Андрей Геласимов - Степные боги
– Во дает, – протянул тот. – Я бы уже задохнулся.
– Сахта… закрывать… нада, – прерывисто сказал Хиротаро. – Все рюди опасно…
– Пойдешь вот с этим вот пацаном, – перебил его Одинцов. – Там в деревне другой пацан загибается. Поможешь. Ты ведь врач.
– Я врач, да, врач, – быстро закивал головой Хиротаро. – Русская, японская, всех рецить нада. Сахта опасно… Сахта закрывать нада…
– Да сбрендил он, товарищ старший лейтенант, – вразвалочку подходя к ним, сказал ефрейтор Соколов. – Он мне еще два дня назад про это талдычил. Им волю дай – они бы все наши шахты позакрывали. Диверсант хренов! Разрешите, я его до Разгуляевки сопровожу? У меня не сбежит.
Одинцов нахмурился.
– Почему воду запретили ему давать? – не глядя на ефрейтора, сухо спросил он.
– Виноват.
Соколов замолчал и непонимающе уставился на Одинцова.
– У вас со слухом проблемы? Я повторю, – Одинцов начал говорить медленно, почти по слогам: – Почему этот военнопленный не получал воды? И вообще, как стоите, ефрейтор! Смирно! Отвечать по форме!
Соколов вытянулся, быстро застегнул верхнюю пуговицу и одернул гимнастерку из-под ремня.
– Виноват, товарищ старший лейтенант! Военнопленный номер 251 был лишен продовольственного и питьевого довольствия за постоянные нарушения лагерного распорядка… Бегает он, товарищ старший лейтенант. Травки какие-то собирает.
В голосе ефрейтора Соколова звучали непривычные нотки покорности и даже как будто испуга перед начальством. От его обычной вальяжной манеры почему-то не осталось и следа.
– Охранять надо лучше, – продолжал отчитывать его Одинцов. – Распустились! А это что? – вдруг удивленно сказал он, опуская взгляд себе под ноги. – Что это еще такое?
Хиротаро ползал на корточках рядом с его начищенными по случаю похода к танкистам сапогами и чертил в пыли какие-то рисунки и цифры.
– Встать! – заорал ефрейтор, пнув японца носком сапога в бок.
Но Хиротаро продолжал быстро скрести по земле ручкой ковшика, как будто пинок его совсем не касался, как будто пнули кого-то совершенно другого.
– Встать, я кому сказал!
Соколов снова пнул Хиротаро, и тот скорчился от боли.
– Не бей! – закричал Петька, выныривая между ефрейтором и японцем. – Мне врач нужен! Покалечишь – кто Валерку лечить будет?
– А ну, брысь! – рявкнул ефрейтор, отшвырнув Петьку в сторону.
– Отставить! – закричал на него Одинцов. – Немедленно прекратить!
Ефрейтор послушно вытянулся, а Хиротаро, довольный тем, что успел закончить свои каракули, наконец поднялся с земли и отрывисто поклонился старшему лейтенанту.
– Господин офицер дорзен рисунки смотреть… Оцень вазный рисунки…
– Господ у нас еще в семнадцатом году всех прищучили, – сказал Одинцов.
Однако остановить Хиротаро было уже невозможно.
– Рюди на сахта бореть будут, умирать будут. Сахта закрыть нада. Сахта работать нерьзя…
Одинцов опустил взгляд на каракули японца.
– Ничего не понимаю, – пробормотал он. – Могилы какие-то.
Хиротаро действительно нарисовал на земле два могильных холмика с крестами. Под левой могилкой была нацарапана цифра «20», под правой – «3».
– Это наса сахта, – сказал Хиротаро, ткнув ковшиком в левую могилку. – Двадцать церовек умер. А это другой сахта, – он указал на холмик с крестом справа. – Три церовек умер… Двадцать церовек, три церовек – думай. Оцень борьсой разница.
Хиротаро застыл перед Одинцовым, вытянув вперед правую руку с выставленными на ней тремя пальцами.
– Да чего тут думать, – сказал ефрейтор Соколов. – Работать не хотят, вот и дохнут. Саботируют добычу полезных ископаемых. Им легче подохнуть, чем трудиться на благо коммунизма. Назло ведь нам дохнут, суки.
– Подождите, ефрейтор, – поморщился Одинцов. – Тут действительно что-то не так…
– Товарищ старший лейтенант, – жалобно протянул Петька. – Помрет ведь Валерка. Отпустите японца со мной.
– Разрешите сопровождать их до Разгуляевки? – снова вытянулся Соколов.
– Да погодите вы оба, – отмахнулся от них Одинцов и внимательно посмотрел на Хиротаро. – А в чем причина, по вашему мнению?
– Оцень трудно сказать, – ответил тот, опуская руку с растопыренными пальцами. – Но здесь… эта сахта – мутация. Растения другой стар. Изменирся. Неправирьный цветок стар… Другой сахта мутация нет. Цветок оцень правирьный. Хоросий цветок…
– Ничего не понимаю, – пробормотал Одинцов. – При чем здесь цветы?
– Товарищ старший лейтенант, – снова затянул Петька. – Нам врач нужен. Прикажите ему идти.
