Валентин Гнатюк - Святослав. Хазария
Ещё один незаметный жест, и к ногам Святослава лёг тяжёлый булатный меч в изукрашенных серебром и золотом ножнах, серебряные стремена и походная чаша, сделанная из человеческого черепа, окованная золотом и украшенная каменьями.
Святослав первым делом взглянул на меч. Не многовато на рукояти каменьев и золотой отделки, удобно ли будет руке? Он поднял меч, вытащил из ножен. Тонкий витой рисунок вдоль острого булатного лезвия и блеск великолепной дамасской стали тронули его воинскую душу. Но при взгляде на чашу Святослав помрачнел. Искусно отполированный череп отражал огни светильников, и князь ощутил, как от чаши повеяло холодом.
Святославу множество раз приходилось видеть смерть, – к полнолетию он был опытным и закалённым воином, и от его меча не одна удалая хазарская и печенежская голова рассталась с телом. Но то – в бою, в честном сражении. А человеческий череп здесь, за праздничным столом…
Внутри что-то всколыхнулось нехорошей волной, как тогда, в отрочестве, когда из кожаного мешка ему прямо под ноги выкатилась отрубленная голова печенежского военачальника, вся в сгустках крови, песке и прилипших травинках.
– Окажи честь, великий князь, выпей с нами из этой чаши, сделанной из черепа храброго койсожского воеводы, за своё полнолетие, а также за здравие и мудрость княгини Ольги! – пробился к сознанию Святослава елейный голос жидовина, что с подчёркнутой учтивостью переводил слова хазарского посла.
Молодой князь встрепенулся.
– За меч булатный, коль он в руке укладист и в бою надёжным окажется, благодарю вас, гости хазарские. И стремена звонкие моему новому коню впору будут. И за мать я с вами выпью, только из своей чаши, потому как из черепов людских ни есть, ни пить не приучен…
С этими словами Святослав плеснул мёда в старую чашу Велесдара, выпил, вытер усы и пристально взглянул в глаза хазарину. Видно, в этом взоре блеснуло нечто такое, что посол невольно отшатнулся, едва не расплескав на своё добротное одеяние красное греческое вино.
Когда Святослав поставил чашу и вновь натолкнулся взглядом на окованный златом череп, возбуждённая хмельным мёдом ярь ударила ему в виски.
– А может, Каган ваш сим даром лукаво намекает, что и из моего черепа подобная чаша сделана будет? – обратил разгневанное лицо в сторону гостей молодой князь.
– Нет, светлейший, по нашим обычаям, это…
– Так не бывать сему! – не дослушав, отрубил Святослав.
Посланцы, пятясь задом и кланяясь, спешно покинули гридницу.
Ольга качнула головой, но ничего не сказала. А Святослав ещё долго хмурился, краем уха слушая, как кто-то из бояр рассказывал про хазарские и печенежские обычаи.
– У них питие из черепа поверженного неприятеля считается доблестью и величайшей честью. Тем самым они как бы перенимают силу, ум и храбрость врага.
– Чисто шакалы степные, что мертвечиной питаются, – подхватил кто-то.
Святослав подозвал отрока и велел ему:
– Снеси сию чашу на Требище Великому Могуну. Пусть мёртвое служит мёртвым, для жертвоприношений или ещё чего, а живым сей дар не надобен!
Отрок обернул чашу холстиной и тотчас ушёл исполнять поручение.
Снова, как до прихода хазарских гостей, зазвучала музыка, заплясали скоморохи, пирующие продолжили свои здравицы и беседы.
Дело близилось к утру. Княгиня Ольга уже давно удалилась в свои покои. Остались в основном бояре, темники да любящие отвести широкую душу киевские купцы. И теперь как-то само собой разговоры пошли о хазарах, о прошлой войне с ними и печенегами, о том, как ненадёжны кочевники в слове своём и непрочен заключённый пять лет тому назад мир.
– Хазары коварны, это верно, – говорил Издеба, – да без хитрости византийской они не обходятся.
– Точно! Недавно из Корсуни пришли греческие корабли, – начал рассказывать обычно немногословный Притыка, которому греческое вино развязало язык, – а на них около сотни византийских купцов. Покрутились у нас, а потом дозорные видели, как они отправились к полуденному восходу, не иначе как в Хазарию. И ещё рекли дозорные, будто среди греков было шесть темников, которых они называют стратигосами.
– А я ведаю, – отозвался сидевший напротив купец с подстриженной бородой, – что на порогах то греческое посольство печенеги не тронули, а шедших следом варяжских купцов ограбили подчистую, так-то! А варяги не вам, темникам, про то сказывать, лучшие воины, не чета греческим!
– И я про то реку, не к добру эти стратигосы. Пока они на наших землях свободно ходят да с кочевниками якшаются, быть от сего ничего доброго не может, жди одни пакости! – заключил Притыка.
