Андрей Богданов - В тени Петра Великого
Примерно такое же отношение к действительности имели век от века все более многочисленные и многословные рассуждения об отмене местничества.[248] Историки, анализировавшие борьбу различных группировок вокруг реформы, не заметили подчеркнутых во всех соборных речах уверений в стремлении к «общему добру», «общему государственному добру», к «государственных дел устроению для общей высоких и меньших чинов всего своего царства пользы». Но почему же современники не заметили самого мероприятия, из-за коего потомки извели столько чернил? Соборный акт отменял устаревший обычай, затруднявший службу одним, угрожавший благополучию других и мешавший осуществлению государственной власти силами дворянства. Поэтому о местничестве, хотя его рецидивы еще случались, никто и не вздохнул, зато многие дворяне и даже недворяне обратили внимание на иное мероприятие Федора Алексеевича: учреждение Палаты родословных дел, энергично занимавшейся кодификацией дворянского родословия при царевне Софье и В. В. Голицыне (она и историкам дала огромные запасы источников).
Между 5 и 15 февраля 1682 г. в новом «разряде без мест» было записано царское повеление приступить к созданию шести родословных книг: «1) родословным людям; 2) выежжим; 3) московским знатным родам; 4) дворянским; 5) гостиным и дьячим; 6) всяким низким чинам». «Гербальной» было поручено ведать боярину князю В. Д. Долгорукову (тогда как работать над расширением Уложения должен был стольник князь И. А. Большой Голицын, а далее следовала комиссия стольника князя А. И. Хованского с его «двойниками»).[249] В кровавых волнах Московского восстания 1682 г. и годах последующей грызни за власть «в верхах» потонули многие благие начинания Федора Алексеевича, но Палата родословных дел, как необходимейшее всему дворянскому сословию начинание, не сгинула. Гораздо дольше пришлось дворянству ждать табели о рангах: это значительно более конфликтное мероприятие не могло пройти без волевого нажима государя, способного снять частные противоречия лиц и групп. Но за Федором Алексеевичем историки не признавали такого качества, как самостоятельная и тем паче плодотворная воля, поэтому изучение незавершенной чиновной реформы превратилось в фарс.
Резкое суждение В. О. Ключевского о «боярской попытке» 1681 г. разделить страну на «вечно» отписанные аристократам наместничества, в духе Речи Посполитой, было основано на недоразумении: на одну доску с опубликованным М. А. Оболенским проектом «степеней» военных, гражданских и придворных чинов историк поставил маленькую публицистическую заметку из составленного в 1700 г. церковно-полемического сборника «Икона».[250] Было совершенно очевидно, что русское правительство, старательно поддерживавшее шляхетскую республику и еще в 1675 г. договорившееся с Империей о сохранении в Речи Посполитой «аристократической децентрализации государства» (как гарантию от резкого усиления Польши), никогда не пошло бы на заведение у себя «феодализма польского пошиба».
Но Ключевского не останавливали такие соображения, и заметку из «Иконы» он принял, во-первых, за исходный и основной вариант проекта чиновной реформы, а во-вторых — поверил сообщению той же заметки, что именно патриарх Иоаким остановил грядущее разделение Российского государства на уделы, а значит — предотвратил «несказанные беды, войны, и нестроения, и погубление людем». Довольно скоро В. К. Никольский выяснил, что проект реформы светских чинов планировался в сочетании с епархиальной реформой не «великородными» боярами, а сторонниками преобразований из близкого окружения царя Федора (В. В. Голицын, И. М. Языков, Лихачевы) и вкупе с ней был отклонен усилиями патриарха. В благодарность за тщательно проделанную предшественником работу М. Я. Волков заявил, что оценки Никольского «не всегда обоснованны, а иногда противоречивы». С помощью многочисленных передержек и домыслов Волкову удалось сделать вывод, что «при составлении проекта авторы субъективно руководствовались двумя целями. Они хотели подчеркнуть «христианскую непреоборимую силу» Российского царства и царской власти, уподобив царя Богу. Если Иисус Христос имел 12 апостолов, то царю полагалось иметь 12 наместников…».
