"Спецназ древней Руси". Компиляция. Книги 1-10" (СИ) - Корчевский Юрий Григорьевич

– В плутнях, говоришь? – Хотел оставил ложку в котелке и приподнялся. – Что тебе ведомо, боярин, о сих плутнях?

Беловод Просович растерянно оглянулся и вдруг отпрыгнул в темноту. Раздался топот, потом затрещали кусты.

От большого костра, у которого ужинали дружинники, донёсся спокойный голосок Прилепы:

– Ты напрасно надавил на него, хозяин. Муж устал, не отдохнул после Игорева похода, издёргался – а тут опять его в посольство князь Ярослав отправил. Нельзя пока рассудить, правду ли говорит. Дорога у нас долгая, он успеет обо всём поведать, и ты во всём разберёшься.

– А ты уже поела, Прилепа? – осведомился Хотен, безумно довольный тем, что жёнка, оказывается, слышала разговор у посольского костра и не нужно будет его вспоминать и ей пересказывать. Не слушая её ответ, повернулся к Севке-князьку. – Уж доедай кашу сам, князь. Пойду, поищу нашего проводника. А то, не дай того Бог, медведь загрызёт.

Севка-князёк не ответил. Прилепа черной тенью обошла костер и остановилась на краю поляны, там, где вломился в кусты боярин Беловод. Хотен обнял её за плечи, и они, не сговариваясь, повернули на тропинку, что ведёт в сторону Путивля. Вскоре открылся перед ними заливчик с сухим песком, и они прилегли рядом на границе песка и травы. Ногам на песке, ещё не остывшем после дневного солнца, не стало холоднее. В камышах безбожно орали уж очень голосистые в этих краях лягушки. Когда на мгновение замолкали, слышны становились шорохи в кустах: там шныряли божьи создания покрупнее.

– Соскучился я, – заявил Хотен, укладывая голову на маленькую, как в юности, грудь подруги.

– Тоже мне, соскучился он, – нежно повторила за ним жёнка. – До тебя, и захотела бы, не доберёшься. С отъезда ведь кольчуги не снимал.

– Да знаешь ведь сама, почему.

– На меня в дороге и не посмотришь, Хотенушко! И Сновидка жалуется, что ты на него внимания не обращаешь, и мальчишка этот, Неудача, на тебя обижен, что ты только с Хмырем порой словом перемолвишься, а его, децкого, будто и в походе нет.

Хотен хмыкнул. Ему лень было оправдываться тем обстоятельством, что всё дорожное время его занимают разговоры с болтуном Севкой-князьком, сегодня вдруг вздумавшим допрашивать Беловода Просовича. Сказал лениво:

– Ты вот что, Прилепа. Всегда жаловалась, что знаешь мало из книжной премудрости, а читать тебе некогда, хоть и целые две книги в доме у меня. Не стесняйся, держись в дороге за мною, сразу за спиной, прислушивайся к тому, что князь говорит. Смех смехом, а ведь я от него дорогой много любопытного узнал. Это не покойный отец митрополит Клим (помнишь ли его, Прилепа?), не столь учён, конечно, зато язык у него без костей, не боится никого и ничего, что подумает, то и скажет.

– Я ведь отца митрополита только и помню, что в скором походе на Киев, когда его да книги его драгоценные на повозке везла. Он тогда если и говорил что учёное, мне, девчонке, не понять было, Хотенушко.

– А теперь слушай князя, говорю. А Сновидке скажи, чтобы тоже отирался возле нас с князем, ко князю чтобы присматривался: как ложку держит, как ест, как пьет, как за здоровье собеседника чару поднимает, когда сидит, когда кланяется и кому как кланяется. Если не дурак, переймёт и будет знать, как в Киеве к людям подойти. А то медведь медведем твой Сновидка, хоть и дедом меня успел уже сделать.

– Ты несправедлив к парню. Разве он виноват, что не дали ему рожаницы твоего счастья да моей светлой головы?

– Да уж, вспомнила свою светлую голову…

– А что? Ведь нет ничего у меня, а если дал Бог что-то всё-таки, не грех тем и похвастать. Мне бы более счастливых родителей и другое детство, я бы…

– И куда бы ты? Разве есть у нас, куда умной бабе податься? Разве что в монастырь – да ведь ты на черноризиц всегда только фыркала, как кошка… А у меня ты при деле: я твоей умненькой головке работу подкидываю…

– Работа мне, а вся слава тебе. Тьфу на тебя, такую славную минутку испортил, охальник. И надо же было тебе монашек вспоминать? Вспомнил бы что-нибудь из хорошего, что у нас с тобою было, Хотенушко.