– А я до сих пор ту Славянскую дружину забыть не могу, – хмуро сказал Веряга и отодвинул от себя блюдо с огромным осетром, которого он даже не попробовал.
Скоморохи, видно почуяв настроение пирующих, постепенно прекратили свои весёлые пляски. За праздничным столом нависло молчание, – воспоминания о войне ещё были свежи в памяти каждого.
– Что о грустном думать в сей день, – вмешался Притыка, – нынче полнолетие Святослава, а не тризна!
– Верно! – поддержал старый Горицвет. – Нынче Святослав стал главой Руси. Он многое успел к своему полнолетию: и троим сыновьям-наследникам отцом стал, и с печенегами и хазарами бился, рану получил, и всегда в первых рядах шёл, последним ложился и первым вставал, труда ратного не чурался. Слава нашему князю! Гридни, несите греческого вина!
– Слава князю! – грянул дружный возглас молодых темников.
– Слава! – зазвенело над столами. – Слава нашему Святославу!
Святослав поднялся, воздел руку, призывая к тишине, а когда гомон стих, произнёс:
– Много слов добрых о себе да о матери моей услыхал я сегодня, за то дякую всем. А ещё благодарю тех старых друзей и наставников, что помогли мне постичь науку воинскую. Прежде всего тебя, вуйко, – обратился он в сторону Свенельда, тот согласно кивнул. – И желаю вознести хвалу отцу моему, славному Игорю, – продолжил Святослав, – и дедам Рарогу и Олегу Вещему, и всем предкам великим нашим, коим стремиться буду достойным стать. И дружине киевской, без которой славы и чести князю не сыскать, поклон, благодарность сердечная и трижды слава!
– Слава! Слава! Слава! – воскликнули в едином порыве дружинники и гости, вскакивая из-за стола и вздымая к сварге свои чаши и кубки.
Застолье вновь оживилось.
Никто вначале не обратил внимания на быстро вошедшего и остановившегося у порога юношу. Однако его бледный вид, учащённое дыхание и стоявшие в очах слёзы заставили постепенно умолкнуть весь шум. Взоры обратились к вошедшему, в котором многие узнали отрока, отосланного Святославом с поручением к Великому Могуну. Это ещё больше насторожило присутствующих.
– Стряслось что? – спросил Святослав.
Отрок низко поклонился, и слёзы закапали на пол.
– Служитель Великого Могуна, что принял от меня чашу в Требницу, решил испить из неё вина во здравие твоё, великий княже…
– И что? – поторопил Святослав.
– А когда испил, тут же упал замертво, знать, чаша сия была отравлена…
Гул и выкрики перекрыли его слова. Все вскочили с мест, хватаясь за мечи.
– Они не могли далеко уйти! – воскликнул Святослав. – Стременной, коня! В погоню!
Через миг никого из воинов уже не было в гриднице, – припав к шеям скакунов, они мчались вслед за Святославом.
Хазарских купцов и посланников настигли у Пущей Водицы. Опьянённые яростью, многократно усиленной хмелем и жаждой мести, дружинники уничтожили обоз: изрубили весь небольшой хазарский отряд, вспороли тюки и перевернули возы. Только лошадей забрали с собой.
И, лишь возвращаясь, заметили, что над землёй уже поднялась Заря нового дня.
– Надо было хоть одного оставить, выведать, кто послал их совершить столь наглое злодейство, – посетовал Издеба.
– Что спрашивать, и так ясно, что из Каганата сей след тянется, – мрачно отвечал Веряга. – А посланники могли и не ведать ничего, им поручили передать череп, они и передали, хотя подробностей мы уже никогда не узнаем…
Весть о том, что хазарские посланцы пытались отравить молодого князя в день его полнолетия, Перуновой молнией разлетелась по Киеву и околицам. И хотя знали люди, что боги славянские уберегли Святослава и он со товарищи покарал тех вероломных гостей у Пущей Водицы, однако ж теперь с ненавистью глядели на каждого из хазарских купцов, что стояли с товарами на киевском Торжище.
Старый Боян сидел на привычном месте и, перебирая струны гуслей, проникновенно пел:
Ой, да как после славных веков да Трояновых,Когда мы пятнадцать веков Вечем правились,Да пришли к нам злые хазарины,Да уселись на нашу шеюшку,Да и взяли нас в кабалу.И мы триста лет гнули спинушку,Пока сокол-князь Олег да с варягамиКиев-град наш освободил.А народы Вята с РадимоюДо сих пор на хазар работают.Днесь же те хазары коварныеДуму чёрную да замыслили,Чтоб свет-князя нашего отравить,Да к рукам прибрать нашу землюшку,А богов и град Киев, славянушки,Да хазарскому Ягве отдать!
Множество людей собралось вокруг Бояна, слушая и негодуя. Возмущённые кияне рекли друг другу:
