удивился Александр. — Его батюшка за то в солдаты отдал, что он кобылу огрел оглоблей да спину ей сломал. К тому же озорник. Все дрался: ударит, а мужик и с копыльев долой. Батюшка его и сдал. Царица послала его с другими великанами к прусскому королю Фридриху. А у Фридриха пушка в грязи завязла. Велел король своим солдатам пушку тащить — десять вытащить не могут. Отступились. Прошка подошел, крякнул, один пушку из грязи вынул да на сухое место и поставил. Только и сам повалился около пушки — у него жила лопнула. А когда жилу ему срастили, выходили, то отпустили его домой…
— Да как же Прошка с лопнутой жилой в строю?
— Да он ничего еще, только тяжелой работы не может.
— Чудо-богатырь! В Москве непременно погляжу на Прошку, — сказал, рассмеявшись, генерал. — А ты еще не знаешь, Василий Иванович, что Никита Соковнин в Семеновский полк вернулся?
— Неужто? Какой поворот судьбы! Никита Федорович Соковнин мне друг и приятель. Истинно ты, Абрам Петрович, чудесные вести принес!
ГЛАВА ВТОРАЯ
Жребий брошен
Морозным утром Василий Иванович Суворов стоял в стеганом ватном архалуке на покрытом инеем крыльце. Ключница сыпала курам из кошелки горстями житарь.[8] Куры ссорились и дрались. Вороватые воробьи норовили тоже клюнуть. Петух их отгонял, покрикивая: «Ты куда-куда? Пошел!»
Василий Иванович не отрываясь следил за одной хохлаткой — она клевала торопливо и жадно.
Ключница, вытряхнув из кошелки остатки зерна, сердито крикнула барину:
— Каждое зернышко считаешь?
— А тебе бы что — украсти? — ответил Суворов.
Он в самом деле считал. Ключницу он взял на замечание давно. На досуге пересчитал, сколько бывает зерен в гарнице житаря.
— Сто восемьдесят четыре… пять… шесть… А ты, жадюга! Все ей еще мало! Кш! Кш! — закричал он на хохлатку.
