Всеволод Иванов - Императрица Фике
Хотя рука короля и была вытянута как раз для этого, тем не менее он сам взял руку герцогини и коснулся ее холодными сухими губами. — Я очень рад, государыня моя кузина, что вы решились на такое путешествие! Конечно — одна? Без супруга?
— Таково желание вашего величества.
— Так и следует… От нас, мужчин, слишком крепко пахнет немцем, а в Петербурге бестия Бестужев не любит нас, избранный богом народ. Женщина же тоньше… Ха-ха!
— Вы льстите дамам, ваше величество!
— Не думаю… Ну хорошо, идем сядем. Вы знаете, в чем дело?
— В основном, ваше величество… Однако иногда ведь детали важнее основного.
Король провел герцогиню к канапе, обитому синим шелком.
— Вы правы. Все в деталях. Но важно и основное — вы лично должны очаровать императрицу, а ваша дочь — Карла-Петра-Ульриха, наследника русского престола… Они должны быть всецело наши. Очень важно!
— Но принц-наследник — и так добрый немец, ваше величество. Ведь его русская мать умерла через месяц после его рождения…
— Кузина, в нем кровь Петра. Ваша дочь должна сделать так, чтобы великий князь забыл про это…. Достаточно ли она хорошая немка для этого?
Граф Подевильс поднял правую руку с отставленным изящно мизинцем в отводящем жесте:
— Но, ваше величество… Едва ли можно сомневаться, что дочь герцога Ангальтского…
— Ну, я пошутил, пошутил… Нам из-за этого брака пришлось вести при русском дворе большую борьбу. О, этот Бестужев! Он ведь стоял за Анну-Марию, дочь польского короля. Все это саксонские штучки, вернее — саксонское золото… А чем был бы этот польский брак для Пруссии? Ужасно! Польша давно наш величайший барьер на востоке. Вот почему я предложил в невесты его высочеству наследнику Петру принцессу из древнего прусского рода. Вашу дочь…
— Но, ваше величество, сами вы имеете прекрасных сестер!
— Государыня моя кузина достаточно проницательна, чтобы понять, что если бы невестой наследника русского престола была сестра прусского короля, на это было бы обращено гораздо больше внимания, чем нужно. А вашей дочери предстоит сделать то же, что сделали бы мои сестры, но она привлечет гораздо меньше внимания… Как я слышу со всех сторон, ваша дочь обладает сильным характером, большими талантами. Мне отлично известно, как относится императрица России к вашей семье, как она до сих пор любит вашего покойного брата… Надеюсь, что вам будет не трудно прирасти к сердцу этой русской боярыни, сентиментальной и простоватой… А главное, я надеюсь, что вы сами тоже останетесь в Петербурге и будете руководить действиями вашей дочери, пока она не станет сама достаточно взрослой…. Граф Подевильс сейчас проинструктирует вас, какую позицию вы займете в Петербурге…
Голова Иоганны-Елизаветы сладко кружилась. Какая высокая роль! Какое доверие!
Граф Подевильс начал говорить медленно и веско, посматривая с улыбкой на короля, который слушал, насупившись:
— Ваша светлость должны оказать решающее влияние на ходы русской политики…
Герцогиня взглянула на короля большими черными глазами, полными глубокой преданности.
— Не скрою, — продолжал министр, — ваша задача трудна: многие испытанные политики борются между собою при русском дворе. Англичане не жалеют денег, они щедро платят Бестужеву. Дело в том, что… э-э…
— Э, — махнул рукой Фридрих. — К чему министр, если налицо сам король? Я скажу все сам. Просто мы бедны: Мы очень бедны. Но мы богаты возможностями. Хозяйство Пруссии теперь в образцовом порядке…. У нас прекрасные солдаты! Но у нас мало земли! Нам нужна земля! Если бы у нас были такие же возможности, какие имеют эти славянские рабы на Востоке, чего бы мы не могли достичь при немецком трудолюбии? И вы, кузина, должны внушить дочери, что ее немецкой, ее аннибаловой клятвой должно быть разрушение бестужевской системы европейских сил, обращенной против Пруссии. Россия должна стать для нас тем же, чем для наших отцов была Франция. Я и сам раньше верил во Францию, но тяжелый опыт Заставил меня пересмотреть мою точку зрения.
Король вздохнул — голова бедного Катте мелькнула снова перед его глазами.
