Лунный свет и дочь охотника за жемчугом - Поук Лиззи

После обеда убаюканная пением ветра в вантах, Элиза в одиночестве устраивается под тенью парусов. Потягивая сладкий чай, листает страницы отцовского дневника, изучает каждый рисунок, слыша его глубокий голос в каждом слове. Чайки тесно обступили судно, составив ей приятную компанию. Они беспрестанно исчезают в фонтане брызг, выныривая с крошечными рыбешками, корчащимися в клювах. Аксель, стоя за штурвалом, попеременно поглядывает то на компас, то на паруса. Квилл гремит посудой на палубе, колдуя над ужином. Элиза задумалась, глядя на ученика. Ей неловко, что так мало знает о нем. Она проходит вдоль борта и присаживается на парусину. Квилл коротко улыбается, но не прекращает своего занятия. Элиза улыбается в ответ, а потом качает головой. Как лучше начать разговор? У неё особо нет опыта общения с детьми, хотя Квилл, похоже, настолько чувствует себя на корабле в своей стихии, что может сойти за взрослого.

– Тебе нравится работать у Маквея? – спрашивает она наконец.

– Угу. – Квилл кивает, достает из кармана нож и отрезает верх мешка. Она задается вопросом, помнит ли мальчишка о материнской заботе. Пела ли мать Квиллу колыбельные, может ли он вспомнить ее запах или нежность прикосновений.

– А… чем тебе больше всего нравится заниматься?

Квилл бросает на неё быстрый взгляд. Несколько зёрен риса просыпаются на палубу.

– Крикет.

– Крикет?

– Ага, – он кивает, – отец Маквей отличный отбивающий. Он научил меня всему, что знает сам. Мы и в лагере играем, там есть несколько хороших подающих.

Элиза никогда не понимала прелести этой игры – только и делаешь, что ждёшь. Но в межсезонье для торговцев жемчугом это становится основным занятием, и весь город принимает в нем участие. Мужчины всех мастей.

– Ещё я люблю читать книги, – продолжает Квилл. – Они могут многому научить.

Элизу веселит эта серьезность.

– Так вот как ты выучил столько языков?

Квилл зачерпывает рис узкими ладонями и медленно разжимает их, высыпая над котелком.

– Так и есть, мисс, это тоже помогает, но в основном я научился на люггерах.

Она представляет себе юнгу, пристающего с расспросами к самым разным по характеру мужчинам, из которых собрана команда. Не сердятся ли они на присутствие такого сообразительного ребёнка?

– Они утверждают, будто английский язык самый лучший. – Квилл проводит рукой по потному лбу. – Говорят, что в здешних краях это язык власти. Но это не так. – Мальчишка встряхивает котелок. – Здесь много других, на которых разговаривали много веков. Их сотни. Мы с отцом Маквеем составили список всех слов, которые слышим. Орфографию нам приходится угадывать, но он говорит, что важно все записать, пока это не исчезло.

Когда на море опускается темнота, они ставят на ночь люггер на якорь. Тяжёлые тучи заволокли небо, оставив только несколько ярких звёзд, и они ужинают при свете фонарей в дружеском молчании.

Когда посуда вымыта, Квилл расстилает парусину и забирается на неё. Аксель уходит на корму, где, привалившись к стенке каюты, открывает книгу. Он кивком подзывает Элизу. Она осторожно ступает по палубе и присаживается рядом с ним.

– Что-то интересное? – спрашивает она. Обложка выглядит старой и потрёпанной. Он открывает и начинает читать вслух:

– Вращаясь напротив Солнца, ночь шла вместе с Весами. Когда время тьмы побеждает день, они расстаются с руками ночи, так что над берегом, представшим передо мной, белые и алые щеки прекрасной Авроры с ее увяданием становились оранжевыми.

Элиза поднимает голову, глядя вверх, на звёзды, что висят низко, словно падшие ангелы. Ее колени то и дело целуют колени Акселя, когда волны раскачивают лодку. Незаметно утекают минуты, пока тихое сопение Квилла поднимается и опускается в воздухе.

– Бьюсь об заклад, вы не думали о том, что окажетесь здесь, – говорит Аксель, откладывая книгу.

– В Австралии?

– Нет, – улыбается он. – На люггере посреди океана.

Она улыбается ему в ответ и опускает голову.

– Нет, не думаю, что я могла такое предвидеть.

– И все же, как вы оказались в Баннине? – Он подвинулся, чтобы оказаться лицом к лицу с ней. – Это из-за вашего отца?