Одинцов перевел хмурый взгляд на Петьку, о чем-то секунду подумал и наконец кивнул.
– Ладно. Я потом с ним поговорю. После.
– Мне их сопровождать? – услужливо склонился в сторону Одинцова ефрейтор.
– Нет. Отправьте кого-нибудь из рядовых. У вас в лагере забот хватает.
Старший лейтенант развернулся и пошел по плацу в сторону столовой, куда в этот момент строем подходил взвод охраны. Ефрейтор несколько секунд смотрел, прищурившись, ему в спину, затем сплюнул на землю и вразвалочку направился к себе в каптерку.
Впрочем, он все же добился своего. Когда Петька, Хиротаро и выделенный для конвоирования охранник свернули с лагерной дороги в лесок, он неожиданно вышел из-за куста.
– Свободен, – коротко сказал он охраннику и подмигнул Петьке. – Доставим твоего японца, не бзди.
– Ты же сам только что меня с ними отправил… – заговорил охранник, но Соколов нетерпеливо махнул на него рукой.
– Исчезни, – сказал он. – Вякнешь старлею – неделю будешь у меня драить толчки.
– Чо сразу толчки-то? – пробурчал охранник, подтягивая ремень карабина и поворачиваясь, чтобы уйти.
– И ужин в каптерку мне занесешь! – крикнул ему в спину ефрейтор. – Понял?
– Да понял я, понял, – не оборачиваясь, ответил охранник и скрылся за поворотом.
Соколов снова подмигнул Петьке веселым зеленым глазом.
– Вот так вот. А то будет он мне – нельзя да нельзя. Командир нашелся. До старшего лейтенанта любой дурак дослужиться сумеет. Ты до ефрейтора дослужись!
Соколов засмеялся и безмятежно потянулся всем телом, как будто только что проснулся или закончил тяжелую скучную работу.
– А все почему? Потому что сила, пацан, у ефрейтора. Ладно, повели твоего японца. У вас там, говорят, мужики с фронта вернулись?
– Ага, – кивнул Петька.
– И, говорят, моей Алены муж?
– Ну да. С обеда уже на станцию все ушли. Там их встречают.
– Так пошли тогда в деревню скорей. Может, успею еще разок.
Соколов мечтательно улыбнулся и толкнул Хиротаро в плечо.
– Вперед! Уснул, что ли?
* * *
Хиротаро не очень понимал, куда и зачем его ведут. Мальчик и охранник говорили между собой так быстро, что в его затуманенном сознании весь их разговор отражался как блики на воде в солнечный день. То есть он как будто улавливал отдельные яркие всполохи, дрожащие на водной ряби, однако самого солнца увидеть не мог. Оно постоянно дробилось и никак не хотело складываться в понятный отчетливый круг.
К тому же его сильно мутило. Ковшик воды, жадно выпитый на плацу, булькал у него теперь внутри при каждом шаге, ощутимо и неприятно переливался и вот-вот грозил вырваться наружу. Хиротаро думал о том, что кактус устроен гораздо эффективнее человека, поскольку легко удерживает в себе любую влагу, и что когда он сам наконец умрет, он бы хотел родиться снова обязательно кактусом – чтобы его не тошнило вот так, как сейчас, и чтобы рядом не бегал этот русский мальчишка, а этот охранник не толкал его в спину, потому что там на спине будут большие и острые колючки. Хиротаро представлял себе знойную сухую пустыню, посреди которой он будет прислушиваться к бесконечному шелесту песка, и радовался мысли о том, что у него больше не будет тела.
– А ты Алениного пацана знаешь? – говорил тем временем ефрейтор Соколов Петьке.
– Леньку Козыря? Конечно, знаю, – ответил тот, а затем еще для чего-то соврал: – Мы с ним дружим.
– Понятное дело. А почему его, кстати, Козырем-то зовут?
– Козырный – вот и зовут.
Отставший от них японец негромко промычал что-то, склонился к большому кусту на обочине и содрогнулся в приступе рвоты. Петька остановился, и в этот момент мимо него в сторону Разгуляевки пронеслась председательская бричка.
На облучке Петька успел заметить почтальона дядю Игната. Из следующей брички, которая летела уже в клубах пыли, поднятой первым экипажем, кто-то плюнул в Петьку и весело засмеялся, а сидящий на облучке рядом с кучером гармонист растянул меха и, лихо подсвистывая сам себе, рванул «Яблочко». Следом за этой второй бричкой подпрыгивала на ухабах простая телега, а в ней подпрыгивали пыльные люди в городской одежде. На шеях у них висели фотоаппараты.
Петька вытер со щеки чужую слюну, продолжая глядеть вслед развеселой компании, и увидел, как дядя Игнат обернулся к своим седокам. В следующее мгновение бричка остановилась, и над ее верхним краем показалась голова какого-то мужика в военной форме. На груди у него ярко сверкнула на солнце Золотая Звезда Героя. Вторая бричка и телега с городскими тоже остановились, едва не сцепившись ступицами колес. Хиротаро продолжал блевать у большого куста. Ефрейтор Соколов, прищурив глаза от поднятой пыли, настороженно смотрел на неожиданно остановившуюся процессию.