— Судьба Пруссии на Востоке! Мы отлично можем управиться с этими грязными славянами и перенять на себя тяжелую задачу с плеч западных держав. Россия всегда больше опасна для нас — и вот именно поэтому мы должны быть с ней друзьями. Не дразнить медведя в его берлоге!.. Осторожность! Пятьсот лет тому назад на Восток шли железные полки тевтонских рыцарей… Времена переменились, и сейчас мы — ха-ха! — отправляем туда только двух дам: мы ум предпочитаем силе. И вы, кузина, обязательно должны уметь держать себя так, чтобы никто не подозревал ничего… Россия должна быть с нами, должна делать то, что нам нужно — и тогда то, да, то, что находится между Россией и Пруссией, — крахнет как орех во рту Щелкунчика…
— Я догадываюсь, о чем говорит ваше величество! — проницательно прищурив глаза, сказала герцогиня.
— О, никогда не делал я из этого секрета, — отозвался король — его глаза загорелись и округлились. — Уже основной политикой моего деда был раздел Польши. Польшу следует ощипать листок за листком, как кочан капусты. Когда-то такой раздел был предложен царю Петру, а тот ответил, что это будто бы противно богу, совести, чести! Какая ошибка! Ах, как бы пригодились эти польские земли нам, Пруссии!.. О!.
Мраморные бюсты великих людей смотрели со шкафов широко открытыми пустыми глазами на короля, который возбужденно бегал по кабинету.
— Конечно, вы не должны думать, что я именно вам поручаю это, ваша светлость… Нет, но я требую того, чтобы вы внушили принцессе — вашей дочери то, что она бы могла шептать своему мужу, русскому императору, на их ложе под золотым балдахином. Вы, сами, ваша светлость, верно, тоже ночами шепчетесь с вашим супругом, моим лихим командиром полка, а? Ну, не краснейте! Все женщины одинаковы. Не все же сладость объятий, нужно и дело! — рубил король. — А пока же — и это при всех обстоятельствах — извольте помнить, что я должен быть отлично осведомлен о том, что делается в Петербурге… У меня много информаторов, но умная женщина-информатор — это брильянт! — такая видит даже то, что происходит в душах!
Герцогиня поклонилась с достоинством, показывая, что она вполне рассчитывает оправдать такое высокое доверие. — Дальше. Вы, конечно, будете много беседовать с русской императрицей. Ваша основная задача — убедить ее, что политика ее канцлера Бестужева — политика ошибочная. Вредная! Опасная! Бестужев должен быть убран — он ставленник Англии. Передайте ее величеству, что я предпочитаю всему Союз Трех Держав — России, Пруссии, Швеции… Мы привлечем сюда и Францию. И первая ваша задача — свалить Бестужева — это облегчит все дальнейшее. Главное — добейтесь самых лучших отношений с императрицей, и, конечно, в память вашего покойного брата… Не сомневаюсь, она расплачется при виде вас, а ее слезы — отличная смазка для колес нашей политики, Ха-ха!
Аудиенция затянулась, и когда герцогиня выходила из кабинета, впереди два лакея несли зажженные канделябры. Король шел рядом с нею, поддерживал ее под локоток. Остановившись на площадке широкой мраморной лестницы, король говорил:
— Итак, вы едете, государыня моя кузина. Требую успеха! У моих представителей в России вы всегда встретите помощь и совет. Посланник Мардефельд — старая собака, — он там еще со времен Петра… Ее величество императрица всероссийская любит пышность… Требую, чтобы ваша дочь была вполне импозантна для русской придворной челяди, для двора Северной Семирамиды. Пополните ее гардероб уже здесь, в Берлине, — я слышал, что ваша дочь везет с собой всего четыре платья… Ха-ха!
И он поклонился: — Счастливый путь, графиня фон Рейнбек!
Было совсем темно, когда герцогиня садилась в свою карету. Узкий новый месяц стоял высоко, и в его бледном свете белела статуя богини Помоны с грудой плодов в охапке. У подножия богини застыл на часах рослый померанский гренадер в высоком медном кивере.
Глава 4. Экспедиция к волшебной горе Сезам
У Бранденбургских ворот Берлина взвился вверх полосатый шлагбаум, караул выстроился во фрунт, и мимо него проехали две кареты, за ними тянулись, подвязанные на случай глубокого снега, сани. Герцогиня с дочерью ехали во второй, время от времени посматривая то в окно, то на распятие на передней стенке кареты.
На ночь остановились на почтовой станции в большом селе. Трудная была ночь! Комнаты для проезжающих не были протоплены, пришлось ночевать вместе с семьей станционного смотрителя в небольшом покое, душном и вонючем, где спали и люди, и куры, и собаки. Стены кишели прусаками. Особенно было много детей; они лежали и пищали везде — на лавках, в люльках, на печке…
— Мама, — сказала Фикхен, — как смешно! Эти ребята разбросаны, словно репа или капуста в амбаре!
