Большая волна в Канагаве. Битва самурайских кланов - Юми Мацутои
Тебе слово, Митимаса. Ты много раз водил нашу конницу в бой, ты обращал в бегство наших врагов; что ты нам можешь сказать?
Князь во дворце
Митимаса, невысокий поджарый человек, чей возраст трудно было определить, поклонился и проговорил:
– Мой повелитель, ваша конница стремительна, как молния, и сокрушительна, как молния. Она бьет внезапно и нет от нее спасения. Позвольте нам, повелитель, ударить по врагу, не дожидаясь, пока он ударит по нам. Мы скрытно войдем в его пределы и обрушимся на него всей своей мощью. Возможно, мы погибнем, но мы расстроим планы князя Мицуно: после такого удара ему уже не удастся выступить в поход. Ценой своих жизней мы спасем нашу страну – какая высокая честь для нас! Окажите нам эту высокую честь, мой повелитель, позвольте вашей коннице добыть себе вечную славу
– Твоя речь ласкает мой слух, Митимаса, – сказал князь, – однако и твой план я должен отвергнуть. Я нисколько не сомневаюсь, что ты ударишь по врагу, подобно молнии, и разметаешь его армию, но ты не сможешь уничтожить ее. Да, урон, который ты нанесешь князю Мицуно, будет большим; да, Мицуно в этом году уже не выступит в поход, но он соберется с силами и нападет на нас в следующем году. И как тогда мы будем обороняться, не имея твоей молниеносной конницы? За год мы не создадим новую…
Твой план, Митимаса, делает само время нашим противником, а как мы знаем, нет на свете ничего сильнее времени. Время создает и разрушает миры, и даже великие боги склоняются перед ним. Если мы примем твой план, Митимаса, время станет союзником Мицуно. Мы не можем этого допустить…
Скажи теперь ты, Корэмаса, непревзойденный защитник крепостей, – врагам не удалось взять ни одну из цитаделей, которые ты защищал.
Корэмаса, плотно сбитый тяжеловесный человек, одних лет с князем, поклонился и сказал:
– Ваши крепости, мой повелитель, так же неприступны, как высокие снежные горы. Дикие псы не смогут их одолеть; ваши воины, повелитель, подобно горным орлам падут на этих псов и обратят их в бегство. Уже не раз наши крепости выручали нас в трудную пору; уже не раз вражеские нашествия разбивались о них, как волна разбивается о камень…
Войско князя Мицуно не сможет долго осаждать ни одну из наших цитаделей – среди его людей скоро начнутся раздоры, их поразят болезни, замучает голод. А мужество ваших солдат, мой повелитель, неиссякаемо, они выдержат любую осаду, они уничтожат тысячи врагов под стенами своих крепостей. Мы будем драться насмерть, и если даже падут крепостные стены, мы из собственных тел возведем непреодолимую преграду для противника. Наш дух – наша твердыня, о которую разобьется нашествие Мицуно.
– Твои слова высоки и благородны, Корэмаса, – отвечал ему князь, – они гордостью наполнили мою душу. Но и твое предложение я не могу принять. Да, мы выдержим натиск князя Мицуно, укрывшись за стенами, но страна будет страшно разорена. Если бы наше войско было больше, мы разделили бы его, и одна часть наших солдат держала бы оборону крепостей, а другая не позволила бы Мицуно хозяйничать на нашей земле. Но мы не имеем столько воинов, а значит, дикие псы Мицуно станут бесчинствовать в наших землях, убивать наших людей, и мы не сможем этому помешать.
Да, Мицуно, в конце концов, отступит, но мы останемся в пустыне мертвых. И опять время будет против нас: князь Мицуно уйдет с богатой добычей, что позволит ему набрать армию сильнее прежней. Через год-два он снова решится на завоевание нашей земли, и как нам тогда удержаться, без припасов, без людей?
Князь замолчал, полная тишина стояла и в зале.
– Кто еще хочет высказаться? – спросил князь и обвел взором всех, кто здесь присутствовал. Ему попалось на глаза лицо Такэно, который явно собирался что-то сказать. Князь нахмурился и взгляд его стал грозным, – ведь этот молодой и незнатный самурай не относился к числу тех, кому было позволено говорить в столь высоком собрании. Это было бы непростительной дерзостью: к таким, как Такэно, князь не обращался за советом. Такэно понял, что означал взгляд повелителя, и смущенно потупился, кляня себя за высокомерие и заносчивость.
Князь, между тем, продолжал вглядываться в лица своих вассалов, ожидая ответа. Поняв, что им больше нечего сказать, он поднялся со своего места:
– Ну что же, пусть мы не нашли сегодня правильный путь, но зато не пошли по неправильному пути; значит, наше собрание было не напрасным. Сохраните в строжайшей тайне все что вы здесь услышали, и подумайте еще, как нам быть.
* * *
Такэно стоял у ворот замка, дожидаясь, когда знатные господа покинут вместе со своими слугами княжеский двор: лучше было переждать сумятицу, чтобы спокойно выйти из замка и отправиться в город. И, как оказалось, он хорошо сделал, что не стал торопиться, – к нему подошел управляющий князя и шепнул, что повелитель хочет видеть Такэно.
Князь прогуливался по крепостной стене. Здесь, наверху, туманный покров был таким плотным, что даже дождь терялся в нем, – капли дождя перемешивались с влагой этого непроницаемого покрывала и переставали падать вниз, таким образом, воздушная стихия превращалась в стихию водную. Где-то под стенами слышались голоса людей и скрип повозок, но все это было как будто в другом мире, отличающемся от этого мира, как сон отличается от реальности, только непонятно было, где сон, а где явь. Такэно даже потряс головой, чтобы избавиться от наваждения; потом разглядел в тумане князя и направился в ту сторону.
Подойдя к повелителю, Такэно склонился так низко, как только мог.
– Я недоволен тобой, Такэно, – услышал он резкий и суровый голос князя. – Как ты посмел выказать желание говорить на моем Совете!.. Или я ошибся, и ты не собирался просить слова?
– Нет, мой господин, вы не ошиблись. Я действительно хотел говорить, – признался Такэно.
– Дерзкий юнец! Сколько раз я требовал, чтобы ты смирил свою гордыню. Какое право ты имел даже помыслить об этом; какой гордыней надо было преисполниться, чтобы забыв о почтительности к тем, кто старше тебя по возрасту и выше по положению, пытаться заставить их слушать тебя! Ты рассердил меня, Такэно. Я жалею, что пригласил тебя на Совет, ты недостоин этого.
– Я готов понести любое наказание, мой господин, – с искренним раскаянием пробормотал Такэно.
– Пусть мое недовольство будет наказанием для тебя, – строго проговорил князь. – Я редко ошибаюсь в тех, кого приближаю к себе; я бы не хотел, чтобы ты стал
