Лев Кокин - Витте. Покушения, или Золотая матильда
— Но, распустив Думу по моему совету, — продолжал Иван Логгинович, — одновременно по совету Трепова меня уволил… Вы же знаете, Сергей Юльевич, характер нашего государя!..
— Еще бы! — сказал Сергей Юльевич и, позабыв об осторожности, выпалил: — Знаю, как свои собственные карманы! Это очень даже в его духе… В одной руке карандаш, а в другой резинка.
И в свою очередь задал вопрос, свой любимый:
— Вот вы, Иван Логгинович, должны хорошо знать Столыпина. Что он собой представляет на самом деле, бывший ваш министр внутренних дел?
Немного подумав, Горемыкин высказал суждение, как приговор:
— Тип приспособляющегося провинциального либерального дворянина. — И добавил к своему вердикту постскриптум: — Но при Трепове и он бы столько не усидел! Его счастье, что Трепов не задержался, приказал долго жить…
Сергей Юльевич закивал в знак согласия. По данному поводу между отставными премьерами спора быть не могло. С кем, с кем, а уж с Треповым Столыпину действительно судьба улыбнулась.
Нельзя, впрочем, исключить и того, что Столыпин в любом бы случае одержал над Треповым верх. Так и так наступала его, Трепова, очередь впасть в немилость у государя. Господь спас…
15. Слон и тот боится…
Проводивши нежданного гостя до парадных дверей, Сергей Юльевич вернулся по лестнице к себе в бельэтаж и увидел в вестибюле Матильду Ивановну.
— Что его сюда принесло, этого господина?!
Спросила с враждебностью и, пожалуй, с тревогой, даже не пытаясь их скрыть от него.
— Я и сам, Матильдочка, признаться, теряюсь в догадках…
— Да уж поверь, не просто так залетел, не та птица!
Не та птица… Как обычно, Матильда была права, Сергей Юльевич и сам достаточно быстро сообразил, какую, собственно, цель мог преследовать сей визит. Просто так, в жилетку поплакать, старый лис действительно ни за что бы к нему не пожаловал, потому хотя бы, что даже для такого поступка чересчур был ленив. Тяга к деятельности, пусть и столь немудреной, могла в нем проснуться разве что под воздействием собственного интереса, настолько Сергей Юльевич «его высокобезразличие» понимал… и не устоял перед дрянною мыслишкой: а уж не для того ли старый лис со своими обидами и являлся, чтобы вынюхать его мысли о государе?.. Разумеется, дабы при случае их распустить где понадобится, хотя бы и на самом верху!.. Наушничать, это было бы вполне в Горемыкином духе, грязноватым таким способом сводить старые счеты.
После отставки от своего премьерства, когда Сергей Юльевич явился к государю откланяться, его величество сообщил, между прочим:
— Я решил заместить вас недругами вашими, но не подумайте, что именно по этой причине. Нахожу их назначение в настоящее время полезным.
Сергей Юльевич в ответ попросил:
— Может быть, вашему величеству будет угодно открыть, кто такие эти мои враги? Не догадываюсь о том…
Услыхав имя Горемыкина, не сдержался, воскликнул:
— Ну какой же он враг мне?! Если вы имели в виду лиц такого калибра, мне, ей-богу, нечего опасаться!..
А вот в этом Матильда Ивановна согласиться с Сергеем Юльевичем едва ли была готова.
— Слон и тот боится мышей, — сказала.
В свое время, когда Сергей Юльевич пребывал еще в полной силе, Горемыка, помнится, буквально за ним охотился, пускался во все тяжкие — ради нужной ему встречи. Поскольку в присутственных местах Сергей Юльевич предпочитал его избегать, не побрезговал заискивать у Матильды Ивановны, этой женщины, у которой, по его мнению, высказываемому на людях, не то что дамам бывать зазорно, а и мужчинам!.. И прилюдные эти высказывания для Матильды Ивановны недолго оставались секретом.
Побожится, к примеру, в одном порядочном доме, что никогда не допустит знакомства своей жены с этой женщиной, а назавтра же, под вечер, заявится ничтоже сумняшеся к Матильде Ивановне, уже прознавшей про это. Случай этот она не выдумала, так на самом деле и было, но, слава Богу, за ним следом пришел другой человек, а именно доктор, заглянувший ее проведать. Прошмыгнув мимо доктора через полутемную залу, Иван Логгинович с поспешностью ретировался.
