Михаил Иманов - Меч императора Нерона
Лишь только Никий покинул носилки, к нему с мостков сбежал низенький крепыш с черной кудрявой бородой и горящими глазами. Низко склонившись перед Никием, крепыш сказал, что его зовут Кальпур-ний.
— Я гражданин Рима, меня зовут Кальпурний! — проговорил он, ударив себя в грудь поросшим черными волосами кулаком. Сказал так, будто Никий мог сомневаться в этом.
— И чего же ты хочешь, Кальпурний? — поинтересовался Никий.
Тот сделал удивленное лицо:
— Я перехожу под твое начало. Разве блистательный Афраний Бурр не сказал тебе об этом?
— А-а,— протянул Никий, сообразив, что к чему.— Да, да, Афраний предупредил меня, я вспомнил.
— Тогда пойдем,— Кальпурний указал на корабль,— я покажу тебе.
— Я плохо понимаю в морском деле,— произнес Никий, вслед за Кальпурнием взойдя на палубу.
— Тебе ничего и не нужно знать, раз с тобой я, Кальпурний, гражданин Рима! — гордо вскинул голову его провожатый и снова ударил себя кулаком в грудь.
Только теперь Никий понял, почему этот моряк упоминает о своем римском гражданстве,— он походил на кого угодно, на выходца из Персии или Иудеи, но никак не на римлянина. Впрочем, Никий не стал уточнять происхождение Кальпурния, это обстоятельство его нисколько не интересовало.
Они спустились в трюм, Кальпурний плотно прикрыл дверь, взял стоявший на полочке горящий светильник и, подойдя к деревянной стойке в центре трюма, похлопал по ней ладонью.
— Попробуй сам,— прошептал он, поглаживая стойку.
Никий не понял и смотрел на Кальпурния вопросительно. Тогда тот молча и аккуратно взял руку Никия и поводил ладонью вверх и вниз по гладкой поверхности. Он лукаво смотрел на Никия и приговаривал:
— Чувствуешь, чувствуешь?
Никий не знал, что же такое он должен почувствовать, а прикосновение Кальпурния было ему неприятно. Он резким рывком освободил руку и раздраженно выговорил:
— Что я должен чувствовать? Говори внятно.
Лицо Кальпурния выразило досаду.
— Я только хотел...— начал было он, но Никий строго повторил:
— Говори!
— Она крепкая,— быстро произнес Кальпурний, с опаской глядя на Никия (Никий ясно ощутил, что в эту минуту моряк совершенно забыл, что он гражданин Рима, он смотрел на Никия как раб на господина).— Она крепкая,— снова повторил Кальпурний и ударив кулаком по стойке (та ответила глухим упругим звуком).— Если даже несколько человек упрутся в нее, то не свалят.
— Дальше! — сердито поторопил его Никий.
— Но я сделал так,— уже жалобно продолжил Кальпурний,— что она рухнет, чуть только до нее дотронешься в нужном месте. Сейчас объясню.— Он присел на корточки, просунул руку куда-то под стойку и, подняв голову и глядя на Никия снизу вверх, начал объяснение: — Мачта крепится в специальных пазах — вот здесь и вот здесь. А вот это упор, чтобы фиксировать крепление. Крепления очень жесткие, мачта может сломаться, но не упасть. А если посмотреть на крепление в палубе, то можно увидеть...— Он встал и, протянув руку, указывал куда-то вверх.— Можно увидеть...
В этом месте Никий прервал его:
— Хватит! — Он сделал решительный жест рукой.— К чему мне твои объяснения?
— Еще два слова, сенатор! — жалобно выговорил Кальпурний.
— Я не сенатор,— холодно заметил Никий.
— Прости, я не знал. Но только два слова!..
— Говори!
— Я еде... сделал так,— заикаясь, промямлил Кальпурний,— что, если ослабить упор, а потом убрать его совсем... Тогда, когда будет нужно... когда ты прикажешь...— быстро поправился он,— когда ты прикажешь, то мачта не сломается, но корабль разломится пополам.
— Пополам? — нахмурился Никий.
— Пополам,— с опаской подтвердил Кальпурний.
— И, значит, все погибнут? И мы вместе со всеми?
— Нет, нет,— помотал головой Кальпурний.— Там две лодки. Ты можешь сесть в одну, прежде чем отдашь приказ. Тебе не о чем беспокоиться, все гребцы — мои люди, они доставят тебя на берег. Клянусь Юпитером, это так!
— А ты сам? Ты сам как будешь спасаться?
— Я? — почему-то испуганно переспросил Кальпурний.— Ты говоришь про меня?
— Да, да, про тебя,— с нехорошей улыбкой подтвердил Никий.— Ты же можешь не успеть, если корабль разломится пополам.
— Не успеть? — На лице Кальпурния отразился страх.
