Ольга, королева русов - Васильев Борис Львович

— Они действовали по моей воле.

— Безусловно. Но пообещать великой княгине нужно именно в такой форме.

— Слишком много обещаний, — проворчал Игорь.

— Еще не все, — продолжал Кисан. — Если ты, великий князь, озабочен Киевским княжением и, главное, собственной жизнью, тебе рано или поздно придется выдать великой княгине левантийского истукана.

— Нет!… — дико заорал великий князь, вскочив с кресла и заметавшись по палате. — Нет, нет и нет!… Забудь об этом, забудь навсегда, слышишь?…

— Он стал условием твоей жизни, государь.

— А зачем мне жизнь без него?… Зачем, зачем, зачем?…

Он поднял лицо, глядя на Кисана как на спасение свое, и привычный ко всему первый боярин невольно вздрогнул и отшатнулся.

По неряшливо заросшим седой щетиной впалым щекам Великого Киевского князя текли слезы…

ГЛАВА 11

Беседа наедине с великой княгиней состоялась, несмотря на нежелание Ольги. И беседой этой она, к собственному удивлению, осталась довольна, интуитивно почувствовав в ней тревогу первого боярина князя Игоря за себя и свою семью. Не давая никаких обещаний, она тем не менее весьма милостиво обошлась с первым боярином великого князя, что предполагало пока не столько ее покровительство, сколько намек, что это покровительство надо еще заслужить.

Об этом и говорили за столом, когда Кисан раскланялся и отбыл, не показав ни особой радости, ни особого расстройства. Великая княгиня проводила его до дверей, а до ворот провожал Ярыш, шепнув Ольге, что Кисан, с его точки зрения, чего-то не договаривает.

— Древние греки полагали, что перебежчики поклоняются богу Янусу, — заявил Асмус. — У них тоже два лика.

— Хотела бы я знать, какой лик показал мне Кисан, когда говорил о плохом здоровье великого князя, — сказала Ольга. — По его словам, это здоровье мешает князю принять верное решение, и нам следует постараться понять его.

— У стен есть уши, — сказал появившийся в дверях Ярыш. — Но это сущие пустяки по сравнению со сбором великокняжеской дружины.

— Ты полагаешь, что он осмелится напасть на Берестов?

— Нет, великая княгиня, я говорю лишь о сборе дружины в Киеве. Тогда там проводят кулачные бои, на которых левантийский немой вызывает желающих драться. Он очень силен, а потому без всяких хитростей бьет кулаком в сердце. Только в сердце, пока не свалит соперника. Если соперник не молит о пощаде великого князя или князь не дает этой пощады, немой ломает упавшему хребет ударом ноги.

— Уж не задумал ли ты выйти на бой с этим немым истуканом? — спросила княгиня Ольга. — Князь Игорь никогда не дарует тебе пощады, Ярыш.

— А я ее и не попрошу.

— Тогда забудь об этой новости.

— Я бы и не принял ее во внимание, только Кисан поведал мне о последнем крике великого князя, который он расслышал, выходя из его покоев.

— Мне Кисан ничего об этом не говорил.

— Это было для моих ушей, королева русов, — Ярыш чуть приметно улыбнулся. — Разговор у них шел о выдаче тебе левантийца головой. И тогда князь Игорь выгнал Кисана из палаты, закричав: «А зачем мне жизнь без него?…»

— Он — несчастный человек, — вздохнула Ольга.

— Не более, чем каждый убийца, — возразил Ярыш. — Убийца обречен ждать возмездия.

— Значит, Кисан решил выдать тебе не раба, а самого правителя Киева, королева русов, — сказал Асмус. — Плохи дела в их стане, и Кисан поспешил озаботиться о себе самом, махнув рукой на своего господина. Такой дар следует принять.

— Твой совет дурен, Асмус, — нахмурилась Ольга. — Ярыш немолод и не раз бывал ранен. Истукан бьет в сердце, и сколько ударов может выдержать сердце?

— Прости меня, королева русов, но Ярыш — воин, который привык в левой руке держать щит, а правой наносить удары.

— Именно на это я и рассчитываю, — вмешался Ярыш. — Левантиец умеет бить только прямым ударом и не знает, как защищаться в бою. Он — не воин и не знает никаких приемов. А я и до сей поры при замахе мечом от левого плеча к правому колену…

— Никогда не говори о своем боевом приеме, боярин, — улыбнулся Асмус. — О нем не должна знать даже твоя голова, а только твоя десница.

