Наталья Павлищева - Юрий Долгорукий. Мифический князь
Утром новгородцы убедились, что вместе с князем удрал и его кум тысяцкий Якун, и брат Якуна, Прокопий. Где это видано, чтобы тысяцкий бросал своих ратников и удирал?! Это пахло уже предательством. Снова поорав на вече, решили княжий обоз догнать, тысяцкого вернуть и казнить! Брошенные ополченцы, словно мстя за кровную обиду, хотя особых прегрешений, кроме мздоимства и умеренного воровства (кто этим не грешен?) за Якуном не было замечено, бросились вслед за бывшим тысяцким.
Догнали, братьев отбили и вернули в Новгород.
Вече бушевало так, словно это Якун и Прокопий были виновны во всех прегрешениях не только дружины Святослава и самого князя, но и всех предыдущих князей. Приговор был жестоким: казнить, утопив в Волхове. Большая прорубь после последней казни двух татей еще не успела замерзнуть. Не подоспей на выручку епископ Нифонт, утопили бы, хотя Прокопий орал, пытаясь вразумить новгородцев:
– Я-то чем пред вами виновен?!
Его урезонили быстро:
– Ты пошто с князем бежал? Должон был в вечевой колокол грянуть, узнав, что побег замышляется.
– Окститесь, братцы, как можно супротив своего же брата? Как я мог?
Народ довольно хохотал:
– Вот вместе с братцем рыб-то и покормите.
Спас епископ, как часто бывало в последние годы, встал между новгородцами, держа большой крест в руках, принялся увещевать:
– Не творите суд неправедный, не лишайте живота, точно татей, не берите грех на душу. А коли виновны, так пусть виру выплатят.
Слова про виру новгородцам понравились. Якун и Прокопий были готовы заплатить большие деньги, но когда горожане стали кричать про виру кто больше, и сумма поднялась для Якуна до 1000, а для Прокопия для 500 гривен серебра, оба так и сели. Все, что за бытность тысяцким собрал, нужно было отдать. Рослый бондарь стоял, уперев руки в бока, и хохотал:
– Что, тысяцкий, серебра жалко? Ну, так прости…
Епископ тихо посоветовал:
– Лучше быть нищим, да живым, а серебро и так возьмут.
Якун вздохнул:
– Согласен на виру.
Брата он и не спрашивал, после того как Прокопий почти отрекся от него, Якуну не хотелось даже смотреть в сторону брата. К стоявшим связанными братьям пробрался сквозь толпу Кудряш, долго презрительно смотрел в лицо бывшему тысяцкому, а потом смачно плюнул тому прямо в бороду:
– У, вражья сила! Меня из-за тебя пороли!
Позже обоих братьев заковали в цепи и отправили подальше «к чуди». Вызволить бедолаг сумел Юрий Суздальский, забрав к себе вместе с женами и детьми. Постепенно Юрия стали воспринимать как защитника всех обиженных Ольговичами и вообще обиженных на Руси. Князю это было на руку.
Кроме того, на вече прокричали, что надо к князю Всеволоду послов отправить, сказать, чтоб заменил Святослава.
Святослава заменили на сына Всеволода, но не успел тот добраться до своего нового удела, как новгородцы, погорланив еще на нескольких вече, снова передумали и отправили в Киев послов во главе с Нифонтом, просить себе уже не Ольговича, а Мстиславича. Правда, упоминать сыновей Юрия Суздальского не рискнули, понимая, что с таким князем вернутся те, кому пришлось из города бежать, а вернувшись, могут обиды и припомнить…
Пришлось Всеволоду Ольговичу отправлять в Новгород Мстиславичей, благо тех было еще много. Изяславу предлагать строптивый город не рискнул, вдруг да сговорится с Новгородом и пойдет на Киев, а Юрий Суздальский поддержит…
Всеволод взъярился, вернул не успевшее далеко уехать посольство с Нифонтом во главе и посадил всех под замок. В темнице очутились и новгородские купцы, оказавшиеся в Киеве и других южных княжествах. Новгородское посольство сидело под замком в Киеве без малого год.
Новгород остался без князя. Конечно, можно бы обойтись и без него, ополчение у Новгорода такое, что никакая дружина не сравнится, тысяцкий только звался так, а под его началом была не одна тысяча. Но Юрий Суздальский не зря захватил Новый Торг и держал в своих руках всю южную торговлю Новгорода, он знал, что делать…
Князь снова отправился в Новый Торг посмотреть, как там дела. Он уже знал, как влиять на новгородцев, в Торге почти не было ладей, груженных хлебом, все собранное отправлялось в княжьи закрома в ожидании лучших времен. Это означало, что в Новгороде снова перебои с хлебом. Может, поймут, что опасно ссориться сразу со всеми князьями-соседями? Убедившись, что хлеб в строптивый город не идет, Юрий вернулся в Суздаль, и к нему тут же пришли бежавшие новгородцы.
