Георг Эберс - Уарда

– А велика ли сумма? – буркнул Паакер.

– Просто невероятна, – вздохнул карлик. – Да и где найти столько денег в эти тяжелые времена? Все было бы по-другому, если бы… да, если бы… ах, тут можно просто с ума сойти… Я не думаю, что Неферт еще хоть сколько-нибудь надеется на своего хвастливого супруга. Да что говорить! Она так же часто вспоминает о тебе, как и о нем!

Паакер посмотрел на карлика с недоверием и угрозой.

– Да, да, – заверил его карлик. – С того дня, как вы побывали в Городе Мертвых, позавчера, кажется, она только о тебе и говорит, восхваляет твои способности, твой твердый мужской ум. Словно какие-то волшебные чары заставляют ее думать о тебе.

Махор так быстро пошел вперед, что карлику вновь пришлось просить его умерить шаг. В полном молчании дошли они до берега Нила, где Паакера ждала роскошная барка. На нее же вкатили его колесницу. Расположившись в каюте, Паакер позвал карлика и сказал:

– Я самый близкий родственник Катути. Теперь мы помирились. Почему же она не обратилась ко мне со своим несчастьем?

– Потому что она горда, твоя кровь течет и в ее жилах. Она скорее умрет вместе с дочерью, – так сказала она сама, – чем попросит помощи у тебя, человека, перед которым она виновата.

– Значит, она все же вспомнила обо мне?

– Первым делом, причем ни одной минуты не сомневалась в твоем благородстве. О, она высоко ставит тебя, я повторяю это! И если стрела хетта или кара богов поразит Мена, она с восторгом приведет свою дочь в твои объятия! А Неферт, верь мне, тоже не забыла друга детских лет. Не далее как позавчера вечером, когда она вернулась из Города Мертвых, еще до того как мы получили письмо из военного лагеря, она только и думала о тебе. Даже больше: она звала тебя во сне! Я это знаю от Кандак – ее чернокожей служанки.

Махор опустил глаза и задумчиво промолвил

– Странно! В эту ночь я тоже видел сон, и во сне мне явилась твоя молодая госпожа. Этот дерзкий жрец в храме Хатор должен был мне его истолковать.

– И он отказал тебе? Какой глупец! Но есть ведь и другие люди, которые разбираются в снах, а я далеко не последний среди них. Спрашивай своего слугу! В девяносто девяти случаях из ста мои толкования оправдываются. Что же тебе снилось?

– Будто стою я на берегу Нила, – начал Паакер, опустив глаза и водя рукояткой плети по пушистому ковру, устилавшему пол. – Воды его спокойны, а на другом берегу я вижу Неферт – она кивает мне. Я позвал ее, и она пошла по воде, словно по этому ковру. Она шла по реке, как по песку пустыни, не замочив ног! Это было невероятно! Все ближе и ближе подходила она ко мне, я уже протянул руку, чтобы помочь ей, но она вдруг нырнула, как лебедь. Я бросился в воду, чтобы поймать ее, вот она появилась на поверхности, я обнимаю ее… и тут происходит самое необычайное! Она тает, тает, как снег на сирийских горах, когда возьмешь его в руки. Нет, не совсем так, потому что ее волосы превращаются в лилии, из глаз выплывают две сверкающие рыбки и мгновенно исчезают, губы ее становятся веточками кораллов и сразу же идут на дно, а тело превращается в крокодила с головой Мена – он смотрит на меня и смеется, оскалив зубы. Меня охватывает дикая злоба, я бросаюсь на него с мечом, он вонзает зубы в мое тело, а я всаживаю меч ему в пасть… тут Нил темнеет от нашей крови… И вот мы бьемся, бьемся, – целую вечность, – пока я не просыпаюсь.

Глубокий вздох вырвался из груди Паакера вместе с последним словом, – казалось, будто этот дикий сон вновь заставил его содрогнуться. Карлик слушал его с напряженным вниманием, и прошло немало времени, прежде чем он заговорил.

– Странный сон, – сказал он. – Однако человеку сведущему объяснить его нетрудно. Неферт стремится к тебе, она хочет стать твоей. Но хоть и будет казаться тебе, что ты уже держишь ее в своих объятиях, она все же выскользнет из них. Растают, как лед, и развеются, как песок, твои надежды, если ты не сумеешь убрать с дороги крокодила.

В этот миг барка коснулась пристани. Махор встал и воскликнул:

– Вот мы и у цели!

– Вот мы и у цели, – повторил карлик, нажимая на каждое слово. – Осталось только перейти узенький мостик!

Когда оба они уже стояли на берегу, карлик сказал:

– Благодарю тебя за твою доброту. Если я смогу тебе чем-нибудь служить – приказывай!

– Иди сюда! – Паакер увлек Нему с собой под тень сикоморы, освещенной неверными лучами заходящего солнца. – Что ты разумел под узеньким мостиком, который мне осталось перейти? Я не понимаю цветистой речи и требую простых и ясных слов!