— К вам наведывается Горемыкин? — удивленно спросил Матильду Ивановну доктор. — За глаза распускает про вас такое…
— Что-то часто повадился, ищет встреч с Сергеем Юльевичем, — отвечала она. — У меня обивает пороги, вьюном вьется, а по городу, знаю, собак вешает на меня. И боится, как бы кто его здесь не заметил, чуть дверь скрипнет, сбегает! Противно.
Из деликатности доктор повернул разговор на другое, а Сергей Юльевич, узнав о нем, возмутился:
— Зачем же ты, Матильдочка, этого старого сплетника принимаешь?!
А она ему объяснила:
— Не хочу, Сереженька, наживать тебе лишних врагов. Разве их без того не довольно?! А меня, — смеялась, — от этого лиса, от грызуна от этого, не убудет!.. «Горе мыкали мы прежде, горе мыкаем теперь…» Одно жаль: для флирта, бедненький, дряхловат!..
У нее была своя житейская мудрость.
Ну а счеты, само собой, между ними водились, между Витте и Горемыкой. И памятной обоим историей с сэром Базилем Захаровым, инженером Белинским и европейским турне, что стоила Горемыкину министерского кресла, их давнишние счеты не исчерпывались, отнюдь.
Подобно тому как с покойным Плеве не бывало у Сергея Юльевича согласия почти что ни в чем, так же и с Горемыкиным складывалось похоже. На любое Виттево да находилось Горемыкино нет — и напротив. С той лишь разницей немаловажной, что в Плеве он встречал противника искусного и, стало быть, достойного его самого, тогда как «Чего изволите?» Ивана Логгиновича превращало борьбу с ним в пустое занятие. Ну как если бы молотил воздух… Он держал свою позицию цепко, но до тех только пор, пока сего изволили свыше, а при первой же перемене ветра с облегчением отступал. Когда-то он долго и, надо думать, в охотку бездельничал, выбирая, куда доходнее двинуться, направо или налево, выбрав же, благополучно, подобно многим, сменил либеральный сюртук на вицмундир, в достаточной степени консервативный, чтобы благословлять применение конной полиции против недовольных студентов или земских начальников против крестьян. Кто-то удачно сравнил его со старой, вытертой енотовой шубой, которую при необходимости извлекают из шкапа, а по миновании таковой до нового случая прячут обратно. Понадобилось прикончить Сельскохозяйственное совещание Витте с его планами второй крестьянской реформы — молью траченного Горемыку сюда! Перед Портсмутом опять норовились извлечь… хитрый бестия увильнул. Зато едва было не пригодился на то, чтобы охолостить Манифест 17 октября.
В самый пик совещаний с царем в Петергофе, при очередном возвращении на пароходе в столицу, Сергей Юльевич по нечаянности в разговоре услышал, что придется пароходу сплавать туда еще раз, Горемыкина привезти… Так открылось, что, совещаясь с Витте, его величество в то же время — параллельно и от него под секретом — совещается с Горемыкой о том, как… исправить подготовленный Витте проект!.. А потом ему еще морочили голову, будто речь идет всего лишь о редакционных поправках, покуда определенно не прояснилось, что эти поправки, по существу, переворачивают его проект… Тут Сергея Юльевича взорвало, и пришлось-таки домашним царским советчикам до поры вешать шубу на место, в шкап, — пока ее вдруг не швырнули прямо в высшее в российском правительстве кресло, еще не остывшее после деятельного через меру графа Витте…
Своего мнения о сановном нуле Сергей Юльевич не находил нужным скрывать, равно как вообще своего взгляда на государственных наших мужей, — которые когда не нули, тогда чаще всего подлецы… Кто не нуль, тот подлец, так и виделось, особенно в плохую минуту. Кто не подлец, тот нуль… Этот же счастливо вобрал в себя оба качества вместе; кроме собственного кармана, ему на все было наплевать с колокольни. А если и выделялся чем среди подобных других господ «Чего изволите?» или «За царя, православие и народность» (а по правде-то «За свое пузо, карман и карьеру»), то разве замечательно пышными баками.
Словом, тип вполне подходящий, чтобы, подольстившись, пронюхать, что творится у опального графа в доме… и, того более, на уме.
А Матильда опять оказывалась права, да и науке известно было отличнейшим образом: всего больше на свете слон и в самом деле боится мышей. Нету для него опаснее твари.
16. Вокруг прославившейся печи
…Такой же подвешенный на веревке ящик, обшитый холстом, такая же стеклянная трубочка выступает из отверстия наружу, внутри такой же часовой механизм, как будильник, установлен на те же девять часов. Вторая машина в дымоходе виттевского дома оказалась точной копией первой.