– Вообще-то это из-за моего дяди.

– Правда?

– Они с отцом всегда были близки. В Англии мы жили небогато, отец работал на фабриках. Но он всегда имел неугомонный нрав, отчаянно жаждал сделать себе имя как бизнесмен. Всё, что у нас было, он вкладывал в различные начинания. И это всегда оказывались какие-то то странные вещи, которые кроме него никто не брал: летающие машины, защитные очки для цыплят, люки для гробов на случай, если кого-то похоронят заживо. – Аксель удивленно приподнимает бровь. – Мать иногда расстраивалась, но отец успокаивал, говоря, что в любом случае еда на столе у нас есть. Все изменилось в один день. Отец вложил деньги в амбициозное дело, которое провалилось. Он всегда был увлекающейся натурой и… пожалуй, немного спонтанным в своих решениях. Если не стесняться в выражениях, можно было бы назвать его сумасбродом. Даже чудаком. Как выяснилось, его обманул один джентльмен, а потом исчез со всеми инвестициями. Тогда мы не знали, но он вложил в эту сделку все, что у нас было. Мы потеряли всё в одночасье. Я была совсем маленькой, подробностей не знаю. Но в итоге Виллем, истратив все свои сбережения, перевёз сюда, в Баннин-Бей всю семью – нас всех и его Марту – чтобы начать новую жизнь.

– Я и понятия не имел, – кивает Аксель. – Ваш отец, безусловно, круто поменял свои перспективы.

– А что насчёт вас? У вас есть семья? – спрашивает Элиза. – Вы редко о ней говорите.

Он молча смотрит на неё, словно отбрасывая вопрос покачиванием головы.

– Мы здесь, разыскиваем моего отца, – настаивает она. – Вы знаете о Неде, Томасе, о том, как моя семья оказалась здесь. А вы? – Он вздыхает. – Это было бы справедливо. Рассказывайте. Вы часто пишете своим родителям? Наверняка им нравятся рассказы о ваших приключениях. – Она подбадривает его, легонько толкая плечом.

– Не совсем так, – коротко отвечает он.

– Кажется, вы говорили, что ваш отец был торговцем? – после некоторого замешательства спрашивает Элиза. – У вас, должно быть, была прекрасная жизнь там, в Германии.

Он слегка отодвигается от неё. Ненамного, но этого достаточно.

– Я не так близок со своей семьей, как вы, – отвечает он смущенно. – Ни родных, ни двоюродных сестёр или братьев у меня нет. С родителями мы почти не общаемся.

– Почему? Я полагаю, именно благодаря их поддержке вы можете путешествовать?

Аксель шумно выдыхает и отворачивается к морю.

– Если хотите знать правду, мой отец растратил все своё состояние. – Он скрещивает ноги. – Он все пропил. Все, до последнего пенни оставил в игорных залах.

– Мне очень жаль. – Она с опаской смотрит на него. Такой тихой ярости она у него ещё не видела.

– Ничего. Он получил по заслугам. Так, во всяком случае, говорила мать. Подробностей не знаю, только то что со временем какое-то венерическое заболевание свело его с ума. Его отправили в лечебницу. Насколько я могу судить, он все ещё жив. Почти. В остальном никаких новостей до меня больше не доходило, так что…

– Аксель.

Тряхнув головой, он продолжает:

– Он был плохим человеком. Прелюбодей. Грубиян. Жестоко обращался со мной и матерью.

Она обдумывает его слова. Получается, он солгал, когда впервые рассказал ей о своей семье. Тогда он говорил, что его отец торговец. Наверное, сама она в таких обстоятельствах поступила бы так же.

– А как же ваша мать? Она, по крайней мере, интересуется вашей судьбой?

– Она уехала, когда заболел отец. Ей слишком тяжело было выносить позор и людские пересуды. Через пару лет я получил письмо. Она написала, что вновь вышла замуж за морского офицера. Больше я ничего о ней не слышал.

– Сколько вам было тогда лет?

В ямочках на его щеках залегли тени.

– Четырнадцать или около того. С тех пор я работаю, чтобы прокормить себя. Переезжаю с места на место. Это помогает почувствовать замечательный дух приключений. Наверное, поэтому я постоянно рвусь вперёд. Возможно, когда-нибудь найду подходящее для себя место и осяду, но пока… – Его голос становится все тише. Вода блестит вокруг них как масло. Элиза медленно кивает. Не только ее прошлое хранит скелеты в шкафу.