Георгий Лосьев - Сибирская Вандея
Начетчик встал на колени и начал класть поклоны древнему раритету.
Снова ехал «великий реставратор» по пыльным улицам и снова спорил с самим собой: и этот не взял!.. Врешь! Временно все это, временно. Просто людишки зазнались, кончилась война – подорожали кости и мясо! Думают, не хватит денег у купца Губина!
В доме своем, уже опустевшем от разного сброда, Губин спросил Жданова:
– Цыган воротился?
– Пришел. Позвать?
– Айда в кабинет.
В кабинете Губин весь напрягся. Лицо стало багрово-синим. На руках вздулись толстые жилы, и синий склеротический зигзаг на виске стал пульсировать…
– Ну, Васька, пришло твое время. Которые в подвалах, сёдни ночью – всех!.. До седьмого колена изничтожать буду сатанинское племя!..
Пароход с чоновцами из Новониколаевска опаздывал.
По мелководью Чауса шли с опаской, на переменных ходах, – капитан Шухов страховал себя от аварии. С полубака неслись на мостик крики матросов-наметчиков:
– Пять футов!.. Пронос!.. Обратно пронос!.. Под табак!..
И в такт докладам капитан Шухов переводил рукоятку машинного телеграфа со «среднего» на «малый»…
На барже десантники нервничали.
– Что этот лягушатник измывается над людьми?
– Машину калечат!..
– Опять запоносился! Давай правильный ход!
Ротный партотрядников товарищ Баяндин приказал взводным унять страсти учением, и взводные начали учить классическим приемам штыкового боя.
Стояла нестерпимая жара, и отрядники часто обливались забортной водой, вычерпывая Чаус пожарными ведрами.
Мечтали вслух: «Скорей бы, что ли, в штыки – так в штыки, эка невидаль! Лиха беда – солнце: в такой парильне становишься квелым – и винтовка пудовая, и шагать неохота, не то что бегать».
Вдруг знойную одурь как ветром сдуло: подале села Вьюны засада мятежников стегнула с берега пулеметной очередью. Пули изрешетили баржевую и пароходную рубки, разбросали отрядников за прикрытия.
На невидимый в кустах пулемет десантники ответили трескучей россыпью бесприцельной пальбы, а пароходу с берега уже кричали матерно, сучили кулаками.
Пребывавший на мостике Гошка Лысов заорал нелюбимому капитану:
– Какого пса тянете свою коробку?! Врубайте «полный», а то гады с берега нам еще подсылят!
Богомольный Шухов только рукой махнул: все равно пропадать без покаяния, мель – так мель!
И врубил вилку машинного телеграфа на «полный вперед». Вслух сказал тоскливо:
– Пожалуйста. Мне – что в лоб, что по лбу!
Под самой Колыванью Шухов с облегчением перекрестился, зайдя в рубку, отобрал у рулевого штурвал и самолично подвел буксир с баржей к берегу.
Завели чалки, из припасенных бревен стали ладить настил-сходни для пушки: шестидюймовая гаубица – вес нешуточный.
Отрядники ожили, попрыгали на берег строиться. Четверо, выполняя приказ, нырнули в кусты: пошли на поиск рисковых пулеметчиков. Скоро в той стороне громыхнуло. Стрелковые упражнения пулеметной заставы врага прекратились.
Охотники вернулись, притащив на плечах «шош», доложили старшим командирам – Баяндину и Одинцову:
– Вдрызг пьяные, черти. На ногах не стояли и идти сюда никак не соглашались. Так и не могли уговорить.
Гаубицу уже скатили на плотный песок, вывели на позицию.
Начальник гарнизона Атрашкевич позицию одобрил, приказал отвести лошадей, а сам, взойдя на капитанский мостик, взялся за бинокль. Смотрел на Колывань, прикидывал: «Оно, конечно, можно бы из-под кручи на яр бить, но ни трубки, ни прицела не определить – будем лишь улицы да дворы пахать, к тому же – дети, женщины, старики, да не все же там одни сукины сыны, есть и нормальные советские люди…»
Атрашкевич опустил бинокль, повернулся к адъютанту Пете Филимонову:
– Ступайте к батарейцам, скажите: пусть шарахнут между первой и второй линией окопов противника шрапнелью. Да повыше, для устрашения главным образом.
Адъютант побежал и вернулся.
Батарейцы ударили шрапнелью: раз и два. Начгар снова поднес к глазам бинокль.
– Посыпались из окопов, как тараканы под кипятком! Немного же им было нужно! Стоп! Опять наши заряжают. Отставить артогонь! Взгляните, Одинцов, – начгар протянул бинокль командиру территориального батальона, – какой-то солдафон палит из револьвера в спины бегущим. Увлекся укреплением дисциплины! Надо бы остепенить этого ретивого полководца.
Вдруг из села по пристани забили пулеметы. Пули цокали о кнехты, о буксирный гак, о поручни, выбивали щепу из дровяной клади на полуюте и с визгом мчались вдаль, рикошетируя от брашпильного чугуна.
