Маргарет Джордж - Тайна Марии Стюарт
«Двадцать один месяц между двумя коронациями, – подумала она. – Лишь год и девять месяцев он был королем, а я королевой Франции. Два лета и одна зима».
Мгновенный укол боли в ее сердце сменился привычным безразличием.
«Но тогда я была счастлива! – подумала она. – Так счастлива, что даже не думала об этом, не ценила этого и не пыталась продлить драгоценные моменты. Счастье промелькнуло и рассеялось, как утренний туман».
«Почему я не уделяла этому больше внимания? – размышляла она. – Почему я так небрежно относилась к своей радости? Даже мои воспоминания относятся только к вещам: мраморные колонны, золотые солонки, знамена с королевскими лилиями, серебряные трубы и розовое масло, проворные белозубые гончие, пылающие факелы и шелковые балдахины, послы в бархатных камзолах и прокламации на веленевой бумаге с печатями из оранжевого воска…»
Она сидела, наблюдая за коронацией Шарля под именем Карла IX в просторной и прохладной красоте Реймского собора, слушая гулкие слова торжественной церемонии. Когда Франциск был коронован, двор находился в трауре по Генриху II, а Екатерина то и дело принималась плакать. «Теперь я не могу видеть из-за слез, – подумала Мария. – А она…» Она оглянулась на Екатерину Медичи и сразу же заметила радостное волнение королевы-матери. Екатерина старалась запомнить каждую подробность коронации, и ее глаза возбужденно блестели.
«Это потому, что теперь она будет править во Франции, – решила Мария. – Она наконец достигла своего. Генриха больше нет, Дианы тоже, Франциск умер, а со мной покончено, как и с влиянием моих старших родственников. Ей не нужно делиться властью ни с кем до тех пор, пока Шарль не вступит в брак.
Мои дяди пытались убедить меня выйти замуж за Шарля. Екатерина никогда бы не допустила этого. Последнее, чего она хочет, это снова делиться своей властью. Но никто так и не понял, что это последняя вещь, которой я сама могла бы пожелать для себя. Мне не нравится Шарль; в нем есть что-то дурное. Приступы меланхолии у него чередуются со вспышками гнева, он пинает своих собак и бьет слуг. Он сосет сахарную воду из бутылочки и смотрит на меня как безумный. Нет, такой жених мне не нужен. Остается лишь пожалеть ту женщину, которая станет его супругой».
Трубные звуки провозгласили, что Франция обрела нового короля, Его Христианнейшее Величество Карла IX.
* * *Не очень далеко от собора и также в Реймсе находилось аббатство Сен-Пьер, где Мария собиралась расположиться на ночлег. Ее тетя Рене была там аббатисой, и тело ее матери в течение недели должны были там захоронить. Протестантские лорды наконец расстались с Марией де Гиз, которая обретет последний покой у себя на родине.
Вход в аббатство находился на вершине холма. Дорога, ведущая к нему, была прямой и с обеих сторон обсажена высокими платанами. Их листья только начинали прорезаться, создавая тонкую зеленую дымку на темных ветвях над головой.
Огромная дверь как будто влекла Марию к себе, обещая ей запретные вещи, иногда происходившие в снах. Однако, приблизившись к двери, она ощутила покой и облегчение, а не опасность.
– Добро пожаловать, Ваше Величество, – сказала привратница и низко поклонилась ей. Потом за ее спиной появилась округлая фигура Рене де Гиз.
– Здравствуйте, дитя мое, – поприветствовала она и обняла Марию. – Пойдемте и отдохнем.
Впервые кто-то предложил ей что-либо с тех пор, как умер Франциск, и не потребовал ничего взамен.
Рене отвела ее во внутренний двор, где все тоже говорило о весне. Они устроились на каменной скамье напротив колодца, окруженного цветущими айвовыми деревьями. У их ног, прямо рядом с вымощенной кирпичом дорожкой, начиналась грядка с душистыми растениями: кориандром, аконитом и полынью.
– Значит, все закончилось? – спросила Рене.
Мария кивнула.
– И…?
– Придворные отправились во дворец епископа на банкет в честь коронации. А я… – Она пожала плечами. – Я здесь.
Мария надеялась, что Шарль и его мать не обидятся, хотя это уже не имело значения. Она не смогла бы вытерпеть блеска, шума, веселья, золотых тарелок и жирной еды. И танцев, особенно танцев.
– Я больше никогда не буду танцевать! – воскликнула она.
– Чепуха!
Неужели она действительно подумала вслух? Она не собиралась этого делать.
– Вы слишком молоды и полны сил, чтобы отказываться от танцев, – настаивала Рене. – Со временем Бог вернет вам силы.
