Кайли Фицпатрик - Девятый камень

Они позавтракали, и Сара завязала волосы Эллен красной лентой. У ворот школы она обняла сестру и зашагала в редакцию. Мистер Хардинг сдержал свое обещание и перестал давать ей в набор объявления о бальзаме для астматиков и чудесных сердечных средствах, но Сару, как и прежде, не очень радовало содержание текстов, которые ей доверяли. Несколько недель ей доставались объявления о продаже домов и сдаче внаем меблированных комнат; приглашения на работу мастеров по изготовлению табакерок и экипажей; продажа современных элегантных карет и пони; бесконечные гувернантки с хорошими рекомендациями и дружелюбным отношением к детям искали места. В течение последней недели она набирала сообщения о приездах и отъездах знаменитостей, а также о помолвках в высшем свете, которые сводили ее с ума. Ей было совершенно наплевать на обед, который устраивал герцог Кембриджский в своей резиденции на Пикадилли, или на честь, которую оказали принц Пруссии и барон Оберлитц, посетив графиню Палмерстон.

Когда Сара вошла в здание «Меркьюри», она приподняла кепку, приветствуя мистера Парсиммонса.

— Редактор хочет тебя видеть, Сэм, — сказал он, не поднимая головы от своего большого журнала.

Мистер Парсиммонс любил напускать на себя таинственность. Сара считала, что именно таким образом он старается отвлечь людей от своей удивительно противной рожи.

Однако в кабинете Септимуса Хардинга она увидела не редактора, а Ларка, который стоял возле камина.

— Доброе утро, Сара. Ты, наверное, ищешь мистера Хардинга? Он пригласил и меня, но ему пришлось куда-то выйти. Заходи, погрейся у огня, он сейчас вернется.

Ларк снова стал смотреть на танцующее в камине пламя, и Саре показалось, что он выглядит усталым. Инспектор был печален всю зиму. И Сара пришла к выводу, что это связано с отъездом миссис Коречной. И еще она чувствовала, что инспектор до сих пор переживает из-за Холи-Джо, он явно не знал, что сказать после их последней прогулки вдоль набережной. Саре хотелось дать ему понять, что она его не винит и что он все еще ей нравится, — инспектор выглядел как человек, которому нужен друг. И тут Сара сообразила, чем может его подбодрить.

— Я получила письмо от миссис Коречной.

Как Сара и рассчитывала, лицо Ларка смягчилось, как только она упомянула Лили.

— У нее все хорошо?

— Кажется, да. Она видела обезьян, тигра, а принц содержит женщин так, словно они лошади в конюшне.

Она ощутила удовлетворение, увидев улыбку на лице инспектора.

Саре ужасно хотелось спросить, удалось ли выяснить что-нибудь новое о пропавшем ученике ювелира и исчезнувших бриллиантах, поскольку мальчишки-газетчики наконец перестали кричать о том, где могут находиться драгоценности. Но пока она набиралась мужества, чтобы задать этот вопрос, вернулся Септимус Хардинг. Только однажды Сара видела у него такое лицо — когда он рассказал ей о признании Холи-Джо.

— О, Сара, Джон. Я получил очень печальное известие.

Он тяжело уселся в свое кресло, стараясь отыскать нужные слова — редкий случай для редактора «Лондон меркьюри». В кабинете наступила тишина, они едва дышали, и Сара вдруг услышала, как пощелкивает в подвале пресс. Мистер Хардинг вздохнул, и у него дрогнули губы. Сара ухватилась за спинку стула, она чувствовала, как напряжен Джон Ларк.

— Я получил из нашего офиса в Индии, через телеграфную службу в Константинополе, трагическое известие о миссис Коречной. Прошло всего пять дней — поразительное устройство, совершенно поразительное…

Мистер Хардинг вновь замолчал, а Ларк тяжело опустился на одно из обитых зеленой кожей кресел.

Саре хотелось прижать руки к ушам и выбежать из кабинета. Однако она стояла совершенно неподвижно, пока мистер Хардинг не произнес слова, которые она так боялась услышать.

— Она неожиданно заболела — так сообщает британская администрация в Бенаресе, — но причина ее болезни остается неизвестной. Это произошло двадцатого марта… всего шесть дней назад… Мои дорогие друзья, Лили Коречной больше нет с нами.

Часть II

Я опишу ее такой, какой мне видится.Десять раз лилия расцветала и опадала,С тех пор как она белый свет увидала.

