Иван Кошкин - За нами Москва!
— Васенька, только ты нам ее не убей, ради Бога, — заметил Безуглый. — А то пришьют трусость перед боем — будем все из комбатова нагана стреляться.
Осокин пробурчал что-то невнятное и завел двигатель. Послушав, как работает сердце машины, водитель плавно тронул «тридцатьчетверку» с места, затем, набирая скорость, прошел прямой отрезок маршрута, въехал на горку, перевалился через канаву… Они прошли трассу из конца в конец четыре раза, наконец мехвод остановил танк возле ангара и немедленно полез наружу. Петров высунулся из башенного люка и некоторое время наблюдал, как Осокин суетится, осматривая ходовую, лезет замерять уровень масла, в общем, колдует, как это принято у механиков.
— Ты еще с бубном вокруг него попляши, как тунгусский шаман, — поддел друга начитанный москвич.
— Бубен — это суеверие, — рассудительно ответил водитель. — Ладно, соврал, не только ползать, но и бегать будет. Как корова, правда, но куда ни шло. Хорошо, что сейчас осень, пыли нет — фильтр у нее вообще работает… наоборот.
Мимо с бешеным ревом пронесся БТ, развернулся у ангара и остановился рядом с «тридцать четверкой», из танка вылез водитель и исполнил вокруг своей машины тот же танец, что минутой раньше Осокин, затем оба мехвода заговорили о чем-то своем, и старший лейтенант решил, что пора перекурить. Но не успел Петров свернуть козью ножку, как на дороге показался мотоциклист, и молодой командир понял, что это за ними.
— Вася, кончай трепаться, — заорал Безуглый. — Гонец из бригады, заводи нашу корову!
Следуя за мотоциклом, танки дошли до деревни Акулово, где расположился штаб четвертой танковой бригады, по дороге их дважды останавливали посты и, лишь поговорив с сопровождающим, пропускали дальше. Маршрут проходил вдоль небольшого соснового леска, и старший лейтенант успел заметить между стволами замаскированные танки. Увидеть их можно было только с опушки, а следы на глинистом подъезде были тщательно уничтожены, так что воздушная разведка вряд ли засекла бы эти машины. Здесь их снова остановили, и пока сопровождающий объяснялся с патрулем, к «тридцатьчетверке» Петрова подошел невысокий, крепко сбитый танкист с добродушным круглым лицом. На вид ему можно было дать и двадцать пять, и тридцать пять лет, чем-то этот дяденька напомнил старшему лейтенанту Шелепина — та же спокойная уверенность, неторопливость в движениях, такая же невоенная физиономия. Только майор был похож на школьного учителя, а этот старший лейтенант выглядел как председатель большого и успешного колхоза.
— Подкрепление? — весело спросил танкист.
— Ну-у-у, как сказать…
Молодой командир замялся, с одной стороны этот старший лейтенант вроде был на своем месте, и вопрос его выглядел вполне естественным. С другой стороны, назначение еще не получено, Петров здесь никого не знает, а болтать с каждым встречным обо всем на свете бывшего комбата отучили еще в училище, и вообще, лучшая защита — нападение.
— А с кем, собственно, имею удовольствие? — спросил в свою очередь бывший комбат.
— Старший лейтенант Бурда, — спокойно ответил танкист.
Весь его вид говорил: Я тут в своем расположении, просто интересуюсь, не хочешь — не отвечай, а шпионы на танках не ездят».
— Старший лейтенант Петров, — решился наконец Иван. — А подкрепление или нет — не знаю, мы, собственно, следуем…
Он кивнул в сторону мотоциклиста, который как раз закончил разбирательство с патрулем и махнул рукой, подавая сигнал к движению.
— А-а-а, — кивнул Бурда. — Ну, добрый путь. Если батя пред светлы очи вызовет — осторожнее там, он с утра, говорят, злой как собака.
— Спасибо, — улыбнулся Петров, — буду иметь в виду. Вася, не спи, поехали…
* * *Командир четвертой танковой бригады полковник Катуков имел все основания пребывать в дурном настроении. Третий танковый батальон до сих пор не получил матчасть, и танкисты куковали в ожидании машин, которых, судя по всему, в ближайшее время не предвидится. Что же касается второго батальона… То, что получил второй батальон, танками можно было назвать только условно: 33 отремонтированных БТ–7, БТ–5 и даже БТ–2! Некоторым из этих «дедушек» было почти десять лет — глубокая старость для боевой машины. Орудия не пристреляны, мехводы не успели познакомиться с танками, узнать их характер, понять, что можно выжать из этих древностей. Если добавить сюда мотострелковый батальон, не имевший опыта боевых действий, недоукомплектованность орудиями — картина получалась, мягко говоря, невеселая. Правда, у него было почти сорок дней для того, чтобы сколотить бригаду, и это время полковник использовал по полной — даже шоферы грузовиков потренировались в совершении длинных маршей, перевозя урожай волжских колхозов на элеваторы. В общем, положа руку на сердце, нельзя сказать, что дела обстояли совсем уж паршиво. Хуже всего было странное предчувствие беды, витавшее в воздухе, особенно усилившееся в последние два дня. Катуков привык доверять своим ощущениям и знал, что на войне нет ничего страшнее неизвестности.