– Ишь ты! – удивился Атрашкевич. – Патронов у них, видать, много. – И тотчас бросился к своему адъютанту: – Что с вами, Петя?
Филимонов медленно оседал на палубу.
– Отнесите его, товарищи, вниз, – распорядился начгар.
Пулеметы врага умолкли, зато усилился ружейный огонь. В сухой треск трехлинеек врывались гулкие удары берданок и дробовиков.
– Базарная война! – сказал Атрашкевич, вслушиваясь в этот разнобой.
– Почему базарная? – спросил ротный партотряда Баяндин.
– На базаре боеприпасы покупали. Ну что же, товарищи, будем кончать этот шурум-бурум. Давайте к бойцам, на фланги.
Весь штаб с парохода сошел на берег. Начгар достал из деревянной кобуры маузер, прищелкнул пистолет к кобуре-прикладу, сказал комбату Одинцову:
– Я – политбойцом [6]. Поднимайте людей в штыки!
Одинцов скомандовал залегшим в кустах коммунистам:
– Подымайтесь! В атаку на бандитов!.. Вправо, цепью, бего-о-м!
Батальон поднялся, развернулся в цепь и пошел на Колывань с винтовками наперевес. На левом фланге шел сам начальник гарнизона – губвоенком Атрашкевич.
Мужики, втянутые в губинскую авантюру, особенно пьяные добровольцы, сопротивлялись с ожесточением обреченных. Тут полегли многие. Сначала был убит «главком» Начаров, а потом и его помощник Слепцов, бывший колчаковский прапорщик.
Когда партотряд наткнулся на обезображенный труп комиссара Шубина, Атрашкевич приказал:
– Пленных – не брать!
Но цепь отряда еще не успела докатиться до окопов, как со стороны тракта показался полуэскадрон, уже покончивший с вьюнской бандой. В воздухе заполоскали клинки, грозный гул «Дае-ешь!» навис над мятежным селом и смешался с колокольным набатом собора, и гремело так, пока кто-то не догадался меткой пулей снять с колокольни бандитского пономаря.
Дальновидный поп Кузьма Раев готовился встретить городских гостей хлебом-солью. Он наказал не уносить с колокольни убитого, дабы красные не подумали чего на церковный причет, и еще раз потребовал пуще ока беречь ящики с патронами.
И надо же было додуматься потом! Всех погибших колыванских партийцев схоронили возле собора. Хитрющий был поп Раев.
Штаб мятежников не сразу растерялся. Ни первые шрапнельные дымки над окопами, ни скорая смерть «главкома» Начарова не вывели Губина из равновесия.
Но когда он вторично побывал на позициях и сам увидел, как рассыпались при первых выстрелах цыганские отряды, как начали разбегаться самые стойкие мужики под напором красных, понял: не устоять.
Прискакав в штаб, Губин сказал Базыльникову:
– Попили, поели на этом свете – и будя! Собираться пора, Васька.
– Куда? – уныло спросил Базыльников. – Жили с тобой по-доброму, по-хорошему, а теперича…
– Теперича – каждый сам по себе.
– Неуж всё, Михал Дементьич?
– Ну, насчет «всё» – это поглядим. Я в Монголию подамся… Ступай-ка в спальню, божий человек, подсобишь.
В спальне вдвоем отодрали плинтус, подняли меченую половицу, добыли керосиновый бидон с золотом.
– Тащи, тащи в кабинет, – приказал Губин.
В кабинете Михаил Дементьевич, порывшись в карманах, протянул Базыльникову сверленый рубль с двумя царями.
– Прими за труды. Рублик не простой.
Старик заплакал и ударил рублевик об пол.
– Ох и гордый ты, Базыльников! Ну, бог с тобой, иди себе с миром. Я на тебя зла не имею…
Губин поднял монету, бидон с золотом всунул в мешок и взвалил на плечо. Во дворе цыган Ромка запрягал пару. Михаил Дементьевич вывел рыхлую жену, усадил ее, бросил в тарантас, под сиденье, тяжелый мешок, уселся и сказал Ромке:
– Выводи за ворота. Пора.
Птицей взлетел Ромка-цыган на переднюю подушку, гикнул – и тарантас исчез из виду.
Базыльников остался во дворе губинского дома, плакал беззвучными старческими слезами; тут-то и застал его Ваня Новоселов, подскакавший вместе с кадровыми конниками.
– Легок на помине, стерва! Только что о тебе думал! – сказал Новоселов. – Оружие имеешь?
Базыльников вывернул карманы и поднял руки.
– Ну, старик, шагай! – приказал один из бойцов. – Швыдче шагай! – Солдат обернулся к Новоселову: – Та самая гнида божественная, председатель?
– Он.
– Надо бы к стенке: приказ – пленных не брать, – напомнил второй боец, но Новоселов отрицательно покачал головой.
– Приказ – приказом, а тоже понимать надо: кто про все расскажет? Отведи его к тем, в пожарную часть.
