Чингисхан. Пенталогия (ЛП) - Иггульден Конн
Бату, отдуваясь, скакал к Субэдэю. Орлок стоял возле своей лошади и с невысокого гребня, что тянулся через поле боя, наблюдал за битвой, начатой по его приказанию. Бату ожидал, что Субэдэй будет разъярен тем, как прошла атака, но тот неожиданно встретил его улыбкой. Темник отколупнул от щеки присохший комочек глины и неуверенно улыбнулся в ответ.
– Те рыцари – внушительная сила, – промолвил он.
Субэдэй кивнул. Ему самому приглянулся тот великан, что расшвыривал его нукеров. Из-за близости к стене монгольские воины оказались чересчур скучены и во время броска латников не могли маневрировать. Но и без того внезапность атаки действовала ошеломляюще своей спаянностью и жестокостью. Латники прорубали через его воинов проход, как неистовые мясники, мгновенно смыкая свои ряды в тех местах, где кого-то из них вырывала из строя монгольская стрела. Каждый из их павших унес с собой двоих-троих воинов. Кое-кто из латников брыкался даже лежа, когда его, пригвоздив, торопливо засекали сразу несколько нукеров. Достойно похвалы.
– Теперь их уже не так много, – отметил Субэдэй, хотя атака несколько поколебала его уверенность.
Угрозы со стороны латников он и без того не отметал, но, возможно, он недооценил их силу, проявленную в нужное время и в нужном месте. Тот бородатый безумец определенно рассчитал момент, внезапно набросившись на Субэдэев тумен как раз тогда, когда там уже торжествовали победу. Хотя обратно тех латников вернулась считаная горсть. Едва со стен врага дружно полетели стрелы, Субэдэй отдал приказ отойти от стен на безопасное расстояние. Его воины начали отвечать своими стрелами, но количество смертей было неравным, поскольку лучники венгров сейчас стреляли из-за этой своей перегородки. Орлок подумал еще об одном броске, который сокрушил бы стены, но цена была бы слишком высока. А впрочем, ладно. Враг сейчас находится за перегородкой куда более хлипкой, чем любая из цзиньских крепостей. Да и припасов у такого количества людей, забившихся в эти утлые стены, вряд ли хватит надолго.
Орлок пристально оглядел равнины с грудами тел. Некоторые раненые все еще ползали. Броски монголов сотрясли венгерское войско, сбили наконец-то с их короля спесь. Впору бы радоваться, но Субэдэй закусил губу в размышлении, как закончить начатое.
– Сколько они еще продержатся? – спросил вдруг Бату, вторя мыслям багатура так, что тот посмотрел на него с удивлением.
– Еще несколько дней, пока не закончится вода, – ответил он. – Не более. Однако до этой поры они ждать не будут. Вопрос в том, сколько у них годных к сражению людей и лошадей, сколько осталось стрел и копий. Да еще этих латников, покарай их небесный отец.
Четкого ответа не было. Поля усеяны трупами, однако неизвестно, сколько воинов выжили и добрались до своего короля. Субэдэй на минуту прикрыл глаза, представляя образ этой земли с высоты полета. Его оборванцы-
таньмачи
по-прежнему находились за рекой, зловеще поглядывая на небольшой конный отряд венгров, перешедший с вечера удерживать тот берег. Королевский лагерь раскинулся между Субэдэем и рекой, наглухо обложенный и пригвожденный к одному месту.
И вновь Бату словно прочел его мысли.
– Позволь мне послать гонца, чтобы призвать на этот берег пехоту, – сказал он.
Субэдэй промолчал. Неизвестно, сколько монгольских воинов этим утром были убиты или ранены. Даже если король уберег всего половину своего войска, он может позволить себе биться на равных. И эту битву удастся выиграть, лишь кинув в ее горнило все свои силы. Драгоценное войско, которое он вел в этом великом походе, источилось, побилось о врага, равного по силе и воле. Так дело не пойдет. Багатур думал изо всех сил, после чего открыл глаза и еще раз оглядел землю вокруг лагеря. Затем он медленно растянул губы в улыбке. Бату перед ним как будто не было.
– Ну так что, орлок? – был вынужден напомнить о себе молодой темник. – Мне слать гонца через брод?
– Да, Бату. Скажи им, чтобы расправились с королевскими ратниками на том берегу. Мы должны занять этот мост по новой. Я не хочу, чтобы королю было куда посылать своих людей за водой. – Он постучал каблуком по камню. – Когда они с этим справятся, я отведу свои тумены подальше, еще гадзара на три отсюда. Жажда распорядится за них сама.
