Наталья Павлищева - Даниил Галицкий. Первый русский король
– Мыслю я, князю нет выгоды твой обоз гнать в Холм, а потом еще куда. – Лазарь заметно напрягся, пытаясь догадаться, что за этими словами последует. – И ты ему тоже вряд ли надобен…
Стольник почувствовал, как похолодело внутри у нового приятеля, усмехнулся, точно аспид перед жертвой:
– А вот езжай ты, Лазарь Домажирич, куда ехал, продавай эту соль, только половину денег князю завези али перешли с надежными людьми. А ежели схитрить вздумаешь, вот тогда мы тебя на березе-то и вздернем!
Голос был ласковый-ласковый… он так и проникал в душу, слова падали, как камни, и ложились на сердце тяжким грузом.
Лазарь быстро закивал:
– Сделаю, боярин, все сделаю! Не по своей же воле соль возил, с разрешения.
– Ну вот и ладно, считай, на сей раз князь тебе разрешил.
Почувствовав, что у Даниила сил из-за татар не убыло, а, напротив, прибавилось, потому как принял к себе всех дружинников, кто без дела остался, с ним справиться трудно, галицкие бояре побежали один перед другим поскорей выслуживаться. Из Перемышля приехал Григорий Васильевич, стал на Доброслава хулу возводить, мол, это поповский внук всех баламутил, а следом с такими же словами, только против самого Григория, явился Доброслав.
Со вчерашнего небо хмурилось, никак солнышку не пробиться через плотные тучи. Осень раньше времени пришла на землю, и хотя дождя не было, на душе у всех хмуро и неспокойно. Спокойствию браться неоткуда, вокруг еще столько разора, столько трупов, столько беды!
Но на душе у Даниила муторно не только из-за ненастья или галичских бояр, которые теперь друг на дружку хулу возводили.
Угровский епископ Иоасаф, прослышав, что Киев без духовного пастыря стоит, самовольно объявил себя русским митрополитом. Но Михаилу Всеволодовичу не понравилось, и он, вернувшись в Киев, самозванца скинул и поставил митрополитом своего – игумена Спасского монастыря в Берестове Петра Акеровича. Даниил в ответ перевел Угровскую епархию в Холм и поставил епископом Иоанна.
Негоже получалось, князья епископов ставят, годных себе, и даже митрополитов. Совсем безвластье на Руси…
А лаяться с галицкими боярами заочно Даниилу надоело, и князь призвал обоих спорщиков в Галич на суд, куда привез из Холма и Иоанна.
Он стоял у окна, глядя на двор, где красовались друг перед дружкой Доброслав и Григорий. Оба важные, словно и не бояре даже, а князья, разодетые, разнаряженные, у обоих подле стремени пешцы оружием звенели. Особенно выделялся Доброслав, желавший показать Якову, что его блеск в Бакоте ничто по сравнению с боярским. Даниил фыркнул:
– Ты глянь на них! Друг на дружку хулу возводят, мне жалуются, а ослабь я завтра руку свою, меня вместе предадут!
– Никогда, Данила, эти галицкие бояре под тебя добром не встанут!
– Значит, в яму оба пойдут!
Сказал – сделал, оба жалобщика и наветчика попали в яму, иного выхода Даниил просто не видел. Оба виновны, обоим верить нельзя, предатели, а значит, самое место им в яме.
Только сделал-то как! Для начала Даниил не стал звать обоих бояр в дом, так и продержал на дворе. Высиживать на конях было нелепо, получалось, перед кем красовались-то, перед дворней княжеской? Первым слез Доброслав, сделал это важно, поводья бросил своему пешцу, точно король какой… А дальше был конфуз! Дорогу на крыльцо ему заступили дюжие дружинники.
– Чего это? – не понял Доброслав. – Я к князю!
– Сказано, ждать на дворе, князь выйдет, – голос согласно росту и стати в плечах, хотя бы и шепотом сказал, вся округа услышала, а тут загромыхал. Оглянулись и те, кто до сих пор не обращал внимания. Григорий тоже с коня слез и теперь стоял, хмыкая в усы. Унижение соперника всегда удовольствие.
Доброслав зубами заскрипел: ну, Даниил, погоди, покажу тебе еще! Не один ты князь на Руси!
– А где князь-то? Чем занят? – спросил и сам испугался, вдруг ответит гридь что-нибудь непотребное. И вовсе смутишься.
Так и есть, тот хмыкнул:
– Полдничает.
– Какой полдень, вечер скоро?! – возмутился уже Григорий.
– Значит, ужинает, – спокойно пожал плечами страж, а глаза его глядели насмешливо.
Солнце уже клонилось к верхушкам деревьев, когда Даниил вышел на крыльцо. Все те же дюжие дружинники с видимым удовольствием оттеснили боярина с крыльца на двор, даже на нижнюю ступеньку не пустили. Доброслав даже рот открыл, чтобы возмутиться, но князь его опередил:
– Ну и чего вы явились?
