Виктор Поротников - Князь Святослав. «Иду на вы!»
Некоторые окна были забраны деревянными рамами, изготовленными местными мастерами. Ячейки для стекол в этих окнах были заметно крупнее и имели форму квадрата. Деревянные оконные рамы могли распахиваться, подобно дверцам небольших шкафчиков, это было очень удобно в жаркую летнюю пору. Свинцовые рамы открываться не могли, так как закреплялись в окне намертво.
Беседа княгини Ольги и Калокира происходила в светлице, обращенной окнами на тенистый сад. Из сада через распахнутое окно доносился щебет птиц; шелестела листва яблонь, кленов и лип под дыханием южного ветра. Ольга и Калокир сидели на стульях напротив друг друга.
Калокир пребывал под сильнейшим впечатлением от встречи со знаменитой матерью Святослава. Посол, переполняемый непонятным волнением, преисполненный какой-то смутной надеждой, внимал Ольге и жадно ловил каждое ее слово.
У Ольги было лицо мраморной статуи – очень спокойное, бледное, серьезное, доброе и холодно-красивое, с тонкими изогнутыми бровями. Оторвать взор от такого лица чрезвычайно трудно. На княгине была длинная стола с широкими рукавами и закрытым верхом; платье было из плотного узорчатого шелка, по голубому фону шли витиеватые узоры золотистого цвета у ворота и на рукавах. Такие платья носят знатные аристократки в Константинополе. Голова княгини была повязана белым убрусом. Вокруг шеи было надето широкое оплечье из жемчуга и драгоценных камней. Среди жемчужных бус, граненых сапфиров и топазов особенно выделялись овальные позолоченные медальоны с изображением Богородицы и святых великомучеников Петра и Павла.
Ольга была ревностная христианка, принявшая православие не по принуждению, а по зову сердца. Вот почему отстранение Ольги от власти сыном Святославом, приверженцем язычества, было воспринято в Константинополе с неудовольствием и тревогой. Эта тревога прозвучала в речи Калокира, едва он заговорил с Ольгой. Его доброе участие, искреннее сочувствие и почти братское прикосновение к ее руке – все это невольно расположило Ольгу к Калокиру, мужественная внешность которого неизменно производила впечатление на женщин.
Калокир был широкоплеч и высок ростом. На устах его иногда появлялась странная улыбка; его жизнерадостное лицо было румяно, лоб не отличался ни чрезмерной высотой, ни шириной. Волосы у него были светлые и густые, глаза серые, подвижные и очень проницательные. Небольшая кудрявая бородка нисколько не портила Калокира. Одевался Калокир всегда изысканно, но без излишней пышности.
Калокир напрасно ждал, что Ольга станет жаловаться ему на Святослава, лишившего ее власти, на бояр, поддержавших ее сына в этом начинании, на своих приближенных, переметнувшихся от нее к Святославу после ее низложения. Со слов Ольги выходило, что над всем случившимся довлеет Божье предначертание. Не ее слабость и нерешительность подтолкнули Святослава к захвату власти, но алчность и недомыслие немецких монахов, присланных в Киев германским королем.
– Когда началось избиение народом латинян и хазар, Святослава не было в Киеве, – молвила Ольга. – Весь этот сполох организовали бояре-язычники во главе с Гробоем. Вернувшийся в Киев Святослав утихомирил народ, не позволив убивать епископа Адальберта и изгонять из города православных христиан. Бояре-язычники потребовали, чтобы Святослав взял бразды правления в свои руки. Народ на вече пожелал того же. Я без сожаления уступила сыну княжескую власть, ибо устала от сего тяжкого бремени.
– Зачем же ты призвала в Киев немецких монахов, государыня? – спросил Калокир. – Иль тебе неведомо, что латинская вера близка к ереси, поскольку отрицает божественную сущность Христа.
– Сын мой не приемлет веру православную, – печально вздохнула Ольга. – Я надеялась, что, быть может, латинские священники сумеют обратить Святослава в христианина. Теперь-то я понимаю, что напрасно поверила заверениям Адальберта, будто у него имеются ключи к сердцу всякого человека.
Ольга упомянула о гневном письме германского императора, на которое Святослав не пожелал отвечать. Ольге пришлось самой объясняться с послом Оттона, привезшим послание императора в Киев.
О ближайших замыслах Святослава Ольга ничего не могла сказать.
– Со мной Святослав не советуется, – посетовала она. – У моего сына в советниках числятся Гробой, Каницар, Ивор – эти в Киеве сидят. Есть и другие советники: Свенельд, Вуефаст, Владислав – эти со Святославом в походы ходят.
– Как относится Святослав к брату Улебу? – поинтересовался Калокир.