Они прибыли в Кубинку двадцать восьмого сентября и уже третий день дожидались приказа на выступление. Бригада входила в состав первого гвардейского корпуса, который еще не закончил выдвижение к линии фронта, фактически танкисты прибыли первыми, правда, задачи для них пока не было. Как всегда на новом месте возникли проблемы с довольствием, хорошо еще что сталинградские колхозники перед отбытием на фронт щедро снабдили бригаду продуктами.
— Михаил Ефимович, — в комнату вошел, расстегивая шинель, полковой комиссар Бойко, — черт, жарко у тебя, топишь как зимой… Так я что говорю: там подкрепление прибыло…
— Сколько? — коротко спросил полковник
— Два, — Бойко показал два пальца, — БТ–7 и Т–34. Я поговорил с командирами — народ вроде подходящий. Особенно этот, Петров — с первого дня воюет, за Украину — «Отвага», потом Красную Звезду получил, экипаж у него с медалями…
На улице, кстати, опять пасмурно, как бы дождя не было.
— Ну, нам такая погода только на руку. — Полковник встал из-за стола и снял с гвоздя кожаное командирское пальто: — Так ты полагаешь, я должен их поприветствовать лично?
— Я полагаю, ты должен свежим воздухом подышать, — ответил комиссар. — Здесь же накурено — хоть топор вешай.
Половину горницы занимал оперативный отдел бригады во главе с капитаном Никитиным, большая часть дыма шла как раз оттуда. Никитин был великолепным штабным работником и владел обстановкой как никто другой, полковник знал, что, поступи сейчас приказ идти на станцию грузиться, через минуту план движения будет у него на столе, и бригада организованно снимется, прибудет куда нужно, и матчасть будет на платформах точно в срок Ну а дым — а что дым? Люди работают. Застегнув пуговицы, он надел старую серую фуражку и вышел на крыльцо. Должны были дать двадцать танков, дали два — что тут такого, обычное дело.
На улице взгляд комбрига немедленно приковала «тридцатьчетверка» — с гладкой, без раковин, литой броней башни, гнутой из сорокапятимиллиметровой броневой плиты лобовой деталью. То была машина первых серий, восхитительно нетехнологичная, со слабой, капризной пушкой и одновременно невероятно красивая. До сих пор Михаил Ефимович имел дело только с танками Сталинградского завода, рядом с этими боевыми конями войны такая «ласточка» была словно породистая скаковая лошадь. Впрочем, наверняка двигатель у нее ревет так же, как и у остальных, гладкие траки скользят в грязи, а за двигателем и КПП нужен глаз да глаз. «Бэтэха» была обычная, с конической башней, потрепанная, конечно, но вроде бы на первый взгляд вполне себе ничего, впрочем, пока не дойдет до дела, ничего сказать определенно нельзя. Краем уха он слышал рев моторов подходивших машин, но Михаил Ефимович настолько привык к этому звуку, что не мог вспомнить, не было ли чего-нибудь неправильного в звуке работающих двигателей. Ладно, потерпит, два танка — это, конечно, не батальон, но хоть что-то.
Пришла пора знакомиться с экипажами, и теперь внимание полковника было приковано к стоящим у машин танкистам. Экипаж БТ, в общем, выглядел вполне обычно — нормальные ребята, двое русских, третий, кажется, с Кавказа, иное дело — команда «тридцатьчетверки»… во-первых, их было трое, а не четверо, но такое обстоятельство, судя по всему, объяснялось просто: радиостанции в машине не наблюдалось. Однако эта троица стоила того, чтобы на нее посмотреть! На правом фланге стоял командир — крепкий, чуть выше, чем нужно в танке, парень лет двадцати трех-двадцати пяти, старший лейтенант, судя по петлицам, видным в расстегнутом вороте комбинезона. «Петров», — решил про себя Михаил Ефимович. Полковнику понравилось невозмутимое, полное какого-то простого достоинства лицо танкиста, ранние, глубокие морщины в уголках глаз и у переносицы говорили о том, что этот командир повидал немало. Следующим в строю экипажа шел высокий, красивый, нагловатого вида сержант с необыкновенно хитрыми глазами. Он стоял по стойке «смирно», но, несмотря на безукоризненную осанку, до миллиметра точное положение рук и ног, казалось, что этот парень вот-вот заржет, причем объектом его насмешки может стать кто угодно, хоть сам комбриг. Первый октябрьский день был весьма прохладным, но сержант все равно стоял в одной гимнастерке, на которой тускло светил круг новенькой «Отваги». «Награду демонстрирует», — усмехнулся про себя Катуков. Третьим членом экипажа был совсем маленький узкоплечий танкист: мешковатый комбинезон перехвачен на талии чуть не вдвое обернутым поясом, явно великоватый танкошлем застегнут на последнюю дырку, чтобы не съезжал на глаза. Паренек казался подростком, но комбрига поразили его ладони: большие для такого щуплого тела, мозолистые, черные от намертво въевшегося масла и танковой грязи. Перед полковником стоял настоящий водитель, и Катуков кивнул сам себе, довольный этой проверкой.