— Корабль разломится, и ты можешь не успеть. Или ты желаешь пожертвовать собой ради... Желаешь пожертвовать?
— Нет,— тревожно выдохнул Кальпурний и тут же сказал: — Да.
— Так «да» или «нет»? — усмехнулся Никий.— Я не понимаю тебя, мой Кальпурний.
Кальпурний стоял неподвижно, глядя на Никия широко раскрытыми глазами. Страх не просто был в его лице, но весь он представлял в ту минуту как бы статую страха.
— Ладно.— И Никий, протянув руку, дотронулся до плеча Кальпурния (тот не пошевелился, а плечо показалось Никию мраморным).— Это мы обсудим после. А теперь проводи меня.— И, резко развернувшись, Никий направился к лестнице, ведущей на палубу.
Кальпурний показался наверху лишь тогда, когда Никий уже сидел в носилках.
— Сенатор! — прокричал он, взмахнув руками, и на полусогнутых ногах сбежал с мостков.
Никий приказал носильщикам двигаться. Кальпурний добежал до края пристани и остановился как вкопанный, словно натолкнулся на невидимую преграду.
— Сенатор! — услышал Никий его жалобный крик, но не оглянулся.
Глава девятая
В ту же ночь Никий тайно покинул дворец. Это было не очень трудно. Нерон давал пир для своих ближайших друзей (по крайней мере, так он их сам называл). Присутствовали Отон, Лукан — поэт и племянник Сенеки, всегда державшийся чуть высокомерно и торжественно даже в присутствии императора, и еще двое — любимец императора красавец Дорифор (ныне отставленный, но не вполне потерявший благорасположение Нерона), и он, Никий. Из женщин была только Поппея, возлежавшая рядом с Нероном и особенно красивая в тот вечер.
В обычай у Нерона вошло посмеиваться над кем-нибудь из присутствующих — это была его любимая забава, то есть весь пир мог проходить под знаком насмешки над кем-нибудь из гостей. Шутки случались то безобидные, то очень жестокие, смотря по настроению императора. В этот раз объектом насмешек был выбран Отон.
Сначала гости держались несколько скованно, поглядывали на Поппею и плохо поддерживали Нерона, находившегося в тот вечер в особенно приподнятом состоянии духа. Шутки императора касались единственной темы — женитьбы Отона. То император предлагал ему одну за другой известных римских матрон преклонного возраста, то говорил, что готов отдать их Отону всех сразу, чтобы тот жил наподобие восточного владыки.
Отон вяло отшучивался, говоря, что не справится со всеми, и упорно не смотрел на Поппею.
— Ты привыкнешь, мой Марк,— со смехом говорил Нерон, оглядывая присутствующих в поисках поддержки.— Все они слишком зрелые женщины, чтобы очень уж утомлять тебя. Ты будешь вести размеренную жизнь, полезную для здоровья.
Отон не ответил, только посмотрел на императора умоляющим взглядом. Поппея глядела в сторону и была похожа на изваяние. «Слишком прекрасна, чтобы быть сострадательной»,— подумал Никий. Дорифор смотрел на Поппею, не скрывая презрения,— так женщина смотрит на свою соперницу, более удачливую, чем она сама. Нерон видел это, но Дорифору, несмотря на отставку, прощалось многое. Анней Лукан был поглощен едой и не поднимал глаз.
— Что ты скажешь на это, Анней? — обратился Нерон к поэту.— Хорош будет наш Отон в виде восточного владыки?
Лукан поднял голову от тарелки, посмотрел на Нерона так, будто только сейчас понял, что слова императора обращены к нему.
По лицу Нерона пробежала тень гнева. Он выпятил нижнюю губу и, прищурившись, посмотрел на Лукана.
— Конечно,— сказал он,— тебе, великому поэту, наши разговоры могут показаться глупыми. Наверное, ты обдумываешь очередное свое произведение. Может быть, ты посвятишь нас в свои планы, если, конечно, ты считаешь нас достойными?
— О император! — с улыбкой отвечал Лукан (но сидевший напротив Никий видел, что его взгляд напряжен).— Как можем мы, стоящие столь низко, сравниться с тобой, стоящим столь высоко! Все мои потуги создать что-либо имеют одну-единственную цель — восславить тебя и твою власть над Римом. Прости, что мы не можем быть достойными тебя!
Тон, каким он произнес свои слова, был самым торжественным, но все это показалось Никию насмешкой. Он перевел глаза на Поппею и понял, что не один он думает так: она смотрела на Лукана с нескрываемой ненавистью.
— Ты ловко умеешь расставлять слова,— проговорил Нерон, скользнув взглядом по сидевшей рядом Поп-пее,— это твоя профессия. Но напрасно ты думаешь, что можешь обманывать нас так же, как обманываешь публику!
— Я не понимаю, принцепс, в чем я провинился перед тобой... публикой? — У Лукана дрогнул голос.
