Наталья Павлищева - Екатерина Великая. Первая любовь Императрицы
Фрикен с интересом прислушивалась к новостям, хотя они ее никак не касались. Новая российская императрица объявила своим наследником своего племянника Петера-Ульриха, того самого мальчика из Эйтина, который любил играть в куклы. Ну уж теперь-то он, конечно, этого не делает и вообще забросит все глупости, не станет ни пить, ни увлекаться играми, теперь он наследник, а значит, должен все силы положить на учебу — решила для себя Фрикен. Только как можно жить в Эйтине, будучи наследником короны в России?
Девочка оказалась права: невозможно, Карла-Петера-Ульриха забрали в Петербург.
Но и это было не все! Российская императрица умела быть щедрой, особенно если это ей ничего не стоило. Наставник Карла-Петера епископ Любекский Адольф-Фредерик вместо своего отбывшего в Россию подопечного назван наследником шведской короны! И в этом Иоганна справедливо усматривала свою заслугу. Родственница на престоле, брат — наследник шведской короны… К сожалению, она сама все равно супруга скромного Христиана-Августа, пусть и фельдмаршала.
У Иоганны-Елизаветы голова шла кругом, однако она не подозревала, что главный выигрыш в лотерею судьбы впереди и связан с дочерью, о которой, как и о муже, она почти забыла.
В их берлинском доме гость — молодой красивый камер-юнкер русского двора Яков Сиверс. Вообще-то он привез императору Фридриху II жалованную императрицей Елизаветой Петровной Андреевскую ленту, но заглянул и к ее родственнице Иоганне-Елизавете. Визит был неофициальный, утренний, но как раз это и понравилось Иоганне, потому что означало, что теперь она с российской императрицей почти на короткой ноге.
Гостя принялись потчевать утренним кофе и развлекать светской беседой. Он высказал все благодарности, в том числе и по поводу присмотра за наследником престола, не осуждая ненадлежащее его выполнение, а потом вдруг попросил возможность познакомиться с Софией-Фредерикой. У матери сладко зашлось сердце. Она прекрасно помнила, что Петер-Ульрих не женат и вполне годится Фрикен в мужья. Нет, это было уж слишком сказочно! Но русский камер-юнкер сидел в кресле напротив и исчезать, как мираж, не собирался.
Но Фрикен не причесана! Сиверс улыбнулся:
— Тем лучше, я увижу настоящий цвет ее волос и их наличие…
Это был уже не просто намек.
Иоганна едва сдержалась, чтобы не броситься за дочерью самой, отправила слугу с жестким приказом немедленно явиться в таком виде, в каком ее застанут.
Вид оказался очаровательным. Когда в гостиную шагнула принцесса с торчащими во все стороны начесанными волосами (уложить их не успели, только немилосердно взбили), Сиверс не смог удержаться от смеха:
— Вы очаровательны…
Иоганна от досады кусала губы, но что теперь поделаешь.
— Я хотел бы увезти с собой портрет этого ангела. Только, конечно, причесанного…
— О да!
В тот же день бедная Фрикен провела в неподвижности четыре часа, пока художник Пейн набрасывал на холсте ее силуэт, а потом и рисовал сам портрет. Художник вовсе не требовал таких жертв, ему достаточно позировать по два часа, мастер отличался прекрасной памятью, к тому же написать платье и все остальное можно бы и со служанки, но Иоганна-Елизавета категорически потребовала не делать никаких замен, а дочь заставила сидеть смирно с легкой улыбкой на устах.
Не меньше Фрикен мучился и Пейн, потому что каждый штрих, каждый мазок комментировался, пока мастеру не надоело. Он вдруг протянул заказчице свои инструменты:
— Возьмите, мадам.
— Что?
— Возьмите мои кисти, вы прекрасно знаете, как нужно рисовать вашу дочь, сделайте это сами… У вас получится много лучше, а я не могу работать под диктовку.
У Иоганны хватило ума отступить, она дала последние наставления и удалилась, заверив, что больше вмешиваться не станет.
— Расслабьтесь, дитя мое, и посидите просто в кресле. Если вы что-нибудь расскажете о себе, я нарисую вас куда лучше.
Фрикен улыбнулась: этот Пейн вовсе не такой зануда.
— К чему вашей матери такой портрет и почему вы должны выглядеть на нем взрослой и серьезной?
— Его попросили для российской императрицы.
— Прекрасно. У императрицы есть неженатый сын?
— Нет, племянник. Он наследник короны.
— Замечательно. Теперь я знаю, что пишу портрет невесты. Сколько лет наследнику?
— Он на два года старше меня.
Портрет действительно увезли в Петербург.
