Сергей Мосияш - Салтыков. Семи царей слуга

— Значит, вы считаете, что короля прусского можно побеждать, Петр Семенович?

— Любого можно, ваше величество, победить, ежели с умом к делу подойти. Перехитрить, ежели. Он ведь Фридрих-то оченно хитер, его на арапа не возьмешь, помозговать надо.

— Вот вы и попробуйте. А? Петр Семенович?

Салтыков смутился, пришел отказываться, а угодил, как кур во щи, вроде сам напросился. Сказал смиренно:

— Как прикажете, ваше величество.

— Я посоветовалась с Конференцией, и решили вас назначить главнокомандующим в армию.

— А как же Видим Вилимович?

— У него не получается что-то. Пишем ему, ступайте к Одеру, воюйте. А он ни с места.

— Так ведь зима, ваше величество, куда ж идти? Коней-то чем кормить? Вот в мае трава высыпет, тогда другое дело.

— И вы не поведете?

— Зимой и я не поведу, — твердо сказал Салтыков, в душе радуясь: сейчас, мол, отмотаюсь от главнокомандования.

Однако императрица, вздохнув, неожиданно согласилась:

— Вот видите, вы мне открыли глаза. А Фермор пишет: не пойду, и все. Нет, чтоб объяснить. А ведь все просто: травы нет, не снегом же коней кормить.

«Ой лукавит матушка-то, ой лукавит. Гляди-тко, ровно вчера народилась, того не ведала, чем коней кормят». Однако сделал вид, что поверил ей. Решил сделать последнюю попытку:

— Я согласный, ваше величество, но не сейчас.

— А когда же?

— Сейчас зима. Вилим Вилимович с армией на зимних квартирах на Висле, все у него отлажено с провиантом, с доставкой, с обучением рекрутов. Зачем же мне вламываться в столь стройный механизм? С чего ради?

— Вы так считаете?

— Да, ваше величество. Получается, что я на готовенькое явлюсь. Совестно даже.

— Экий вы совестливый! — засмеялась Елизавета Петровна и не смогла отказать вскормленнику отца: — Ладно. Будь по-вашему, Петр Семенович. Поедете в мае, когда трава высыпет. Уж тогда спрошу с вас. За все спрошу.

— Спасибо, ваше величество, за душевность вашу. Спасибо. Сослужу, не обидитесь.

Выходя из дворца, радовался Петр Семенович. Во-первых, от того, что с ее величеством посчастливилось свидеться, не всякий день такое случается. Ну, а во-вторых, удалось хоть на время отдалить назначение. А к маю, глядишь, передумают.

Дома на вопрос супруги «Зачем звали?» признался:

— На главнокомандующего сватают, мать.

— Ну и согласился?

— Дык куда денешься, назвался груздем…

— Червив груздь-то, — усмехнулась Прасковья Юрьевна.

— Эдак, эдак, — согласился добродушно Петр Семенович. — Отговорился до мая обождать, може, кого помоложе отыщут.

Однако через неделю повезли Салтыкова молодому двору представлять. Тут уж он не стал и кавалерии надевать, явился в своем ландмилицейском мундире.

Великая княгиня, как и императрица, справилась о здоровье и, получив удовлетворительный ответ, спросила вдруг:

— А не страшно браться за сие?

— Страшно, ваше высочество, — неожиданно признался генерал. — Да куда денешься, назвался груздем, полезай в кузов.

Петр Федорович смотрел на нового кандидата в главнокомандующие почти с нескрываемым недоброжелательством.

— И вы думаете воевать с королем Фридрихом?

— Придется, ваше высочество.

— Ну-ну… — многозначительно обронил великий князь.

А когда Салтыков, откланявшись, удалился, Петр сказал своей жене:

— Ничтожество. Такого король одним ногтем, как клопа, раздавит, — и засмеялся, довольный своим остроумием.

11. Вступление в должность

Губернатор Кенигсберга генерал-поручик Корф очень любезно встретил нового главнокомандующего.

— Ваш приезд, ваше сиятельство, надо отметить торжественным ужином, — сказал сразу после обмена приветствиями.

— Ради бога, голубчик, ничего этого не надо.

— Но почему? — удивился Корф.

— Я еще не заслужил этого, — улыбнулся Салтыков. — Давайте лучше поговорим о деле. Как мне сказали, вы отвечаете за снабжение нашей армии продовольствием и снаряжением.

— Да, ваше сиятельство. Но беда в том, что никто из командиров дивизий и полков не считает нужным сообщать мне о своем передвижении. И я часто не знаю, куда мне отправлять обоз с хлебом или снаряжением.

— А вы им писали об этом?

— Боже мой, я в каждом письме молю: куда отправить вам провиант? И никакого ответа. Отправляй хочь на луну.

— А в штаб армии сообщали?

— Да. Я писал в походную провиантскую канцелярию генерал-майору Дицу.

