Дмитрий Дмитриев - Осиротевшее царство

«Если Маруся жива, то, наверное, к своей бабушке придёт; скрываться ей больше негде, — думал он. — Может, она, голубка, уже давно дома. Но что это всё значит? Давеча князь Иван помянул про приданое… Долгоруковы хотят дать Марусе приданое… Почему? Не пойму я, не разгадаю, при чём тут Долгоруковы. Нет ли тут какого-нибудь подвоха? Может, князь Иван приказал припрятать Марусю куда-либо в другое место. Лесник с ним, наверное, заодно. Припрятали Марусю, да и говорят, что она сбежала. Ну да я узнаю, доберусь до правды, чего бы мне это ни стоило!»

Доехав до Тверской заставы и отпустив с Игнатом княжескую тройку, Храпунов пешком пошёл в хибарку Марины, питая надежду встретить там свою возлюбленную. Но ему пришлось скоро разочароваться: девушки там не было.

Тяжёлое, удручающее впечатление произвело на старуху Марину известие, что её внучка Маруся неизвестно куда исчезла из лесных хором. Её горю и слезам не было предела. Когда же она несколько поуспокоилась, то стала обсуждать с Храпуновым, куда могла уйти Маруся и где надо искать её.

Наконец они решили подождать день, и если Маруся домой не вернётся, то поручить полиции и сыщикам искать её…

Между тем Маруся сама порешила бежать из опостылевшего ей лесного дома.

Прошёл только день, как познакомились Маруся и Анютка, а они уже стали близкими подругами. Словоохотливая Анютка рассказала Марусе про свою жизнь в лесу и, захлёбываясь от восторга, поведала, как молодой царь, будучи на охоте, приезжал в лесные хоромы в гости к их князю Ивану Алексеевичу, как молодой князь встречал государя, угощал его.

— Вот-то весело да радостно было у нас тогда!.. Умру — не забуду того дня. Государь-то молоденький-премолоденький, совсем мальчик, да такой пригожий и ласковый, С отцом моим таково ласково говорил, червонцем его пожаловал. А как уехал царь с нашим князем, опять у нас пошла скучища.

— Стало быть, ты здесь, Аннушка, скучаешь? — спросила Маруся у дочери лесничего.

— Дома скучаю, а в лесу нет.

— Разве в лесу-то лучше, веселее?

— Знамо. В лесу в летнюю пору рай! Вот хорошо было бы, если бы ты, Маруся, пробыла у нас до лета. Стали бы мы в лес ходить, ягоды рвать, грибы собирать, по деревьям лазить. Я, как белка, по деревьям прыгаю. Залезу на самую маковку, высоко-высоко, и сижу там да на небо посматриваю.

— Зачем же ты, Аннушка, на небо смотришь?

— Больно мне хочется увидеть мамкину душу. Ведь мамкина душа-то на небе, вот и хочется мне увидеть её. Да вот только сколько ни смотрела, не видала. Видно, много я нагрешила, потому мамкина душа и не показывается, — печально проговорила Анютка.

— Что ты, Аннушка! Велики ли твои грехи? Чем же ты грешишь? — улыбаясь, спросила Маруся.

— Мало ли чем. Вот тятьки иногда не слушаю, сержусь на него.

— А ты отца, Аннушка, боишься?

— Нет. Да и чего бояться его? Он ко мне добрый!

— А если, Аннушка, не боишься отца, так взяла бы да выпустила меня отсюда, — тихо проговорила Маруся, беря за руку Анютку.

— Что ж, пожалуй, — как-то нерешительно промолвила девочка и добавила: — Да разве у нас тебе плохо?

— Слыхала, Аннушка, поговорку: «В гостях хорошо, а дома лучше»? А я у вас не в гостях. Ну разве гостей держат под замком? А меня твой отец на замок запер.

Разговор Маруси с Анюткой происходил поздним вечером; дверь горницы, где они находились, была заперта на замок Гаврилой, и ключ он взял с собою.

— И то, и то… Ах ты, моя сердечная! Только отца ты, Маруся, не вини; это наш князь приказал ему держать тебя под замком… Пыталась я спрашивать у тятьки, зачем князь велел держать тебя взаперти. Куда тебе!.. Закричал он на меня, что это — не моего ума дело, грозился за волосы оттаскать.

— Злой человек князь Иван, да и твой отец тоже…

— Говорю, отца не вини: ему что велят, то он и делает. Только я, Маруся, никак не пойму, чем ты провинилась против князя, зачем он велел держать тебя в неволе? — недоумевала Анютка.

Маруся рассказала всё своё приключение и, заливаясь слезами, закончила его словами:

— Ну, вот видишь: был у меня жених, а князь Иван разлучил меня с ним… разбил моё счастье. Суди его Бог!

— Ах, ты, сердечная, сердечная! — сама плача, воскликнула Анютка, а затем, подумав, продолжала: — Но ты, Маруся, не сокрушайся… Я выпущу тебя на волю, выпущу.

— Аннушка, милая. Да разве это можно? Ведь твой отец зорко стережёт меня.

— Пусть стережёт, а я всё же тебя выпущу, да и сама с тобой убегу. Теперь зима студёная, мне скучно здесь. Вот если бы лето было, так я ни за что не убежала бы.