Карлик на мгновение задумался, затем спросил:

– Можно ли мне говорить без околичностей, прямо и откровенно? Ты не будешь сердиться?

– Говори!

– Крокодил – это Мена! Убей его – и ты перейдешь мостик! Тогда и Неферт твоя… тебе нужно только последовать моему совету.

– Что же мне делать?

– Убить возничего Мена!

Паакер хотел было сказать, что это – дело давно решенное, но прежде он должен был повернуться так, чтобы восходящая луна оказалась справа, – это считалось счастливым предзнаменованием. А карлик тем временем продолжал:

– Смотри только, чтобы Неферт не растаяла у тебя в объятиях, как в твоем сне, прежде чем ты будешь у цели. А это значит: спаси честь своей будущей матери и будущей жены, если не хочешь взять жену, отмеченную клеймом позора!

Паакер задумчиво глядел себе под ноги, а Нему добавил:

– Могу ли я сообщить госпоже, что ты готов ее спасти? Ну, конечно, могу! А коли так, все будет хорошо! Кто отдает за свою любовь целое состояние, тот, когда представляется случай удовлетворить разом и свою страсть и ненависть, не станет колебаться, пожертвовать ли ему бронзовым наконечником и древком из тростника!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Солнце зашло, и ночь опустилась над Городом Мертвых. Над Долиной Царей сияла луна, и скалы отбрасывали в ущелье густые, резкие тени. Жуткая тишина царила в этой безлюдной и глухой долине, но, несмотря на это, жизнь здесь кипела еще более бурно, чем в полуденную пору. В ночной тьме проносились летучие мыши, оставляя за собой след, подобный черным шелковым нитям; широко распластав крылья, беззвучно скользила в воздухе сова, и стайки шакалов одна за другой пробегали по склонам долины. Порой тишину нарушал их отвратительный лай или пронзительный хохот гиены.

Не спали еще и люди в этой долине царских гробниц.

Слабый огонек мерцал в пещере колдуньи Хект. Перед хижиной парасхита горел костер, и бабка больной Уарды время от времени подбрасывала в него кусочки сухого навоза, не давая ему угаснуть.

Двое мужчин сидели у хижины, молча глядя в неверное пламя костра, тусклый свет которого не в силах был побороть яркого сияния луны, а третий мужчина – отец Уарды – потрошил поодаль тушу большого барана.

– Как жутко воют нынче шакалы! – нарушил молчание старик парасхит, зябко кутая свои голые плечи в кусок рваной коричневой материи, накинутой для защиты от ночного холода и росы.

– Чуют свежее мясо, – отозвался Небсехт. – Бросьте им потроха, а окорока и спинку можно зажарить. Осторожно, воин. Аккуратнее вырезай сердце! Ага, вот оно! Да, большой был баран!

Небсехт положил себе на ладонв сердце барана и принялся внимательно его разглядывать. Старый парасхит боязливо покосился на него и сказал:

– Я, правда, обещал сделать, все, что ты потребуешь, если наша малышка опять будет здорова… но ты требуешь невозможного!

– Невозможного? – удивился врач. – Почему же? Ты ведь вскрываешь трупы, ты свой человек среди бальзамировщиков – так найди себе дело и постарайся пристроиться вблизи каноп [108]. Положи это баранье сердце в сосуд, а оттуда вынь человеческое сердце. И никто, ручаюсь тебе, никто не заметит! Пускай это будет не завтра или послезавтра. Пускай твой сын каждый день покупает на мои деньги барана и режет его, пока не представится удобный случай. А от сытной мясной пищи твоя внучка быстро поправится. Ну, будь же смелей!

– Я ничего не боюсь, – сказал старик. – Но вправе ли я украсть у покойника его жизнь в потустороннем мире? И это еще не все! Я жил в нищете, всеми презираемый, и много лет подряд – никто ведь не вел им счета – неизменно следовал законам, чтобы хоть на том свете быть праведником и получить на нивах Иалу и в солнечной ладье воздаяние за все то, чего я лишен здесь. Ты хороший и добрый человек, но я не пойму, как можешь ты ради какой-то прихоти жертвовать блаженством несчастного, который всю свою долгую жизнь не знал, что такое счастье, и не сделал тебе никакого зла?

– Для чего мне нужно это сердце, ты все равно не поймешь, – промолвил врач. – Но если ты мне его раздобудешь, то окажешь тем самым помощь великому и полезному делу. А прихотей у меня нет никаких, потому что я не какой-нибудь праздный бездельник! Что же касается твоего блаженства на нивах Иалу, то не беспокойся. Я – жрец и беру на себя твой грех и все его последствия, ты слышишь, – на себя! И как жрец говорю тебе: то, чего я от тебя требую, – дело доброе, и если судьи в загробном царстве спросят тебя: «Зачем ты вынул сердце человека из канопы? » – ответь им… ответь им так: «Потому что жрец Небсехт приказал мне сделать это и обещал взять на себя ответ за мой грех».