– Не жалует он его, – честно призналась Ольга, – как и всех христиан. А то, что Святослав поручает Улебу стол княжеский блюсти в свое отсутствие, так это дань родовому обычаю. Улеб нрава нерешительного, поэтому Святослав его не опасается.
– Кого Святослав опасается из родни своей? – не удержавшись, спросил Калокир. – Иль нет таких?
– Опасается Святослав внуков Олега Вещего, потому и держит их постоянно при себе, – с печальной задумчивостью ответила Ольга. – Эти молодцы ретивые сердцем, они колебаться не станут, коль появится возможность княжеский стол получить.
В тот же день Калокир встретился с настоятелем вышгородской Богородицкой церкви Паисием. Грек Паисий жил на Руси вот уже тринадцатый год. Настоятель многое знал, многое видел. Он мог дать верную оценку любому событию на Руси, поскольку знал местные обычаи и постиг характер здешнего народа.
На расспросы Калокира о княгине Ольге, мол, почему она так легко уступила княжескую власть Святославу, Паисий ответил так:
– Томится Ольга любовным недугом, потому и дела государственные ей не в радость. Я знаю это, ибо Ольга ко мне ходит на исповедь. Страсть ее греховна, ведь она влюблена в юношу, который ей в сыновья годится. Я пытался увещевать Ольгу, да без толку. Покаяния ее искренние, и грех свой Ольга готова замаливать ежедневно. Однако, замоленный днем, сей грех опять возвращается к Ольге ночью, ибо она при всяком удобном случае пускает юного любовника в свою постель.
– Кто же этот юный счастливец? – изумился Калокир.
– Купеческий сын, юноша дивной красоты, – ответил Паисий. – Он несколько лет провел в рабстве у печенегов. Когда Святослав вернулся с победой из степного похода, много русских пленников обрели свободу, все они пришли в Киев и осели тут. Поселился в Киеве и Тимофей, так зовут этого юношу. Он принял крещение, выучился читать и писать по-гречески. Вот тогда-то княгиня Ольга и положила на него глаз. С вокняжением в Киеве Святослава Ольга перебралась в Вышгород, Тимофея она взяла с собой. Он теперь в моем храме книги переписывает.
– Ну и дела! – покачал головой Калокир. – Сколько лет Тимофею?
– Двадцать шесть ныне исполнилось, – сказал Паисий. И добавил, предупреждая возможный вопрос Калокира: – Ольга же на двадцать лет старше Тимофея.
– Выглядит Ольга гораздо моложе своих лет, – заметил Калокир. – Удивительная женщина!
Красота обладает таинственной силой: она расковывает души, очищает их от низких помыслов, завораживает, заставляет преклоняться.
Калокир не мог понять, что происходит в его душе, отчего в нем вдруг просыпается сладостное томление при мысли об Ольге, архонтиссе русов. Калокир чувствовал, что эти сладостные оковы надежно держат его в плену. И он вновь повторил чуть слышно: «Удивительная женщина…»
Глава 2
Вышгород
Город Вышгород, по сравнению с огромным Киевом, был невелик. Бревенчатые стены и башни Вышгорода, расположенного на вершине обширного холма, были видны издалека. С восточной стороны, внизу, под крутым береговым обрывом несет свои воды широкий привольный Днепр. С северо-запада подножие Вышгородского холма огибает утопающая в ивах речушка Шуйца, впадающая в Днепр. На западной окраине Вышгорода был прокопан глубокий ров и возведен высокий земляной вал, на котором возвышалась деревянная стена, укрытая двускатным тесовым навесом. В город ведут единственные ворота, расположенные в чреве огромной бревенчатой башни. Внутри ее находится ручной механизм для подъема моста через ров и железная решетка, которую можно было ручными воротами опустить вниз, чтобы преградить путь незваным гостям.
С дозволения княгини Ольги Калокир обошел все стены и башни Вышгорода и остался доволен увиденным. Город был неприступен со всех сторон. Самое большое впечатление на посла произвела воротная башня, с верхней площадки которой открывался живописный вид на заливные луга за Днепром, на речной причал, где на мелководье у берега стояли в ряд два десятка крутобоких ладей со звериными головами на носовых штевнях; за речкой Шуйцей, насколько хватало глаз, темно-зеленым гигантским ковром раскинулись сосновые боры.
Дорога на Киев отсюда, с высоты, казалась желтой извилистой змеей, петляющей среди холмов и перелесков. Вдоль дороги и в стороне от нее были разбросаны многочисленные деревеньки. Ветер доносил оттуда далекий собачий лай, где-то женщины хором пели протяжную песню… На пастбищах рыже-бурыми пятнами виднелись стада коров и табуны лошадей. Зелень лугов и лесов сливалась у горизонта с чистой небесной лазурью, подернутой перистыми облаками, словно дымкой, пронизанной горячими солнечными лучами.