Бату лишь в смятении смотрел, как Субэдэй щерит зубы в подобии оскала.
Глава 32
Темугэ обильно потел, хотя воздух на внутреннем дворе дворца был холоден. Тело чувствовало нож, укрытый под долгополым одеянием. Созванных сегодня утром никто не обыскивал, но все равно Темугэ на всякий случай упрятал клинок так, что тот скреб в паху, от чего приходилось идти неестественной походкой, враскоряку.
На расстоянии слышалась стукотня молотобойцев – звук, в последнее время сопровождавший Темугэ решительно всюду и ставший неотвязным, как головная боль. Работы по укреплению Каракорума велись день и ночь, и так должно было продолжаться вплоть до той минуты, когда на горизонте покажутся стяги Чагатая. Если Сорхахтани с Дорегене удержат город до возвращения Гуюка, то их будут превозносить над всеми женщинами. Мужчины станут в красках расписывать, как они готовились к обороне Каракорума, всем своим детям и внукам. Лишь имя Темугэ, хранителя ханских библиотек, пребудет в безвестности.
Он холодно смотрел, как Сорхахтани обращается к небольшой группе собравшихся. Алхун, старший тысячник ханских кешиктенов, также здесь присутствовал. Чувствовалось, как он подозрительно на него зыркает, и Темугэ предпочитал не отвечать на его взгляд. Глубоко вдыхая холодный воздух, он думал, просчитывал, решал. Как-то его брат Чингисхан – давно, еще в молодости, – зашел в юрту одного из влиятельных нойонов и перерезал ему глотку. Казалось бы, тут брату и конец, но нет: своими увещеваниями и угрозами он утихомирил то племя. А вот интересно, кто-нибудь из этих людей остановился бы и прислушался к нему, к Темугэ?
Под одеждой он тайком нащупал рукоятку ножа. Похоже, в жизни предопределения нет; есть только то, что человек сам для себя берет и отстаивает. В свое время Темугэ явился свидетелем кровавого зарождения державы. Понимают они это или нет, но всем своим городом они обязаны ему; всем своим добром, самими своими жизнями. Если бы не Чингисхан, мужчины и женщины, собравшиеся на этом дворе, сейчас пасли бы на степных просторах скот, мерзли в убогих юртах и, как когда-то, враждовали между собой до смертоубийства; один род впивался бы в горло другому. А теперь люди в державе даже жили дольше, чем те, кого Темугэ знал в детстве. Цзиньские и магометанские врачеватели нынче спасают от недугов, которые раньше считались смертельными.
Несмотря на медленное кипение гнева, какая-то часть Темугэ пребывала в ужасе от задуманного. Он вновь и вновь устало свешивал руки, твердя себе, что его момент в истории упущен. Но затем всплывала память о братьях, и он чувствовал, как они исподволь смотрят и посмеиваются над его нерешительностью. Ведь дело всего лишь в одной-единственной смерти, и ничего более; неужто у него и на нее не хватит духу? Никто его в этом не упрекнет, не назовет недостойным. Чувствуя, как по шее струйкой стекает пот, хранитель библиотек машинально отер ее рукой, привлекая этим движением внимание Яо Шу. Их глаза встретились, и Темугэ снова ощутил, что в своем заговоре не одинок. Ханский советник был с ним более чем откровенен. Он ненавидел Сорхахтани лютой ненавистью, которая привела к тому, что и Темугэ разоткровенничался с ним о своих мечтах и замыслах.
Сорхахтани тем временем распределила дневные задания, отпустила ответственных должностных лиц, а сама повернулась уходить. С ней тронулась и Дорегене, уже что-то по пути обсуждая.
– Одну минутку, моя госпожа, – подал голос Темугэ.
Слова вырвались из уст как бы сами собой. Сорхахтани спешила, а потому в ответ лишь махнула ему – мол, ступай следом – и по лестнице сошла в уединенный переход, ведущий в дворцовые покои. Именно этот ее мимолетный жест и вызвал у Темугэ вспышку гнева, а вместе с тем и решимости. Терпеть с собой обращение как с каким-нибудь просителем, и уж тем более со стороны этой проходимки, просто недопустимо. И хранитель библиотек поспешил вдогонку за женщинами, подбодряясь присутствием Яо Шу, который тоже подстраивался под его шаг. Воровато оглядевшись на выходе со двора, Темугэ слегка нахмурился, заметив там по-прежнему бдящего Алхуна.