А Хотен, привыкший к тому, что перед Прилепой бывает часто виноват и в том, в чём не виноват, лежал себе спокойно. Тихая Семь плыла перед ним сонной чёрною лентой, и уже явилась на реке лунная дорожка, и пересекла её, покачиваясь, коряга. Или то не коряга была? У сыщика легко и приятно закружилась голова, голос Прилепы растворился в громком лягушечьем хоре, а глаза сами закрылись.

Очнулся он оттого, что холодная вода полилась ему на лицо. В последнем видении сна почудилось ему, что русалка затаскивает его в Семь, однако, когда открыл глаза, увидел над собою голую Прилепу, выкручивающую волосы.

– Чего творишь? – отмахнулся он от струйки нетвёрдой спросонья рукою. – Не балуй… Дай поспать…

– Беда! Даже не знаю, что я увидела… Ты заснул, я попробовала воду – а она тёплая, как парное молоко. Давай, думаю, выкупаюсь – вон и защитник мой на бережку храпит. Зашла в воду, а над ней пар, а у берега мелко. Иду себе, под ногами песочек, подумываю потихоньку, а не стащить ли и с тебя кольчугу и прочее, загнать в воду, да и выкупать, как коня. Больно уж от тебя конским потом вперемежку с ржавчиной несёт, дружочек. Щётки, вот беда, не было с собою, чтобы тебя вычистить, словно коня, или пакли… Ну, кое о чём прочем, признаюсь, подумала – и так хорошо мне чистой-вымытой, утешно, Хотенушко…

– Прилепа, говори наконец, что ты там увидела? Водяного хозяина, что ли?

– Вот и я о том… Поплыла вперёд, на середине речки решила возвращаться, пока не снесло далеко течением, развернулась в воде и почти сразу же глянула перед собою – а над лесом зарево. Чуть с перепугу под воду не ушла. Посмотри сам, уже и отсюда видно.

С треском разогнув колени, поднялся на ноги Хотен. Действительно, над вершинами берез прибрежной рощи трепещет красноватый полукруг. Лесной пожар? В начале лета редки лесные пожары, да и леса здесь безлюдны до самого Путивля. А вот Путивль в той стороне.

– Это Путивль горит, Прилепа. Половцы уже там.

И с ужасом вспомнил Хотен видение-догадку, мучившую и тревожившую его во время недолгого сна. Не колода пересекла тогда лунную дорожку, а человек, ничком в воде лежащий. Труп.

Глава 17

Княжье непособие

Шатры великих князей Рюрика и Святослава стоят рядом на холме у Заруба, их знамена трепещут на свежем утреннем ветру рядом, дружины их в готовности встали станом у брода, и единомысленны полностью нынче великие князья Рюрик и Святослав, и дружны между собою, как никогда прежде за все пятнадцать лет совместного правления. И эти единомыслие и дружба только и радовали великих князей в те тяжкие для Русской земли дни. Над краем земли, за которым прятался Переяславль, к небу поднимались дымы, и оба понимали, что это означает.

– Посол от князя Владимира Глебовича из Переяславля, великие князья!

Великие князья сидели на вершине холма каждый под своим знаменем и на одинаковых складных стульчиках. Они переглянулись и разом кивнули головами.

Посол появился из-за Рюрикова шатра и поклонился великим князьям. Не было на нём следов бешеной скачки, поэтому соправители снова переглянулись, и Рюрик спросил:

– Как ты добирался до нас, посол?

– Половцы держат разъезды на Правобережье, и к сему броду не проехать. Я переправился челном выше по течению, пристал у Чучина.

– Правь своё посольство, посол, – промолвил Святослав Всеволодович и прикрыл глаза, готовясь выслушать.

– «Владимир Глебович Переяславский великим князьям Святославу Всеволодовичу и Рюрику Ростиславичу. Как ни просил я вас, отцы и братия, однако не помогли вы мне. В том вашем непособии Бог вам судья, отцы мои и братия. Я же тремя копьями пронзённый, жив пока, хвала Богови. Острог не сберёг я, Кончак пожёг посад, уводит полона бесчисленно. Покуситесь хоть полон отбить, отцы и братия».

– Отойди, посол, мы призовём тебя, – распорядился Рюрик Ростиславич и, не дожидаясь исчезновения боярина, поднял глаза на Святослава Всеволодовича. Тот пробормотал: