Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка
«Господи, да за ней нужно присматривать в оба! — подумала она. — Эрмин как раз в том возрасте, когда к девушкам приходит первая любовь. Но я сумею ее вразумить. Я объясню, что ни в коем случае нельзя позволить себя скомпрометировать!»
Первым эту тему затронул Жозеф. Он сказал, что, поскольку неизвестно, из какой семьи происходит Мари-Эрмин, строгость не будет лишней.
— Добрый вечер! — поздоровалась Эрмин, переступая порог. — Извините, что задержалась, но представьте, в спальне сестер я нашла маленькую девочку!
И она подробно рассказала о своем знакомстве с Шарлоттой. Жозеф отложил трубку и почесал подбородок.
— Я слышал об этих людях, — сказал он. — В стране кризис, и скоро к нам таких понаедет еще куча. И в Соединенных Штатах, и в Квебеке безработица. К нам станут стекаться бедолаги в поисках дешевого жилья. Господин мэр пытается спасти поселок: он направо и налево раздает в аренду опустевшие дома. Лапуанты показались мне не слишком респектабельным семейством. Отцу под пятьдесят, он рассчитывает найти работу лесоруба, но сам при этом хилый и щуплый. Мать работала на каком-то заводе в Арвиде. Что до сына, Онезима, то он живет за счет родителей.
— Как много ты о них знаешь, Жо! — удивленно воскликнула Элизабет.
— Для этого не надо много ума — всего лишь зайти на кружку пива в бар отеля.
— И все-таки маленькую Шарлотту мне жалко, — сказала Эрмин.
— Я сделаю для твоей фотографии новую рамку, — пообещал Жозеф.
— А как же сюрприз? Сюрприз! Сюрприз! — закричал маленький Эдмон.
— Да помолчи ты! — прикрикнул на младшего Симон.
У всех Маруа был заговорщицкий вид. Элизабет достала платок и завязала Эрмин глаза.
— Вперед! — сдерживая смех, объявила она.
Легонько подталкивая девушку в спину, молодая женщина привела ее в гостиную. Эрмин догадалась, где она, что было неудивительно: она знала дом как свои пять пальцев, и скрип каждой половицы подсказывал ей направление. Кто-то включил свет. Слева послышался щелчок. Элизабет сдернула платок.
— Теперь можно смотреть! — крикнул Арман.
Девушке показалось, что она грезит наяву. Комната, в которой она в течение многих лет спала летом, окрасилась в бежево-розовые тона. В углу стояла настоящая, застланная стеганым одеялом в стиле пэтчворк кровать с резными деревянными спинками.
— Это просто чудо! — пробормотала она сдавленным от волнения голосом. — Вы сделали это для меня?
У семей, живущих в Валь-Жальбере, гостиные традиционно использовались для воскресных семейных обедов и в праздничные дни. В таких комнатах обычно расставляли самую красивую мебель, хранили парадные сервизы и портреты предков. На памяти Эрмин верные установленному порядку Маруа ни разу не переставляли мебель. Поэтому перемена показалась ей грандиозной. У кровати стоял ночной столик светлого дерева, на нем — лампа. Ее абажур был сделан из той же ткани, что и шторы. Но самое красивое, что было в комнате, — это, конечно, украшенная блестящими шарами и золотистыми гирляндами елка. По теплой комнате разливался ее удивительный лесной аромат.
— Это самый чудесный сюрприз, какой только может быть! — воскликнула девушка, сдерживая слезы радости.
Семья Маруа только что доказала ей, что она много для них значит, что они заботятся о ее благополучии и хотят, чтобы она была счастлива.
— Только не плачь, Мимин! Мы же хотели тебя порадовать! — сказал Жозеф. — И самого главного ты еще не видела. До Рождества далеко, но я не могу больше ждать! Я приготовил подарок всем нам, и он поможет тебе разучить новые песни!
«Мимин» в устах Жозефа было верным признаком того, что он сильно взволнован. Симон указал пальцем на картонную коробку с лентами, лежавшую на полу под елкой.
— Что это? — спросила девушка.
— Открой и увидишь! — подбодрила ее Элизабет.
Эрмин встала на колени, открыла коробку и извлекла из нее некое подобие чемоданчика, обтянутого искусственной кожей. Даже не успев открыть его, она догадалась, что увидит внутри.
— Электрофон![42] Проигрыватель грампластинок! Такой продавали в универсальном магазине!
— Еще папа купил диск Ла Болдюк[43], —добавил Симон. — Давай поскорее включим его и послушаем!
— Но это, наверное, очень дорого! — заволновалась Эрмин.
— Пришлось взять кое-что из отложенного на черный день. Чем я старше, тем менее жадным становлюсь, — отозвался Жозеф. — А знаешь, Мимин, ведь Ла Болдюк прекрасно зарабатывает на жизнь своими песнями. Хозяин отеля постоянно слушает радио, уж он точно знает, что говорит. Ла Болдюк продала двенадцать тысяч пластинок — наверное, неплохо обеспечила себя до конца своих дней. Хотя, конечно, с началом кризиса производство пластинок тоже уменьшилось. Я купил электрофон за умеренную цену. И это несмотря на то, что игла звукоснимателя алмазная, а не сапфировая!
Светясь от удовольствия, Элизабет показала Эрмин три диска в конвертах из тонкой бумаги.
— Жо сам выбирал. Посмотри — австрийская оперетта и опера, где главную партию поет Карузо[44], знаменитый итальянский тенор. А третья пластинка — это песни Ла Болдюк.
Молодая женщина обращалась с пластинками, как с редчайшим сокровищем, словно боясь, что при малейшем движении они могут сломаться. Жозеф взял диски из рук жены.
— Мне хотелось тебя порадовать, Эрмин, — сказал он. — Я понимаю, ты расстроилась из-за отъезда сестер, но я хочу, чтобы ты знала: наш дом — это и твой дом тоже! У тебя должна быть своя собственная комната — и теперь она у тебя есть!
Девушка с трудом сдерживала слезы счастья. Она и надеяться не смела на такую заботу и внимание.
— Вы так добры ко мне! — пробормотала Эрмин. Глаза ее блестели от слез.
— Не плачь, Эрмин, — попросила Элизабет.
— Может, мы, конечно, и добрые, но своего не упустим, — пошутил Жозеф. — Теперь тебе придется разучить несколько новых песен. И, если захочешь и хватит смелости, ты сможешь петь на сцене, перед настоящей публикой!
Эрмин посмотрела на него с удивлением. Петь перед публикой! В Квебеке тех времен не принято было, чтобы женщина работала. Достигнув определенного возраста, девушки выходили замуж, рожали детей и занимались их воспитанием. Конечно, некоторым доводилось немного поработать до брака, при условии, что эта работа не требовала специальной подготовки, но большинство сходилось во мнении, что женщина должна оставаться у семейного очага.
Жозеф думал также, и девушка знала об этом. Поэтому-то удивление ее было велико.
Элизабет отвернулась, чтобы спрятать смущение. Она была в курсе грандиозных планов мужа, но не одобряла их. Жозеф, скупость которого была известна всем жителям Валь-Жальбера, тратил деньги только в том случае, если был уверен, что они к нему вернутся с лихвой. Он рассчитывал поженить Симона и Эрмин, которая, он был уверен, своим голосом сможет заработать целое состояние. И состояние это должно остаться в семье. Накануне вечером, когда они укладывались спать, Жозеф изложил супруге продуманный до мелочей план действий.
— Я поезжу по шикарным заведениям на побережье озера Сен-Жан и переговорю с их директорами. В первую очередь съезжу в большой отель в Робервале, у них полно публики даже летом. Если Эрмин выучит несколько популярных песен, она сможет выступать на сцене после ужина. Да, именно «выступать на сцене» — так было написано в газете… Она еще слишком молода, чтобы уметь распоряжаться заработанным. Я буду откладывать ее деньги. Кое-что пойдет в наш кошелек — должна же она платить за свое проживание и питание…
— Жо, она много помогает мне по дому, — попыталась слабо протестовать Элизабет.
— Поверь, я знаю, как для нас лучше.
Решения Жозефа обсуждению не подлежали. С недавних пор, когда в его голове созрел замысел относительно будущей карьеры Эрмин, он все свое свободное время посвящал чтению газет. В местном отеле, куда он заходил на кружку пива, Жозеф внимательно слушал радио. В обществе происходили значительные перемены. Женщины все чаще устраивались на работу. Он вряд ли согласился бы отпустить на работу свою жену Элизабет, но будущность Эрмин, даже если девушке суждено было стать его невесткой, он рассматривал совсем под другим углом.
— Готово! — воскликнул Симон. — Пап, дай мне диск Ла Болдюк!
Старший из мальчиков поставил электрофон на буфет. Эрмин,
сгорая от любопытства, подошла поближе. В чемоданчике оказался репродуктор, защищенный тонкой металлической сеткой. Арман приподнял рычаг звукоснимателя.
— Осторожно, негодник! — прикрикнул на среднего сына Жозеф. — Этот прибор легко сломать! Я запрещаю тебе к нему прикасаться!
Все затаили дыхание, когда электрофон включился и послышалось легкое монотонное жужжание. Симон опустил иголку звукоснимателя на край пластинки.