Этот неожиданный интерес к своей особе со стороны императрицы поставил Фрикен в новое положение, наступил миг, когда она посмотрела на мать почти как на равную.
Вот уж чего никак не ожидала Иоганна-Елизавета! Даже возможность стать тещей наследника престола не могла примирить ее с тем, что дочь будет выше по статусу. Она привыкла быть всегда и везде первой, а тут вдруг все будет сосредоточено на ее дочери? К тому же Иоганна вдруг осознала, что стареет! Нет, она по-прежнему хороша, молода, вызывала восхищение, но признавать, что уже пришло время дочери, оказалось просто невыносимо. Отступать на второй план Иоганна не могла и не собиралась.
А дочерью интересовались. В Гамбург, где довольно часто бывала у бабушки Фрикен, приехал из Петербурга барон Корф, женатый на двоюродной сестре императрицы Елизаветы Петровны. И Корф тоже попросил портрет принцессы и сделал ей массу комплиментов.
Но взрослеющая девушка, которой уже исполнилось четырнадцать, вызвала интерес еще и у младшего брата Иоганны-Елизаветы Георга-Людвига Гольштейн-Готторпского. Петербург далеко, а молодой красивый дядя Георг рядом. К тому же Фрикен уже почувствовала свою растущую силу и почти упивалась ею. Мать столько лет внушала ей, что она дурнушка, что некрасива, не умеет носить одежду, двигаться, вести остроумную беседу, что ей никогда не составить прекрасную партию… Другая бы замкнулась, но у Фрикен материнская критика вызывала желание доказать, что Иоганна-Августа не права. Красавицей юная девушка себя вовсе не считала, но она уже научилась нравиться людям своим приятным обхождением, и беседу поддержать умела, и слушала собеседника так, что с очаровательницей не хотелось расставаться. Это было личной заслугой Фрикен, которой она очень гордилась.
Дядя Георг попал под обаяние племянницы, как попадали все, она не стремилась очаровать его специально, просто мягко и приветливо беседовала, была вежлива, занятна, весела… Но ему-то хотелось уже не только бесед, Георг разглядел стройную фигуру племянницы, ее удивительные глаза, которые вдруг из карих становились просто синими, ее красивые руки… И вот сорван первый поцелуй…
Куда смотрела строгая мать?! Девушке выпала возможность стать невестой наследника престола, в будущем надеть на голову корону богатейшей страны Европы, а мать откровенно попустительствовала ее роману с молодым дядей! Удивительно, но Иоганна-Елизавета вовсе не препятствовала этой страсти младшего брата. Только чудом до знаменательного первого января 1744 года роман не зашел дальше пары поцелуев. Иоганна-Елизавета ревновала дочь к успеху и проявленному к ней интересу.
Торжественное богослужение в цербстской дворцовой часовне по случаю Нового года подходило к концу. Христиан-Август был доволен, его семья свято чтила религиозные традиции и соблюдала все требования. Он оглядел детей, их в часовне трое — София-Фредерика, Фридрих-Август и Шарлотта. Елизавета-Ульрика еще слишком мала, ей всего год, а старший из сыновей, Вильгельм, что родился через полтора года после Фрикен, умер…
После службы предстоял праздничный обед. Он действительно был праздничным, но перебило этот обед важное сообщение.
— Ваша светлость, курьер из Берлина… Вам письмо.
Слуга обратился не к хозяину, а к Иоганне-Елизавете. Она оглядела мужа и старшую дочь с чувством превосходства.
— Принесите прямо сейчас.
В напряженном молчании все наблюдали, как Иоганна-Елизавета читала послание. Было видно, что в ней борются противоречивые чувства. Послание оказалось от обер-гофмейстера Петера-Ульриха, уже ставшего в Петербурге Петром Федоровичем, Брюммера. В нем оказались в том числе следующие строки:
«…По личному повелению Ее Императорского Величества я имею честь довести до вашего сведения, что императрица желает, чтобы ваша светлость в сопровождении вашей старшей дочери, не теряя времени, пожаловали в Россию, в тот город, где ныне пребывает царский двор. Ваша светлость слишком прозорливы, чтобы не понять истинного смысла того нетерпения, с которым Ее Императорское Величество желали бы видеть здесь вас и принцессу, дочь вашу, о которой молва рассказывает столько хорошего. Бывают случаи, когда глас народа воистину является гласом Божиим…
Дабы ваша светлость могли подробно осведомиться о всех обстоятельствах, имеющих отношение к настоящему делу, я имею честь доложить, что король Прусский посвящен в тайну. Ваша светлость может, следовательно, смотря по собственному благоусмотрению, поговорить или не переговорить с ним на эту тему…»