Приглашая мужей в горницу, князь пытливо вглядывался в лица, неужто станут просить, чтоб разрешил возить хлеб? Понятно, людей жалко, на торжище, слышно, цены взлетели из-за перебоев, но как иначе? Хотят новгородцы жить только по-своему, ни с кем не считаясь, так пусть и кормятся сами.
Но Судила Иванкович и Нежата Твердячич, которых зимой прошлого года принимал уже вместе с семьями, низко поклонившись, речь завели совсем о другом:
– Из Новгорода гонец прибыл. Обратно зовут Судилу Иванковича вон посадником…
Смотрели неуверенно, почти вопросительно, что ответит Юрий Владимирович. Но должен же он понять, что в чужой земле хорошо, тем более пригретыми, а дома все равно лучше. Князь раскатисто захохотал:
– Очухались? А тысяцким к тебе Якуна?
– К чему мне он? – почти обиделся Судило.
– Ну, ну, не серчай, я так… Якуна больше в Новгород и на княжье место не заманишь, чаю. Пойдешь, коли зовут?
Судила глянул прямо, не опуская глаз:
– Пойду.
– Ну и добре.
– Благодарствуй, князь, за заботу и ласку. Пока буду посадником, не допущу, чтобы Новгород против тебя встал или что противное сделал.
Юрий усмехнулся:
– Не зарекайся, не все в твоей воле.
Так и вышло, правда, Судило все же постарался отблагодарить своего спасителя, новгородцы прислали посольство к Юрию, снова зовя того на княжение или прося прислать сына. Андрей ехать категорически отказался, зато согласился попробовать справиться с новгородцами еще раз Ростислав. Прокняжил он недолго, узнав о таком раскладе сил, Всеволод Ольгович захватил и совершенно разорил когда-то подаренный Мономахом Юрию Городец-Остерский – единственную землю Юрия Владимировича близко к Киеву. Разорили и сожгли не только княжий двор, но весь город и округу. Юрий потерял последнее пристанище, теперь у него не было земель в Южной Руси, оставался только брат Андрей в Переяславле.
Кроме того, Всеволод примучил новгородское посольство, все еще сидевшее в темнице Киева, вынудив Нифонта и остальных согласиться на Святополка Мстиславича, племянника Юрия. Судила Иванкович, как и остальные, ничего не смогли сделать, Ростислав, прокняжив всего пару недель, снова вернулся к отцу.
Разговор у них произошел тяжелый, между отцом и сыном впервые почувствовалось отчуждение. Ростислав говорил так, словно это отец виноват, что новгородцы сначала позвали его, а потом тут же прогнали, заменив Святополком.
Юрий фыркнул:
– Кто тебе мешал править, как Мстислав Великий? За того новгородцы были готовы горой стоять и заменить кем-то не позволили.
– А что я мог, если и пробыл только две седмицы?!
Отец хотел напомнить, что в прошлый раз и полутора лет, чтобы завоевать уважение Новгорода, не хватило, но, щадя самолюбие сына, промолчал, только глазами сверкнул. Зато сын никого щадить не стал, запальчиво выкрикнул:
– Ежели бы ты не сидел в своем Залесье, а как Всеволод Ольгович бился за Киевский стол, и новгородцы слушались бы! А ты здесь все растеряешь, станем после меж собой три города делить!
Это было справедливо и несправедливо одновременно. Юрий вздохнул:
– В Залесье меня посадил отец Владимир Мономах, то тебе ведомо. С Всеволодом воевать не мог, потому как он Вячеслава из Киева выгнал, а моя очередь только за Вячеславом, дед твой завещал очередь не нарушать и в зряшные рати не вступать.
– Вот то-то и оно! А Всеволод Ольгович нарушил и на Великом княжении сидит, пока вы с Вячеславом по разным углам! Побеждает тот, кто ничего не боится!
– Сам придумал или сказал кто? – вскинул на сына глаза князь. Он поднялся во весь свой немалый рост, сказал, словно припечатывая каждое слово в столешницу: – Против дедова обычая не пойду. А Всеволоду не перечу, потому как он старше, его отец старше моего, возражать ему может только Вячеслав. Пока он молчит, и я молчать буду.
Но запал Ростислава еще не закончился, видно, крепко обидели княжича в Новгороде:
– Вот вы и будете сидеть, пока Киев Мстиславичи не захватят или вон вообще Давыдовичи.
Юрий, уже шагнувший к двери, обернулся:
– Племянников впереди себя на Киевский стол не пущу, но со Всеволодом воевать не буду, если сам не нападет. А свою Суздальскую землю никому не отдам.
Потом он долго размышлял над обвинениями сына. Прав ли, что помнит отцовские заветы? Конечно, хорошо иметь спокойную совесть, не рваться к власти впереди тех, кто раньше право имеет, но как же тогда быть с сыновьями? Ростислав верно сказал, сыновей немало, а удел один, как после себя, неужто дробить? Южные княжества вон как раздроблены, скоро совсем крошечными станут, неужто и огромную Суздальскую землю такое ждет?
