В ожидании весны - Ованес Азнаурян
Отъехав полтора километра от забегаловки «Мер чампен», Арам свернул на проселочную дорогу, ответвляющуюся от главного шоссе, поехал по ней минуты две, потом свернул и поехал по полю, прямо к деревьям, виднеющимся внизу, в овраге.
– Вон там должна быть речка, – сказал он. – И нечто похожее на беседку.
– У нас получится целый пикник! Вот здорово!
Машина спустилась к оврагу, обогнула два-три дерева и остановилась у самой речки. АН выключил мотор, и сразу стало очень тихо, и только слышно было, как шумит речка рядом.
– Вот тут и позавтракаем, – сказал АН, выйдя из машины.
– Тут нет связи, Арам! – сказала Джемма.
– Тем лучше, – рассмеялся тот. – Нас не потревожит замминистра. Давай есть!
– Я так проголодалась!
Стали есть. Скамейки в беседке были мокрые от растаявшего снега, но краешек стола был чистым, и Джемма села на стол. Пятидесятилетний Арам Назарян подумал:
«Почему бы нет? Ведь она сама этого хочет. Почему не дать ей то, что она хочет? Тем более что это не будет иметь никаких последствий. Неужели нельзя быть свободным? Неужели нельзя просто доставлять друг другу наслаждение и не каяться потом? Это в нас христианство говорит! За каждое полученное удовольствие мы мучаем себя тем, что называем угрызениями совести, и отравляем себе и другому существование, и уже не можем вспоминать без раскаяния… Между тем раскаяние само есть грех. Ведь даже полюбив, мы раскаиваемся в своей любви, ложно считая это грехом. А не есть ли больший грех сохранение брака вне любви? И не есть ли брак самое отвратительное средство половой жизни, когда супруги, уже не любя друг друга, выполняют свой супружеский долг? Так что есть грех на самом деле? Не грех разве секс двух не любящих друг друга существ, позволяющих себе делать это, поскольку их связывает бумажка от ЗАГСа, подтверждающая, что мужчина и женщина могут трахаться, не испытывая при этом угрызений совести?! Чушь!!! Впрочем, это ницшеанство… и истерики холостяка…» Так думал Арам Назарян, начиная виртуальный роман с миниатюрной Анушик, когда еще возглавлял «Независимую радиокомпанию Дзорка», так он думал, когда классно проводил время с Мэрико, дочерью своего институтского друга Гарика, так он подумал и теперь.
Арам Назарян подошел к Джемме, держа в одной руке выпитую наполовину бутылку колы. Он опустил другую руку на ее бедро и потом, скользнув наверх, кончиками пальцев погладил кожу повыше края чулок, потом опять спустился к коленям. Он посмотрел на лицо Джеммы. Ее глаза были полузакрыты, она дрожала. Арам придвинулся поближе, уже вплотную и стал гладить ее бедра – уже всей поверхностью ладони. Джемма оперлась о руки, чуть откинувшись назад, и от этого ноги ее чуть раскрылись. И вот уже рука пятидесятилетнего Арама опустилась в ложбинку между бедрами Джеммы и поползла наверх. Когда пальцы его дотронулись до трусиков Джеммы, она вздрогнула. Он сдвинул трусики и стал ласкать ее. Джемма вздохнула, потом тихо застонала и после этого легла на стол, опрокинув одноразовые стаканчики и уже пустые бутылки из-под кока-колы. Арам продолжал дразнить ее, и Джемма теперь то крепко сжимала бедрами его руку, то широко их раскрывала. Наконец он содрал с нее трусики и сбросил с себя брюки. Когда он вошел в нее, Джемма громко вскрикнула от боли, застыла на секунду, а потом обняла ногами его туловище…
Кровь пульсировала в висках, и Араму казалось, что он теряет рассудок, тем не менее он заметил, как из опрокинутого стакана медленно вытекает кока-кола на железный стол. А еще он заметил, что далеко у горизонта облака расступились и стала видна заснеженная вершина Большого Арарата. На мгновение Арам Назарян постеснялся того, что Гора смотрит, как он совокупляется с Джеммой, но потом мысли его вовсе потеряли строй и последовательность, и он вскоре почувствовал боль и одновременно бесконечную радость обладания, услышал крик Джеммы, почувствовал, как она задрожала всем телом и как очень крепко сжала его бедрами.
АН застыл на мгновение, потом стал поднимать трусы, потом брюки, закурил и посмотрел на небо. Облака скользили по небу и ничего не напоминали. Странно, подумал Арам, что многие могут находить какие-то ассоциации, смотря на облака. А они как раз-таки ничего и не напоминают; просто белые облака скользят по синему небу и больше ничего. Арам Назарян подумал еще: странно, что он может думать о таких вещах сразу после секса. Может, это от того, что секс с Джеммой ничего для тебя не значит?
Бросив подальше окурок, он сел на край стола и посмотрел на нее. Джемма все еще лежала на столе беседки с задранной юбкой, смотрела на него и улыбалась.
– Ты девственница?
– Была. – Она улыбнулась еще больше.
– Как же ты испытала оргазм во время первого секса в своей жизни?
Джемма ответила:
– Неужели ты думаешь, что я в свои тридцать два года никогда не испытывала оргазма? Тогда ты ошибаешься, ибо не обязательно для этого лишаться девственности. И потом у меня натренированный пресс. Я долгие годы занималась спортом.
Арам Назарян опять посмотрел на небо, на Гору и потом опять на Джемму.
– Выпьем кофе и поедем?
– Да. Только мне нужно отойти вон к тем кустам.
– Хорошо…
Арам открыл стаканчики с растворимым кофе и закурил новую сигарету. Когда Джемма вернулась из-за кустов, они поехали в деревню Аратавор.
«И пропади все пропадом, – думал Арам Назарян. – Все! Устал! Хочу расслабиться. Хочу отстраниться, хочу отойти и немножко посмотреть со стороны. Хочу вывернуться наизнанку и стать новым. Хочу не хотеть… Хочу ни от кого не зависеть. Хочу домик далеко в горах. Хочу жить с Мэри и все время видеть ее улыбку, когда она испытывает оргазм. Хочу к Мэри… И вместо этого ты лишил девственности Джемму и, мало того, едешь с ней на интервью! Но почему-то мы все время делаем то, что не хотим. А ведь все это от лености. Вместо того чтоб потрудиться вернуть Мэрико, ты трахаешься с Джеммой. Только потому, что она оказывается рядом!»
По дороге в деревню Аратавор АН время от времени гладил бедра Джеммы, отчего та начинала трепетать, или же останавливал машину, и они целовались. В деревню Аратавор они успели как раз к концу церемонии освящения новой церкви сурб Аствацацин[65]. И поняли, что замминистра в бешенстве: они опоздали на церемонию освящения церкви.
«Церковь сурб Аствацацин тут была и раньше, – записала Джемма в своем репортаже о событии. – Но когда построили водохранилище в 1820 году, деревню перенесли, и жители тоже переехали. Водохранилище таки