— Я прошу тебя, Ярыш, — умоляюще, что было совершенно на нее не похоже, сказала Ольга.

— Прости меня, моя королева, и не гневайся, но я ослушаюсь тебя. Немой раб слышал, как твой супруг осмелился тебя оскорбить, и он должен умереть. А меч я ему предложить не могу, потому что мой меч принадлежит только тебе.

На первый сбор княжеской дружины, который проводился ежегодно после уборки хлебов, всегда сходился народ. Родственники и приятели дружинников, молодежь, желающая себя показать и на других посмотреть, старики, еще помнившие добрые победы, дети, женщины, нищие со всей округи и просто зеваки. Великий князь на вороном жеребце объезжал дружинный строй, поздравлял дружинников с новыми походами, сулящими им неплохой прибыток, поздравлял и киевлян с добрым урожаем. Затем усаживался в тронное кресло на специально сооруженном помосте под балдахином и просил честной народ угощаться.

Совсем еще недавно на помосте рядом с великокняжеским креслом ставили и кресло для великой княгини. Но с появлением бронзового фаворита и жестоких кулачных боев, которые нередко заканчивались смертью, княгиня Ольга прекратила посещать сборы дружины, и второе кресло некоторое время пустовало, пока его не перестали ставить вообще.

Первый кубок подносили великому князю, и он всегда поднимал его за славянского бога веселья и пиров Услада, что очень нравилось киевлянам. После этого тоста княжеская челядь выкатывала бочки с ме-дами, пивом и квасом, выносила чаны с хлебовом и сваренным на меду сочивом и противни с кусками жареной дичи и рыбы. Начинались народный пир и всеобщее веселье со скоморохами и ряжеными, а когда народ вволю насыщался и напивался, великий князь объявлял о начале кулачных боев.

Начинали парнишки, потом шли пары постарше и поопытнее, потом — взрослые отцы семейств. Народ любил эти побоища, славил победителей и жалел побежденных, а великий князь непременно одаривал и тех и других. Он тоже упивался кулачной дракой, однако ждал крайнего накала страстей. И когда этот накал приходил, когда толпа, безумствуя, уже орала «Бей!», останавливал поединки. И, не вставая с места, объявлял главную награду — золотой кубок, из которого пил во славу славянского бога Услада.

И тогда в круг выходил полуголый немой леван-тиец, щедро намазанный деревянным маслом. Его невозможно было победить, и все это знали, но соперник всегда находился. Это был либо дружинник, ни в чем не прогневавший великого князя, а потому рассчитывавший на его милость, либо не киевлянин, впервые попавший на это состязание и позарившийся на дорогую награду, славу и почести. А если никого не находилось, великий князь просто назначал кого-нибудь в пару своему любимцу. Это было представлением прежде всего для самого князя Игоря.

Накануне сбора княжеской дружины Свенельд подвел своих воинов вплотную к Киеву и приехал в Берестов. За дружеским застольем Ярыш ни словом не обмолвился о решении выйти на бой с немым истуканом, но княгиня успела шепнуть воеводе об этом желании и своем беспокойстве.

— Ты должен его остановить, Свенди.

— Бесполезно. Ярыш упрям и предан тебе больше собственной жизни.

— Он убьет его!

— Не думаю. Но все же повелю своей старшей дружине прийти на площадь.

— Своей страже я уже отдала приказ быть там при мечах, но в обычной одежде киевлян.

Ольга помолчала, потом сказала неожиданно и непривычно смущенно-

— Мне нельзя волноваться. Так говорят мои женщины.

У Свенельда вспыхнули глаза:

— Ты… Ты чувствуешь его?

— Он зреет, Свенди, — улыбнулась Ольга.

Свенельду предстояло еще отдать повеление своей старшей дружине явиться на великокняжеский смотр и оговорить с ними возможные действия для оказания помощи Ярышу. Он выехал от Ольги вечером, и, как водится, княгиня проводила его до выхода, а Ярыш — до серого в яблоках жеребца воеводы. Нрав жеребца был под стать всаднику, и его под уздцы держали двое молодых дружинников, низко поклонившиеся воеводе.