На следующее утро, когда Маруся и Анютка только что встали, к ним в горницу вошёл Гаврила Струков.

— Здорово, сударушка, здорово, гостьюшка, — ласково произнёс он, ставя на стол жестяную кружку горячего сбитня.

— Здравствуй, — ответила Маруся, поднимая свои чудные глаза на лесничего.

Гаврила, смотревший на неё в этот момент, вдруг изменился в лице и испуганным голосом проговорил:

— Что это? С нами крестная сила!..

Видимо, он был поражён особенностью взгляда девушки, напоминавшей ему что-то былое, давно знакомое. Анютка заметила испуг отца и спросила:

— Тятька, чего ты испугался?

— Молчи, молчи… Тебя как зовут? — тихо спросил у Маруси Струков.

— Марусей… Марьей, — ответила девушка, удивляясь испугу лесничего.

— И её, покойницу, так звали… Что же это? Неужели цыганка Марья с того света пришла?..

— Тятька, да что ты ворчишь?

— Молчи, молчи, Анютка!.. Пошла вниз и жди! — крикнул Гаврила дочери и, когда та покорно ушла, обратился к Марусе: — Чья ты будешь, сударушка?

— Не знаю, — коротко ответила ему девушка.

— Как не знаешь?.. Чья же ты дочь?

— Говорю, ни отца, ни матери я не знаю.

— И того не знаешь, живы ли они?

— Отец жив, а мать умерла.

— А как твою мать звали? Знаешь?

— Знаю, Марьей. Да зачем ты про всё это расспрашиваешь?

— Нужно, сударушка: может, для твоей же пользы… А рода ты не цыганского ли?

— Цыганского.

— А с кем ты до сих пор жила?

— С бабушкой.

— А её не Мариной ли звать?

— Так, так. Разве ты знаешь мою бабушку?

— Знаю. То есть нет, нет… я так, сударушка-боярышня, наугад молвил, так!.. — видимо смутившись, произнёс Гаврила и засобирался уходить. — Ну, счастливо оставаться… Я сейчас Анютку к тебе пришлю… Может, тебе что-нибудь нужно… так прикажи!

— Спасибо, пока мне ничего не надо. Впрочем, вот что: не держи ты меня под замком, пожалуйста, не держи!.. Я и так не убегу.

— Нет, нет. Как можно теперь тебя под замком держать? Как можно! Я сейчас к тебе Анютку пошлю, сударушка-боярышня, — и лесничий, низко поклонившись Марусе, вышел. Идя вниз, он бормотал: — Грех-то какой, отцы мои, грех-то какой! Брат на сестру посягает, в тяжёлой неволе, по неведению, сестру держит! А как похожа цыганочка на свою мать-покойницу… Вылитая мать, такая же красавица! Ишь ты, дела-то какие!.. Ту князь Алексей Григорьевич сгубил, а эту его сын задумал погубить… Брат — сестру!.. Что мне делать, как быть? Как от беды цыганочку спасти? Ехать в Москву и предупредить князя Ивана Алексеевича, сказать ему, кого он в неволе держит? Пожалуй, ещё не поверит, меня же обвинит… Ах, вот, придумал, придумал!.. — В этот момент он очутился уже в своей комнате и, позвав дочь, тихо сказал ей, оглядываясь по сторонам: — Слушай, Анютка! Я сейчас пойду в лес и работников возьму с собою… Не скоро я вернусь домой. Ты без меня выпусти невольную гостью… Пусть она, куда хочет, туда и идёт, и сама с ней ступай…

— Тятька, да ты шутишь, что ли? — тараща глаза от удивления, проговорила девочка.

— Не до шуток мне, не до шуток… Скорее бегите! Тем нашу гостьюшку спасёшь от большой беды. Дней через пяток ты приходи домой. За тебя я не робею, ты не пропадёшь.

— Не пропаду, тятька. А теперь я повинюсь тебе: ведь я сама хотела выпустить на волю Марусю — уж очень её я полюбила, да и сама с ней бежать хотела.

— И ладно бы, Анютка, сделала.

— Как же это, тятька, ты Марусю выпускаешь? Разве ты не боишься молодого князя? — удивлённо спросила Анютка.

— Не я её выпускаю, а ты… Поняла, что ли?

— Поняла… И хитрец же ты, тятька, вот хитрец!

— Ну, мне пора в лес. Прощай, дочка, храни тебя Бог! Бегите в Москву; наша гостья-боярышня там проживала; как доведёшь её до города, так она небось легко дом свой найдёт. А сама ты дней через пять домой вернись; ждать буду… Только гостье ни слова не говори про то, что я тебе велел её на свободу выпустить. Ну, прощай, ухожу.

Гаврила Струков, прихватив с собой работников, вышел «обозревать» лес, а Анютка, счастливая, довольная, побежала наверх к Марусе и, задыхаясь от волнения, проговорила:

— Собирайся скорее, Маруся!..

— Куда? Зачем? — с удивлением спросила молодая девушка.

— Собирайся, говорю!.. Ведь сама ты просила, чтобы я тебя на волю отпустила.