– Как?.. Званы же были!
– Сам звал! – подтвердил, подходя ближе к рыльцу, Григорий.
Конечно, это было унижение, да еще какое! Оба боярина стояли перед крыльцом, невольно задрав головы. Точно холопы какие, а Даниил наверху спокойно вел беседу.
– Так ведь я на суд звал, а вы точно на праздник какой явились! Вот я и спрашиваю: чего праздновать явились, у нас радоваться нечему, земля в разоре лежит.
Доброслав едва не поинтересовался, где был сам князь, когда ее разоряли, но встретился взглядом с Даниилом и понял, что себе дороже такое напоминание будет, смолчал. Григорий фыркнул:
– На суд званы, так суди, чего перед крыльцом, точно татей каких, держать?! А как одеты, так наша воля, никто не запрещал красно одеваться!
– Татей, говоришь? А вы и есть тати, коли самовольно правите тем, что вам не принадлежит!
И все же Доброслав не выдержал, поинтересовался:
– А у кого спрашивать было, коли князья все в бегах?
– Даже если князя вовсе нет, кто позволил тебе, вошь старая, не твои земли раздавать?! Свои есть, вот своими и распоряжайся! За свое самовольство в яме посидите, пока в разум не войдете, а за разор, который по вашей воле был, спрошу сполна!
Оба боярина что-то закричали срывающимися голосами, но Даниил только махнул указующе дружинникам и отправился в дом. А сопротивлявшихся бояр потащили в яму ждать своей участи.
Защитников не нашлось, князь объявил, что всех дружинников, кто пожелает к нему идти, примет с радостью, а кто не желает, пусть оружие отдаст и по домам. Вернулись немногие, большинство пополнило дружину Даниила. В Галиче на время установился мир. Даниил вздыхал: надолго ли?
Бояре по дедову еще обычаю имели право переходить к любому князю, и никто не волен возражать. Пусть бы переходили со своими дружинами, да только на местах не мешали, но бояре, стоило почувствовать слабину князя, сговаривались и большинством объявляли неповиновение и на место прежнего князя призывали другого. Приходилось снова и снова завоевывать один и тот же город, одну и ту же землю. Особенно если их считали своими сразу несколько князей, как бывало с Галичем и Галичскими землями.
Теперь предстояло разбираться с делами в Бакоте и Коломые. Князь позвал своего печатника Кирилла.
– Поедешь в Бакоту, разберешься, какое беззаконие натворил там Доброслав, все перепишешь и сюда привезешь. Пусть народ увидит, что князь желает правду знать о беззаконии боярском.
– Добре.
Яков чувствовал себя победителем, решил и сидевшим в яме боярам это дать почувствовать. Даниил Романович только распорядился, чтоб в яму отправили, а остальное уж стольник сам додумал. И удумал он обоих бояр, Доброслава с Григорием, вместе посадить. Сначала, оказавшись рядом, они и смотреть друг на дружку не могли, злость брала, считали, что другой виноват в таком положении. Яков эти сомнения подогрел.
Пользуясь тем, что князь отъехал во Владимир, он явился к опальным боярам. Те смотрели на стольника зверем, особенно Доброслав, злившийся на себя, что не придавил его прямо там, в Бакоте. Яков, позабыв обо всем, прошелся гусем, остановился, покачиваясь с пятки на носок, побуравил одного и второго взглядом и притворно вздохнул:
– По справедливости так вас обоих вздернуть бы надобно.
– Чего?! – в два голоса возмутились бояре.
– Да только князь наш добрый, крови не желает.
– Видели мы его доброту!
– Не видели, – помотал головой Яков. – В Бакоту Кирилл уехал, про ваши самовольства узнавать, а в Перемышль Никиту для разбора отправил. Вот когда они вернутся, тогда доброту и увидите сполна.
– Думаешь, за нас заступиться будет некому? Не один твой князь на Руси! – не выдержал важничанья стольника Доброслав.
– Ты про кого, про Ростислава, что ли? И с ним справимся. Ныне нет на юге князя сильнее Даниила Романовича, умней был бы, сам сообразил. Но теперь уж поздно. Хотя… князь еще посмотрит, кто из вас виновней…
Яков заметил косые взгляды, которыми обменялись бояре, но дальше говорить не стал. Вечером ему донесли, что эти двое едва друг дружку бород не лишили, обвиняя в предательстве и наговорах!
– Надо их рассаживать, Яков Дядькович, изувечат ведь друг дружку.
– Кому от того хуже будет?
Но все же рассадил. И сразу же распорядился привести к себе сначала одного, потом другого. Уж что наговорили бояре, стараясь обелить каждый себя! Когда вернулся из поездки Даниил Романович, довольный Яков порассказал много чего.
Теперь бояр позвали на суд обоих.
