Геннадий Ананьев - Вокруг трона Ивана Грозного

Коломенское. Состояние такое, что в пору поворачивать коня и скакать без оглядки в свой самый дальний удел, однако князь-воевода пересиливал себя, желая избавиться от столь странного состояния, пытаясь хоть как-то понять, отчего такая напасть? Увы, без всякой пользы. Да и откуда взяться пользе — он совсем не знал, что произошло за время его отсутствия в столице.

Впрочем, об этом ему так и не суждено узнать.

Фроловские ворота. Ещё немного, и он предстанет перед царём Иваном Васильевичем, которого уже оповестил о времени своего прибытия и готовности доложить обо всём, проделанном за месяц, а заодно рассказать и подробности свемной сечи с Девлет-Гиреем. Вот тогда и встанет всё на свои места.

Увы, лишь только князь миновал воротниковую стражу, не успев даже удивиться их необычной насупленности, как дюжина опричников оттеснила телохранителей, а перед мордой коня вырос, словно из-под земли, дьяк Казённого приказа и, взяв княжеского коня под уздцы, произнёс грозно:

   — Волей государя пойман ты еси, князь Михаил, — и добавил с ухмылкой: — Отъездился, князь.

Не то чтобы обухом по голове — комлем тарана в сердце. Со всего размаха.

«За что?!»

Воротынского, грубо подхватив под руки, можно сказать, поволокли как падшего разбойника на Казённый двор, где ждали князя кузнецы с тяжёлыми оковами. Ловко, не привыкать им, закрепили цепные браслеты на руках и ногах, впрочем, не причинив никакой боли, что было необычно, и стражники повели его по ступенькам вниз, в подземелье. Подведя к массивной кованой двери, которая была предусмотрительно распахнута, проговорили с ухмылкой:

   — Входи, князь Иван, в покои свои.

Он оказался в той самой конуре, в которую отца и их, сыновей его, сажала правительница Елена Глинская. Вернее, полюбовник её, князь Овчина-Телепнев. Здесь, в этой камере, скончался на руках его и брата Владимира их отец, не перенёсший позора. Здесь они с братом сидели долго-долго, не освободили их даже после того, как окончила жизнь блудную свою Елена Глинская, а полюбовник её был свержен. Только когда чуточку подрос и начал набирать державную силу царь Иван Васильевич, замолвил за опальных братьев слово митрополит.

Но тот арест, те пытки, всё то злодейство можно хоть как-то понять, не оправдывая, конечно, его — это была месть правительницы за то, что князь Иван Воротынский противился женитьбе на ней царя Василия Ивановича. Но он из любви своей к России не мог поступать иначе.

Кто такие Глинские? Они из рода темника Мамая, охотника за Российским троном. Мамай — не чингизид, поднявшийся на высоты власти в Золотой Орде смелыми интригами и талантом воинским, был разбит Дмитрием Донским, который после столь знатной победы донёс письмом хану Золотой Орды Тохтамышу об этом, и Тохтамыш поспешил добить алчного, посчитав важным известить великого князя Московского Дмитрия письмом, что «твой и мой враг повержен».

Действительно, Тохтамыш наголову разбил остатки войска Мамая, самого же темника не лишил жизни — отпустил вместе с семьёй к польскому королю, и тот принял несчастного, наделив его городишком Глина. Оттуда и пошли князья Глинские.

В меру своих сил служили они королям польским, пока не появился в их роду Михаил Львович, воеводским талантом своим быстро дослужившийся до самого высокого воинского чина — до дворного маршалки. Была у него даже возможность захватить польский трон, но ему грезилось, что сможет он воплотить в жизнь устремления пращура своего. Он изменил королю и, переметнувшись к царю Российскому, принялся плести тенеты заговора. Случай помог раскрыть коварный заговор, Михаила Львовича упрятали в темницу, не тронув, однако, его братьев и племянницу Елену. Красавицу. Хитрую бестию.

Князь Иван Воротынский, как и многие другие князья и бояре, предостерегал государя от опрометчивого шага для него самого и для всей России, но Василий Иванович не прислушался к добрым советам, обвенчался с Еленой, более того, рассказал ей обо всех, кто противился их венчанию.

Очень недолгим было их совместное житьё — отдал вскорости Богу душу Василий Иванович, а Елена, став правительницей, тут же начала мстить. Ярым пособником ей стал любовник её князь Овчина-Телепнев, который, как судачил втихомолку Двор, снюхался с царицей ещё до её свадьбы с государем.