— И что?

— Он тоже не отвечает.

— Ну что ж, — вздохнул Салтыков, — прибуду в штаб, и, если ваши слова подтвердятся, придется расстаться с ним.

— Если вы решитесь уволить Дица, у меня есть на его место прекрасная кандидатура.

— Кто?

— Князь Александр Меншиков.

— Сын Данилыча?

— Да, да. Он уже генерал-поручик, и офицер исполнительный.

— Ну по отцу и должен быть таким. Как магазины по Висле? В них есть хлеб?

— Более чем достаточно.

— Скажите, голубчик, отчего это в этом году снабжение армии обошлось аж в четыре миллиона рублей? Ведь в прошлом году было чуть ли не вдвое меньше.

— Так ведь, ваше сиятельство, помните пословицу: за морем телушка — полушка да рупь перевоз. Даже здесь хлеб привозят сначала в Пиллау, там перегружают на суда, способные пройти по мелководному Фриш-Гафу, потом опять в Эльбинге надо перегружать на плоскодонные суда, которые идут до магазинов, а там — выгрузка в склады. С каждой перегрузкой, понятно, хлеб дорожает. Вот почему нам нужен Кольберг, где хлеб бы выгружали прямо на берег, в склады. А в прошлом году зерно скупали здесь, на месте, из-за моря не везли, потому оно и обошлось дешевле. Но правительство решило, что деньги надо оставлять в России, то есть покупать у своих производителей. В этом есть свой резон, хотя это и намного дороже.

— Я согласен с вами, голубчик.

— И потом, еще в Петербурге и Риге обер-кригскомиссар тратил огромные суммы на формирование для полков третьих батальонов и отправление за ними разных припасов. А покупка лошадей, подвод. Все это ложится на казну, ваше сиятельство.

— Когда я смогу увидеть князя Меншикова?

— Он в Пиллау. Я пошлю за ним катер. Пожалуй, завтра вечером он будет здесь, в крайнем случае послезавтра утром.

— Я пока ознакомлюсь с вашим собором и Альбертовским университетом, при нем, говорят, есть прекрасная обсерватория.

— Да, да. Она основана в тысяча семьсот двадцать третьем году и там работают ученые.

— Вот и прекрасно. В первый раз, когда мы брали Кенигсберг, у меня как-то не нашлось времени. Теперь вот выкроилось.

За два дня до приезда Меншикова Салтыков пешком обошел весь город в сопровождении лишь денщика Прохора. Побывал в университете, в обсерватории, на рынке, в соборе послушал службу.

И никто из обывателей так и не догадался, что этот невысокий старик в белом кафтане, попробовавший на рынке селедки, поторговавшийся с продавцом сыров, побеседовавший с крестьянином о видах на урожай, есть новый главнокомандующий русской армией.

Лишь после, когда разнеслась весть о победах командующего Салтыкова, привлекшее внимание к этому имени и заинтересованность в нем общества, спрашивали: какой он?

— А помните старика, что пробовал селедку? Ну еще в форме такой белой.

— Ну. Помним.

— Это и есть Салтыков.

— Не может быть, — дивились обыватели.

Появившийся в Кенигсберге генерал Меншиков понравился Салтыкову, такой же рослый — в отца, энергичный и красивый. И через день они уже выехали, направляясь в Познань, где находилась русская армия. Ехали в одной коляске.

— Вы здесь бывали раньше? — спросил Меншиков.

— Да. В тридцать четвертом году при Анне Иоанновне участвовал в польской кампании.

— Это интересно. Расскажите. Кажется, Миних тогда был?

— Да. Фельдмаршал Миних нами командовал. С ним мы осаждали и брали Данциг. Веселое было времечко, — улыбнулся Салтыков. — Как вы, голубчик, наверно, знаете, после смерти короля польского Августа Второго на престол опять стал претендовать Станислав Лещинский, которого еще при Петре Первом пытался посадить в Варшаве шведский король Карл Двенадцатый. И вот на старости Станислав опять возмечтал о польской короне. Но России он по-прежнему был нежелателен, как и при Петре Первом.

— Почему?

— Ставленник Франции и Швеции, а стало быть, и Турции, наших исконных неприятелей. Мы же опять встали на сторону саксонского курфюрста Августа Третьего — сына Августа Второго. Миром не могло кончиться. Станислав склонил на свою сторону польских вельмож Потоцкого, Чарторыйского, воеводу мазовецкого Понятовского. И мы вошли в Польшу. Станислав заперся в Данциге вместе со сторонниками. Там было ему удобно получать помощь морем из Франции. Мы окружили Данциг, осадили. А артиллерии-то нет. Пушки ведь надо везти через Пруссию, но король Фридрих Вильгельм, хотя и клялся в дружбе России, пушки не пропускал через свою территорию. Хоть ты плачь.