Андрей Караулов - Русский ад. На пути к преисподней
Проститутка Машенька, шестнадцатилетняя девочка из Адлера (Грачев употреблял ее чаще других), категорически не желала оставаться у Павла Сергеевича на ночь. Машеньке сразу, пока она трезвая, показали, где на даче туалеты, но Машенька так хорошо покурила травку, что забыла, сердечная, все советы и все приказы. Рано утром она забрела в ту самую комнату, где офицеры в черной морской форме хранили ядерный кейс. Увидев постороннего человека (голую девку), офицеры выхватили пистолеты: по инструкции им было предписано стрелять на поражение. Когда Машеньке объяснили, что этот кейс — ключ к ядерным ракетам Российской Федерации, у нее началась истерика. На ракеты, конечно, она плевать хотела, но лежать, извините, личиком вниз на грязных деревянных досках (девочке, как водится, заломили руки), во-первых — страшно, во-вторых — очень холодно.
Утром хмурый Грачев поблагодарил дрожащих от страха офицеров за службу Родине: молодцы, ребята, не добили ребенка.
Барсуков знал: если офицер, тем более генерал, тем более — министр обороны… обманывает — на каждом шагу — свою семью, свою жену, он рано или поздно обманет кого угодно, в том числе — и Президента Российской Федерации. Говорит, что обожает супругу, своих детей… — и не отпускает от себя гражданку Агапову, пресс-секретаря. О Тане Митковой и Арине Шараповой распространяется как о своих любовницах (врет), из-за Шараповой, был случай, Грачев в «Чкаловском» два с лишним часа держал министерский «борт» (его ждали в Брюсселе). Картина была — чудо! Взмыленный Попцов, руководитель и идеолог российского телевидения, носился — в поисках Шараповой — по буфетам, кабинетам и коридорам огромного здания на Ямском поле, Агапова (она не ревнива) и адъютанты министра (трое) висели на телефонах, а Шарапова, оказывается, укатила с подружкой в Тунис, «уступив» Грачева корреспонденту РТР в Париже — старому чекисту.
У Президента Ельцина — собачий нюх на подлость. Павел Сергеевич — простолюдин, человек войны, герой гор; Ельцину импонировали простолюдины, но Грачев так эффектно (и так часто) складывал локоть со стаканом коньяка, чтобы провозгласить за «здоровье Верховного главнокомандующего», что Ельцин — насторожился.
А тут еще и Полторанин подлил масла в огонь: на саммите в Ташкенте Ельцин и Грачев (одиннадцать часов дня!) вдруг переглянулись, вышли… друг за дружкой… из-за стола переговоров и скрылись в соседней комнате.
«Главное — успеть», — смекнул Полторанин.
Точно! Локти углом, водка до края. А на улице — тридцать два градуса жары, у Ельцина, между прочим, расписан каждый час: поездка в район к чабанам, потом — авиационный полк, встреча с офицерами, в пять — переговоры с Каримовым и так — до ночи. «Умереть хотите? — заорал Полторанин! — Вгонят, вгонят… прохвосты… Президента в гроб!..»
Грачев размахнулся и кинул (именно кинул) стакан на стол, причем водка — не расплескалась:
— Борис Николаевич, че он… привязался, а! Придирается… Борис Николаевич! Хоть вы ему, петуху, скажите… ладно? Презервуар!
«Взаимное раздражение, — уговаривал себя Барсуков, — не повод для ссоры. Президент приказал «дружить», значит будем дружить. «А прикажет говно жрать — сожрем», — заявил Полторанин, и Барсукову это очень понравилось… не в том смысле, конечно, что он, генерал-лейтенант, был готов съесть все что угодно, а как особая государственная позиция.
Барсуков знал: люди, окружающие Ельцина, порох не изобретут… ну и ладно, продержимся, Бог даст, сохраним власть… — а приказ Президента выполнят? В час икс? Это самое… жрать будут?
Да, выскочки, самозванцы, негодяи… — все так, но ведь там, где деньги, власть, там всегда подонки (на то они и подонки, чтобы быть там, где деньги и власть); у них… у мерзавцев… нет других путей, Брежнев… из Молдавии… тоже привез в Москву, в Кремль, черт знает кого — и что? Страна-то жила! Работала! Развивалась!
Всадник может быть без головы, не страшно. А лошадь нет — лошадь не может быть без головы, — диалектика!
— Слышь, генерал, ты о Грише… о Явлинском… как думаешь?
Водка клонила Павла Сергеевича в сон, но он — держался.
— Лай из подворотни! — отмахнулся Барсуков.
— Он… дебилом меня назвал.
— Надо же!
— Делать че?
— Пренебреги.
— А в морду по зубам… не лучше будет?…
— Какой ты грубый… Не деликатный.
— Я? Я, может быть, художник в душе. Но у меня конфликт между душой и телом. Перманент!
