На день погребения моего - Томас Пинчон
Нынче здесь нельзя было уже увидеть столько ротозейской стрельбы, как в прежние дни, было слишком неспокойно. Там, где нельзя доверять телеграфу, всё равно нужно передавать сообщения. Винчестеры, ремингтоны и саважи нужно держать в правой руке. Важные фигуры, стремившиеся избежать наводненного агентами Пиекертона Денвера и Рио-Гранде, вместо того ехали с эскортом по этому беззащитному бездорожью.
Легче стало, когда они миновали форт Гарленд, покинули равнину и вновь попали на холмистую местность.
Они направили стремена к Сангре-де-Кристос через перевал Норт-ля-Вета, по склону стального света желтых глубин среди пурпурных башен облаков — гряда Спаниш-Пикс возвышалась впереди, пересекая долину, и заснеженные тринадцатитысячники гряды Кулебра цепочкой тянулись на юг. А под ними, как раз за поворотом дороги, первые кровли домов Уолсенбурга, дерн сменяется дранкой, под которой, атакуемые и отчаявшиеся, лежат угольные бассейны.
Скарсдейл Вайб выступал перед Делегацией Лас Анимас-Уэрфано Альянса Защиты Промышленности (L.A.H.D.I.D.A), собравшейся в казино эксклюзивного курорта с горячими источниками возле Главного Водораздела. Огромные окна открывали взору и обрамляли горный пейзаж, словно на художественных открытках, раскрашенных вручную артелью рабочих, которых привезли из-за моря и все они слегка не различают цвета. Клиентура — в основном белые американцы с достатком, владельцы шальных денег, курортники с востока и более дальних районов, хотя наблюдателю можно простить, если он решит, что узнал лица из баров больших отелей Денвера и несколько приезжих из верхнего Арапахо.
Вечер был в разгаре, дамы давно ушли, а с ними — и потребность в эвфемизмах.
— Так что, конечно, мы их используем, — Скарсдейл пустился в свою привычную демагогию, — мы седлаем и содомизируем их, фотографируем их деградацию, ганяем их в шахты, в канализации и на траходромы, нагружаем их нечеловеческой ношей, собираем с них урожай — мускулы, зрение и здоровье, оставляем им по своей доброте душевной несколько жалких лет побитого недомолота. Конечно, мы именно это и делаем. Почему бы и нет? Они мало к чему еще пригодны. Какова вероятность того, что они вырастут и возмужают, получат образование, создадут семьи, сделают что-нибудь для развития культуры или расы? Мы берем, что можем, пока можем. Посмотрите на них: они открыто носят знак своей абсурдной судьбы. Их дурацкая музыка скоро замолчит, это их застигнут, сконфуженных, врасплох, большинство из них лишено музыкального слуха, не отдавая себе в этом полностью отчета, почти ни у кого не хватит здравого смысла бросить игру и поискать убежище, пока не поздно. Пожалуй, к тому времени убежища уже и не будет.
— Мы скупим это всё, — делая ожидаемый жест рукой, — всю эту страну.
Деньги говорят, страна слушает, где Анархист притаился, где конокрад занят своим ремеслом, мы, ловцы Американцев, расставим свои сети идеальной десятиакровой западни, выровненной и защищенной от вредителей, готовой для использования. Пришлые землекопы и укладчики отсеются после своих жалких коммунистических грёз, а добрые горожане из долины сетью будут подняты на эти холмы, чистые, трудолюбивые Христиане, пока мы, смотря на их маленькие отпускные бунгало, будем жить в палаццо по максимальной цене, приличествующих нашему состоянию, и их ипотеки будут оплачивать строительство дворцов для нас.
Когда шрамы от этих битв давно поблекнут, отвалы покроются кустовыми злаками и полевыми цветами, и приход снега будет уже не проклятием года, а его обещанием, выполнения которого ждут с нетерпением из-за притока богатых искателей зимних развлечений, когда сияющие канаты подвесных дорог подчинят себе все горные склоны, всюду будет праздник и полезный для здоровья спорт, и племя, отобранное посредством евгеники, кто будет помнить про бормочущие вздор отбросы Профсоюза, замерзшие трупы, имена которых, в любом случае — выдуманные, навсегда остались незаписанными? Кого будет волновать, что когда-то мужчины сражались так, словно восьмичасовый рабочий день, несколько дополнительных монет в конце недели были всем, стоили безжалостного ветра под захудалой крышей, стоили слёз, замерзавших на лицах женщин, прежде времени изнуренных до полного индейского оцепенения, хныканья детей, животы которых никогда не насыщались, будущее которых, тех, кто выживет — тяжело трудиться на нас, приносить нам доход, кормить и ухаживать за нами, объезжать длинные заборы наших владений, стоять на страже между нами и теми, кто может вторгнуться или задать вопрос?, — он мог бы с пользой посмотреть на Фоули, который внимательно слушал в тени. Но Скарсдейл не пытался встретиться взглядом со своим старым верным спутником. Он уже нечасто так делал.
— Анархизм исчезнет, его раса выродится в безмолвие, а деньги будут приносить деньги, будут расти, как колокольчики на лугу, разрастаться и приобретать больше блеска, будут набирать силу и подавлять всё на своем пути. Это просто. Это неизбежно. Это уже началось.
На следующий день Скарсдейл на своем частном поезде «Джаггернаут» спустился из царства теории в реальность суровой зимы Тринидада, чтобы узнать, что к чему на земле, посмотреть в лицо чудовищу антикапитализма. Он считал себя не теоретиком, а практиком, и никогда не избегал реального мира, как он это называл.
Где-то по дороге к приискам Тринидада, бродя по вагонам, Скарсдейл открыл окно в конце одного из них, а в тамбуре стоял — стояло существо, намного выше, чем он, лицо ужасающе изъедено, словно обожжено по краям, его черты — не совсем там, где должны находиться. Некий злобный дух, погрузивший его в опасность такой степени, из которой он — это ему уже было известно — не сможет выбраться невредимым. Но в это мгновение он чувствовал лишь любопытство. Скарсдейл поймал взгляд фигуры, поднял палец, словно собираясь говорить, когда она прошаркала мимо него и поплелась дальше в конец вагона.
— Погоди, — растерялся Скарсдейл. — Я хотел с тобой поговорить, выкурить сигару, немного пообщаться в неформальной обстановке.
— Не сейчас, у меня еще есть дела.
Акцент был не американский, но Скарсдейл не мог его определить. А потом призрак исчез, оставив магната озадаченным из-за отсутствия у него страха, не в состоянии представить, что всё это не было каким-то образом направлено на него, и целью не было, как обычно, его уничтожение. Ну а кто еще мог