Она без приглашения взяла Марию за руку и крепко пожала ее. Как ни странно, ее прикосновение не показалось девушке оскорбительным. «Обычно никому не позволено трогать меня, – удивленно подумала она. – Как и мне не позволено никого трогать, кроме моих собак, конечно. Но только не людей. Как это странно…» Внезапно она почувствовала непреодолимую усталость.
Проходило время; она не знала, как долго они сидели в молчании, но начало смеркаться, а соцветия на ветвях айвы налились опаловым сиянием. Прозвонил колокол.
– Вечерняя служба, – тихо сказала Рене и помогла ей встать. Поднявшись, Мария почувствовала себя более свежей и отдохнувшей, чем за последние несколько месяцев. Она последовала за аббатисой в часовню и, словно лунатик, позволила словам вечерней службы ласкать ее слух.
Deus in adjutorium intende, Domime ad adjuvandum me festina…
И:
Да не возвеличится мое сердце, Господи, Да будет мой взор смиренным…
Слова казались ей мягкими и целебными, как топленое молоко.
«Я совсем измучилась из-за смерти матери, – подумала она. – И все это… – Она обвела взглядом безыскусную часовню с гулкими стенами. – Все это кажется мне более теплым и утешительным, чем королевские покои. Здесь, у алтаря, будет покоиться моя мать. Она всегда будет слышать эти голоса, будет окружена этой любовью. А я уйду во внешний мир, чтобы занять ее место».
Прозвучали последние ноты вечернего псалма.
Все было таким знакомым! Она стояла здесь раньше, слышала такие же голоса и содрогалась от этой красоты…
В Инчмахоуме. Монахи…
Монахини вокруг нее начали покидать часовню, направляясь в трапезную на ужин.
Они сидели за длинными столами на узких скамьях, выпрямив спину, и ели в молчании. На каждой стороне столов стояло по свече. На столах лежали ломти ржаного хлеба и стояли чашки с двумя блюдами: печеными яблоками и тушеным пастернаком.
Юная монашка, возможно моложе самой Марии, ясным, высоким голосом прочитала отрывок из устава Святого Бенедикта. На пятнадцатое мая по часослову приходилась тема «Каким должен быть аббат»:
«Аббат всегда должен помнить, кто он такой и ради чего он был призван. Он должен знать, что кому больше дано, с того больше и спросится».
«Как и монарх, – подумала Мария. – Но если Бог призвал меня быть королевой, то почему аббатство кажется мне гораздо больше похожим на родной дом?»
После ужина монахини вернулись в часовню для последней вечерней молитвы, перед тем как удалиться с зажженными свечами в спальню наверху. Там они лежали в общей комнате до тех пор, пока не просыпались глубокой ночью для ночной службы.
Рене прикоснулась к руке Марии и проводила ее в отдельную комнату, где ей предстояло провести ночь. Комната находилась на первом этаже и смотрела на сад, где они сидели днем.
Она была довольно хорошо обставлена: удобная кровать, письменный стол, стулья, комод и вазы с цветами. На стене висело распятие из слоновой кости, а перед ним аналой, обитый бархатом. Одним словом, комната для королевы.
– Это для наших гостей, – пояснила Рене, словно читая ее мысли. – Все гости одинаково уважаемы, все паломники равны.
Она зажгла три свечи в серебряном канделябре.
– Вчера я получила известие о… прибытии останков вашей дорогой матери. Путь будет очень медленным, и погребение состоится лишь через несколько недель.
Невысказанный вопрос.
– Увы, я не смогу присутствовать при этом. Хотя мне бы очень хотелось этого, как хочется стать одной из вас. Я должна вернуться в мир. Возможно, в мое поместье в Турени, а может быть, даже в Шотландию.
Наконец-то она произнесла это.
– Лорды приложили к сообщению письмо, адресованное вам, – сказала Рене. Она протянула письмо, но не стала дожидаться, пока Мария прочитает его. – Постарайтесь хорошо отдохнуть, мое дорогое дитя.
Перед уходом она кивком указала на распятие:
– Я хочу, чтобы вы взяли его с собой. Это старинное распятие, имеющее собственную душу. Я чувствую, что оно хочет отправиться с вами.
Мария начала было возражать, но что-то в лице тети заставило ее замолчать. Рене подошла к ней, встала на цыпочки и поцеловала в лоб, а потом вышла из комнаты и тихо прикрыла за собой дверь.
Мария опустилась на стул за столом и медленно вскрыла печати на письме. Ее возмущало, что они вторгаются к ней даже здесь, эти высокомерные предатели. «Слова да не возвеличится мое сердце, да будет мой взор смиренным не относятся к ним», – сердито подумала она.