Повод для ареста Ивана Воротынского с сыновьями дал сам князь Иван. Сторожи княжеские перехватили посланца короля Сигизмунда с его письменным предложением перейти на польскую службу и обещаниями великих почестей, новых вотчинных земель. Сигизмунд советовал не служить тем, кто бесправно царствует в России, захватив трон хитростью и коварством. Выгнал князь Иван посланника короля взашей, а вот известить о нём правительницу Елену не счёл нужным. Не мог даже подумать, что всё это заурядная провокация, устроенная Овчиной-Телепневым: посланец липовый, да и письмо писано Овчиной вместе с Еленой.

Нескольким князьям были написаны такие же письма, и более догадливые царедворцы, раскусив каверзу, поспешили ударить челом Телепневу и правительнице. А вот князь Иван Бельский, будучи в то время главным воеводой Окской рати, навестил князя Ивана Воротынского, чтобы условиться о совместной борьбе с правительницей и её любовником. Отверг князь Воротынский предложение переметнуться в Литву, известить же Елену о готовящейся крамоле посчитал бесчестным, вот и оказался в подземелье вместе с сыновьями.

В эту самую камеру как преступника упрятали теперь Михаила Воротынского, знатного воеводу.

За что?!

Тишина, впору уши затыкать. Медленно тянется время в ожидании появления того, кто объяснит, в чём его, воеводы победителя, вина? Сам же он никак не может определить своей вины или даже какого-либо просчёта. Честен он перед царём и отечеством. Старательно, не упуская ничего существенного, вспоминал он шаг за шагом прожитое и пережитое.

Отец, уходя в мир иной, завещает:

«Живите дружно, сыны мои. Только в поддержке друг друга будете иметь силу, какая пособит вам устоять в жестоком придворном мире. И ещё... Ни в коем случае не противьтесь единодержавию. Помните, только единая крепкая власть, даже жестокая, приведёт Россию к могуществу. Только единодержавие...»

Всё. Смежились очи отца, упокоил навечно он душу свою.

Они терпеливо ждали милости царской, не зная, что правит страной кучка бояр, которые грызутся меж собой, аки бешеные собаки, за первенство у трона малолетнего царя и о безвинных узниках им нет никакого дела.

   — Окончим мы здесь свои жизни, — нет-нет да и предрекал с горьким вздохом княжич Владимир, усиливая тем самым неотступную тоску.

Однако всякий раз Михаил подбадривал и его, и себя:

   — Не может такого быть. Призовёт нас к себе царь. Призовёт.

Сбылось, наконец. И не просто освободили братьев-узников от оков, но спешно проводили в царский дворец, да не куда-нибудь, а в комнату перед опочивальней, где принимал царь самых близких людей для доверительных, а то и тайных бесед, и откуда имелся вход в домашнюю церковь.

Не в пыточной, а здесь, в замысловато инкрустированной серебром, золотом и самоцветами тихой комнатке братья признались в том, что в самом деле князь Иван Бельский склонял их переметнуться в Литву, но получил, однако же, твёрдый отказ. Причину крамолы князя Бельского видели они не в любви к Литве, а в ненависти к самовольству и жестокости Овчины-Телепнева и его подручных, угнетающих державу.

   — Ишь ты! — недовольно воскликнул государь-мальчик. — А ещё сродственник! За право царёво бы заступиться, так нет — легче пятки смазать.

   — Мы ему то же сказывали. Предлагали вместе бороться со злом. Сами же честно охраняли твои, государь, украины.

   — Не передумали, в оковах сидючи, верно служить государю своему?

   — Нет. Обиды мы на твою покойную матушку не имеем, а тем более на тебя, государь. Да и отец наш нам завещал живота не жалеть, поддерживая единодержавие. Не отступимся мы от верного отцовского слова!

Доволен Иван Васильевич ответом. Подумав немного, объявил:

   — Вотчину отца вашего оставляю, как и принято, вам в наследство. А тебе, князь Михаил, даю ещё и Одоев. В удел. Пошлите помолимся Господу Богу нашему.

Провожая братьев, царь велел им прибыть на Думу, пояснив:

   — Крымцы походом идут. Ряд станем рядить, как их ловчее встретить.

На Думе братья помалкивали, слушая горячие споры думных бояр, предлагавших каждый своё. С трудом, но решили послать дополнительные полки в Серпухов, в Калугу, в Тулу, в Рязань на помощь Окской рати, какая уже многие годы с весны высылалась на переправы через Оку. Но спор разгорелся с новой силой, когда царь обратился к думцам с вопросом:

   — Ваше слово хочу услышать, где нынче моё место? В Кремле ли оставаться, уехать ли, как поступали мой отец, дед и прадед?