— Ишь ты…
— Откуда ты знаешь… у меня, — Грачев мечтательно закинул руки за голову, — у меня, может быть, душа просит ананасов в шампанском — понял? А организм требует водки. И как мне быть?
— Тяжело.
— П…ц какой афедрон. Так в морду не лучше?
— He-а. Не эффективно. Гриша обидится — и ничего не поймет. Он обидчивый, потому и упрямый, по жизни… баранчик… Гений. Которому, бл, нечего сказать! Его оглоблей не перешибешь, он же, как баба, Гриша… наш, только у бабы, слушай, на все есть ответ…
Настоящий десантник держит беседу даже сквозь сон.
Эх, служба государева, куда, куда министра несет, а?.. На какие склоны он закинет свой вертолет?
Кремль часто терял Ельцина из виду, обычно — после обеда. И — уже до утра. Но если Ельцин все-таки шел сам, его быстро выводили через пожарный выход и — сразу на дачу.
«Коржаков, двери! — орал Ельцин, раскачиваясь на стуле. — Принесите двери, я хочу выйти!..»
Функции руководителя страны незамедлительно принимал на себя генерал-майор Александр Васильевич Коржаков. Он усаживался за рабочий стол Президента и отвечал на телефонные звонки. «Нормально, — рассуждал Барсуков, — с утра Ельцин, потом — Коржаков, курс-то один, все правильно. А главные решения, если Президент занемог, можно отложить и на следующий день, ничего страшного, утро вечера мудренее, народная поговорка. Справляется Коржаков. И не хуже, чем Президент, между прочим, особенно — по наведению порядка. Ну и ладно… что он недавно еще майором был, не боги горшки обжигают, мышление-то государственное… А ему, значит, майором тычат… умники! Растут люди. Быстро растут. И Президенту — огромная благодарность, что умеет поощрить, не только себя, можно сказать, но и людей видит. Александр Васильевич тоже добрый человек, отзывчивый: на гармошке играет, танцует, поет. Сам Борис Штоколов послабже будет, это все отмечают… А если по мордам нахлестает… так ведь извинится потом, отходчив он, зла на людей не держит… Иностранцы Александра Васильевича признают, с каждым праздником поздравляют, он и в переговорах… разных… участвует, пусть за дверью пока, зато все время рядом, чтоб Президент, значит, мог, если что, и совет получить… квалифицированный…»
— Может, здесь примешь, а? — Барсуков улыбнулся… через силу… и толкнул Грачева локтем.
— Чего? — вздрогнул, не просыпаясь, министр обороны. — Я тут.
— Машину вертай.
— Чего? — Грачев открыл глаза.
— Машину взад вертай… устал я… — понял?
Вдруг стало слышно, как ноет мотор.
— Беспокойный ты… — раззевался Грачев. — Отдыхать не умеешь…
И закрыл глаза.
— Куда тебя дьявол несет, Паша? Генерал армии Грачев как счастье и гордость безумной России! Ты ж не птица-тройка, черт возьми, чтоб скакать хрен знает куда, ты ж у нас министр, ты ж… Фрунзе сегодня! Жуков! Подвойский! А куда ты несешься, мать твою за ногу, водки хочешь? здесь сожри! Сколько влезет сожри! Надо будет — цистерну подгоним, жри оттуда, прямо из крана, жри пока стоишь, лежа уже не пьют, захлебнуться можно, зачем на Эльбрус-то лезть, объясни!
— И с-час возьмем, и на снегу возьмем… — Грачев с удовольствием вытянул ноги. — Фейер-верк!..
— Пал Сергеич без фейерверка… это ж не наш Пал Сергеич, — веселился Азат. — Скучно ему, понимаете? Не в себе он вроде как… без фейер-верка… На горе-то, Михал Иваныч, мы были… на той… Пал Сергеич запамятовали, так что не волнуйтесь уж, чудненько все будет, мигом обернемся… туда-сюда… как на ковре-самолете… Ребята адлерские — боги, а не ребята, хошь куда рванут, керосин на неделю схвачен, опытные, значит… если Пал Сергеич еще что сфантазирует… — пожалуйста!
Барсуков вздрогнул.
— Погоди бараться!.. Вертолет… что? Не из Москвы? Не федеральный?
Азат расплылся в улыбке.
— А че ж следы-то следить? На хрена, прости Господи? Местная машина, газпромовская… за их счет живем, можно сказать. Мы — гоняем, они платят…
— Без связи? Без спецсвязи?…
— Ага. Налегке идем. Свободные.
— Как без с-связи… Вы что? А случись… война? В-в войсках что?…
— Обождут значит, — уверенно сказал Азат. — Пауза у нас. Отпуск. Свобода, короче говоря.
— Президент?! Президент тоже, бл, ждать будет?! Пока вы тут… накачаетесь?!
Барсуков вроде бы говорил, но слова эти были уже не похожи на слова, он всего лишь разбрызгивал вокруг себя какие-то буквы.