Ее лицо, как лилия, невинно и чисто,И в форме лилии оно, и существуетПо тем законам лишь, что красота диктует.

Спокойствие во всем — вот что ей мило,И взгляды нежные, и мирно поболтать,И поливать цветы, и книжку почитать.

И голос ее, он негромко журчит,Как ручеек, что под сенью деревьев бежит,И все ж в нем есть теплый отблеск солнца.

И улыбается она почти святой улыбкой,Как будто думает о чем-то неземном,А не о нашем мелком и пустом.

И если б увидал ее поэт,Он ни за что бы перед ней не устоялИ посвятил бы ей любовный мадригал.

И если б повстречался с ней художник,Изобразил бы он ее бесхитростной, простойИ с нимбом над прелестной головой.

Бенарес, Уттар-Прадеш, 1862 год

Махараджа Уттар-Прадеша страшился бесконечных священных празднеств своих подданных. Как магометанин и потомок моголов, завоевателей Индии, он находил языческие ритуалы непостижимыми. Кроме того, они ужасно его изматывали. Появления махараджи на публике требовали определенных церемоний, так что страдать приходилось не только ему самому, но и несчастному слону, который был вынужден носить многочисленные украшения и постоянно оставаться на виду у толпы. Не вызывало сомнений, что ему нравились самоцветы — можно даже сказать, что он их любил, — однако костюмы махараджи для подобных церемоний делались так, чтобы внушать благоговение, а вовсе не для удобства того, кто их надевал. Сейчас, во время праздника Дивали, он был весь увешан драгоценными камнями, начиная от персидских туфель до огромных изумруда и рубина, украшающих тюрбан. Если бы не яркие огни и тот факт, что профессиональные танцовщицы скоро начнут танец Дивали, махараджа предпочел бы отрабатывать удары для игры в поло. Или пить джин.

Праздник Дивали, также известный под названием Фестиваль огней, до некоторой степени стоил всей этой суеты и ритуалов. Во время Дивали священный город Бенарес сиял, точно небесный светильник, и с каждой крыши, балюстрады, над развалинами и храмами, хижинами и каменными стенами горело множество чирауг. Эти маленькие масляные светильники из глины создавали зрелище, от которого махараджа никогда не уставал, и со своего высокого паланкина на спине слона он мог насладиться им в полной мере. Город превращался в море огней, обитель индуистских богов. Принцу Уттар-Прадеша не были чужды индусские суеверия, и он об этом знал. В особенности его пугало одно верование: тайна наваратны. Она преследовала его, несмотря на тщетность поисков девятого камня. Конечно, он понимал, что это глупость, но его надежды всякий раз оживали во время священного фестиваля, словно одно только присутствие веры и ритуала могло принести ему знание промысла бога.

Махараджа вздохнул и выкинул эти мысли из головы. Он слегка изменил позу, чтобы усыпанный самоцветами широкий пояс-шарф не давил на ребра, и принялся наблюдать за множеством жрецов в темно-оранжевых и алых одеяниях, которые расположились вдоль берегов Ганга. Они монотонно пели, размахивая украшенными перьями жезлами. Очевидно, они пытались отогнать призраков с дурными намерениями, которые могли помешать благополучному входу в город Лакшми, богини судьбы. Именно в ее честь праздновали Дивали и зажигали чирауги — чтобы осветить ей путь. И тогда богиня обеспечит хороший урожай, благословит начало нового дела и всех будет ждать удачный год.

Когда танцовщицы наконец появились перед махараджей, он понял, что его долготерпение будет вознаграждено. Первыми вышли музыканты в ярких туниках и тюрбанах, за ними следовала шеренга танцующих девушек. Восхищенная толпа вздохнула, удивительная красота танцовщиц озарила скуку тяжелой нищей жизни, полной болезней и страданий. Махараджа оглядел шеренгу танцовщиц, оценивая нежные цвета их расшитых блестками прозрачных одеяний; он увидел каждую изящную конечность и каждый блестящий лоб, каждый миндалевидный глаз, подведенный сурьмой. Наконец его взгляд остановился на молодой женщине в самом конце шеренги. Женщина встретила его взгляд, что было запрещено, и он мог бы поклясться, что читает открытое приглашение в ясных глазах, обещающих ему нечто необыкновенное. Ему захотелось насладиться каждой ее чертой: бронзовым, медовым сиянием кожи, изящным овалом лица, тенью улыбки на розовых лепестках губ.