В «Иконе», если даже признать ее за ценный источник, упомянуты задуманные наместничества в Новгороде, Казани, Астрахани, Сибири и иных неназванных городах. Цифра 12 взята М. Я. Волковым «с потолка» и использована благодаря незнанию реалий царствования Федора Алексеевича. Например, 8 июня 1680 г. государь очень рассердился, узнав, что придворные в челобитных уподобляют его Богу. Он объявил особый указ не писать, «чтоб он, великий государь, пожаловал, умилосердился, как Бог; и то слово в челобитных писать непристойно… а если кто впредь дерзнет так писать — и тем за то от него… быть в великой опале!». В том же указе царь сердито заметил, что являться к нему из домов, где есть заразные болезни, — «бесстрашная дерзость… и неостерегательство его государева здоровья». Лучше бы, заметил государь, поздравляли с праздником и здоровья желали, а не Богу уподобляли![251]
Но выдуманная цифра 12 неумолимо влекла М. Я. Волкова, и он продолжал: «Вторая, более прозаическая их (составителей. — Авт.) цель состояла в том, чтобы удалить из Москвы на постоянную службу еще 12 бояр»: их оставалось бы мало, причем «большая часть оставшихся в столице бояр… состояла бы… из сановников, не заинтересованных в функционировании Боярской думы». Предполагаемое удушение Думы было бы «прогрессивным», из 12 наместничеств могло бы выйти что-то вроде «губерний начала XVIII в.» — но сопротивление «боярской знати, патриарха и церковных властей» не позволило сбыться сим мечтам. «Сопротивление» описано М. Я. Волковым по тексту «Созерцания» Медведева, где обсуждаются общие причины «смут» и «мятежей» в государствах (а реформы Федора Алексеевича, которым сопротивлялся Иоаким, одобряются), — но такая подмена ничего уже не добавляет к общему стилю «исследования».
Нет смысла повторять, что Федор Алексеевич настойчиво и последовательно расширял Боярскую думу, придавая ей статус постоянно действующего высшего государственного учреждения: не замечать очевидное советские историки привыкли. Гораздо интереснее разобраться в представлении Федора Алексеевича о месте царской власти и ее отношении к Церкви, тем более что эти вопросы были взаимосвязаны начиная с самого венчания государя на царство и до церковной реформы, в ходе которой он скончался.
Глава шестая
ПРАВОСЛАВНЫЙ ГОСУДАРЬ
Венчания государей на царство были наиболее торжественными официальными церемониями в России XVI–XVII вв., отражавшими наивысший уровень публичных взаимоотношений самодержца и Церкви. Взаимодействие царства и священства выражалось и в действиях, и в торжественных речах главных действующих лиц. Сравнительное изучение чинов царского венчания заставляет обратить особое внимание на действо, подготовленное и проведенное в Кремле в 1676 г. при деятельном участии Федора Алексеевича.[252]
Еще в прошлом веке Е. В. Барсов, выборочно сопоставив русские чины с византийскими, подчеркивал, что «наибольшую полноту греческого чиноположения представляет венчание царя Федора Алексеевича. После речи, в которой государь изъявлял желание короноваться, патриарх спрашивал его: како веруешь и исповедуешь Отца, Сына и Святаго Духа? И государь торжественно читал Никео-Цареградский Символ Веры. Кроме указанных знаков царского достоинства (венец, бармы, скипетр, крест, златая цепь. — Авт.), по примеру греческих царей, на него возложена была царская одежда. Миропомазание началось по приобщении патриарха, всех епископов, но до приобщения дьяконов. Кроме того, всем прежним царям по их миропомазании Святые Дары были преподаваемы не внутри алтаря, а перед Царскими вратами, где совершалось самое помазание, теперь же царь, по примеру греческих царей, введен во святилище, прямо Царскими вратами, где он приобщался тела и крови Христовой, подобно священникам».[253]
Чин царского венчания
Изменения в главном государственном акте при царе Федоре имели тем более важное значение, что по замыслу устроителей церемонии она издревле имела в высшей степени публичный характер. Это подчеркивалось уже в пространной редакции чина венчания Ивана Грозного, которая легла в основу традиции царских чинов. В отличие от камерного характера церемонии венчания Дмитрия Внука (1498), в чине Ивана дважды подчеркивалось присутствие при действе бесчисленного множества христиан. Для их «устроения» в чине Федора Ивановича было введено «многое множество» чиновников; в чине Марины Мнишек добавлено шесть полковников и 20 сотников со стрелецким войском.
