Валентин Пикуль - Площадь павших борцов
— Военные расчеты Берлина всегда оказывались более реальны, нежели прогнозы политического порядка.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что при гибели корабля матросов часто засасывает гибельная воронка, и опытные моряки, зная об этом, заранее отплывают как можно дальше… Даже если немецкие генералы спланировали войну идеально, Гитлер допустил роковую ошибку в политических расчетах. Италия не нуждается в преодолении снежных сугробов России, наше будущее простерто от Гибралтара до Аддис-Абебы…
Кажется, сказано достаточно ясно: зять предупреждал дуче быть скромнее и с Россией лучше не связываться.
Муссолини между тем развивал свои вожделения:
— Если мы сегодня же не вступим в войну с Россией и не станем главным партнером Гитлера, то он, Разбив Сталина, сделает из Италии германский протекторат, в лучшем случае оставив меня на посту римского гаулейтера. А ты, Галеаццо, будешь торговать апельсинами в казино для немецких офицеров.
(Чиано доверил свои опасения дневнику: «А если Красная Армия окажет сопротивление более стойкое, чем армии буржуазных государств? Какова будет тогда реакция в широких пролетарских массах всего мира?»)
Чиано сказал:
— Сегодня воскресенье. Все русское посольство с вечера выбралось из Рима, чтобы загорать на пляжах. А на каком пляже купается их посол Горелкин?
— Ищи его в Риччони! Найди и сразу дай ему по лбу, чтобы он содрогнулся от ужаса перед моими берсальерами…
Он еще раз поглядел на письмо Гитлера: «Решающую роль вы, дуче, сможете оказать (в войне с Россией), увеличивая ваши силы в Северной Африке». Это возмутило дуче:
— Меня он загоняет в пустыню ковыряться в песочке, а сам будет таскать из России эшелоны всякого добра. Нет уж, — решил Муссолини, — мои ребята не поплетутся в обозах за вермахтом. С тех пор как англичане выперли нас из Аддис-Абебы, путь к восстановлению великой итальянской империи станет пролегать через степи России! Доверимся звериному инстинкту — он меня еще никогда не подводил, и я уже начинаю чувствовать, что в России мне суждено оставить след своей львиной лапы…
Бенито Муссолини тут же позвонил на квартиру маршала Уго Кавальеро, который был начальником генерального штаба и который еще почивал сном невинного младенца:
— Проснись, Уго! Какие дивизии годны для России? Если ты еще дремлешь, так запиши их названия; «Пассубио», «Торино» и «Принц Амадео герцог д'Аоста». Их могучее объединение составит «Итальянский экспедиционный корпус в России».
— Понял. — зевнул Кавальеро. — Сокращенно — КСИР.
— КСИР, — согласился дуче и стал натягивать брюки….
До этого все монологи были произнесены в трусах.
— Рахель, — сказал дуче, застегивая ширинку. — Придется нам с тобой ввести карточки на продукты. Ты представляешь, какой дикий вой устроят мои бумажные итальянцы.
Почему-то он любил итальянцев называть «бумажными».
— Ах, Бенито! Ты погубишь себя и всех нас…
В ответ Муссолини бодро пощелкал подтяжками:
— Ничего! У меня на всех хватит касторки. — Дуче велел срочно разбудить и доставить генерала Мессе.
— Джованни! — сказал он ему. — Кажется, тебе предстоит веселая прогулка в Россию. Но сразу предупреждаю, как друга, можешь просить у меня сколько угодно орденов и медалей, но ты не получишь от меня ни пушек, ни танков… они все нужны в Ливии!
Муссолини пожелал видеть атташе Германии, и он принял Риктелена в своем гигантском кабинете «Палаццо Венеция», где был только один стул — для дуче, а остальные пусть постоят.
— «Стальной пакт» между мной и фюрером, который я желал бы назвать «Пактом крови», — объявил дуче, — призывает меня пролить кровь своих берсальеров на полях России, ибо уголь Донбасса своим горением превышает качество угля вашего Рура…
— Не спорю, — согласился генерал Риктелен, — имея в виду сравнение угля разных сортов.
Сразу началась грубая и бестолковая агитация по заманиванию в КСИР добровольцев. Нищих и голодных итальянцев соблазняли богатством, которое они обретут в России.
— Русские хуже эфиопов, — внушали им. — За красивую зубочистку они готовы отдать целую корову. Они пожертвуют семейной периной за плевую фотографию нашего великого дуче. Можно получить овцу за почтовую открытку с видом Виллы Савойя, в которой проживает наш скромнейший король.
Солдат, не желающих воевать с Россией, накачивали касторкой, а потом, изможденных обильным поносом, ссылали на голые острова близ побережья. Охотно шли в поход только чернорубашечники, убежденные фашисты, до пупа обвешанные значками всяких спортивных, филателистических, лесоводческих и охотничьих обществ.
— Наш дуче всегда прав! — кричали они…
Вскоре был устроен парад войск, отправляемых в Восточный поход. Конечно, дуче не удержался от речеговорения:
— Мы переломаем большевикам все кости с беспощадностью кровожадных хирургов, — заявил он. — Я дал вам могучую фашистскую технику! — При этом ленивые мулы, которым и не снилась Россия, энергично задвигали ушами, отгоняя назойливых мух. — Наша партия ничего для вас не пожалела. Каждая подошва ваших ботинок держится на семидесяти двух гвоздях. Если не верите, сосчитайте сами… только не сейчас, не на параде! Фашизм, — упоенно продолжал дуче, — это вам не какая-нибудь чесоточная крапивница, от которой не знаешь куда деваться, а потом зуд проходит сам по себе. Фашизм останется вечен, как и эти древние камни Рима… Вива, эй-ялла!
— Вива, вива, — гремело на площади. — Слава нашей великой фашистской партии, а дуче — всегда прав… прав… прав…
Чернорубашечники хором исполнили фашистский гимн:
Молодость — это весенние воды,
Только в фашизме счастье свободы…
На трибуне, провожая войска КСИРа в Россию, между германским и японским атташе, стоял военный атташе США — полковник Норман Фиске и делал рукой под козырек. Поехали! В вагонах воинского эшелона члены партии воодушевляли молодежь всякими идиллиями, вычитанными из газет:
— Все русские носят длинные бороды, а подпоясываются красными кушаками. У каждого в руках — балалайка или гармошка. С утра они играют коммунистический «Интернационал», при звуках которого в меру обнаженные колхозницы начинают плясать от радости… Все это мы скоро увидим своими глазами!
Эшелоны мчались на север, и на Бреннерском перевале итальянцы заплакали: здесь кончалась их родина. Кто-то вдруг запел «Бандьера нэва», запрещенную при фашизме:
На мосту Бассано — черные знамена,
Траурные флаги — вестники смертей.
На войну собрались храбрые альпийцы.
Движутся навстречу гибели своей…
Честно говоря, мне жаль этих итальянцев. Снежные сугробы в донских степях под Сталинградом станут для многих братской могилой, а те, кто останется в живых, будут расстреляны во Львове и Демблине, гитлеровцы затопчут их живыми в топи болот Белоруссии, и об этом долго-долго никто-никто в мире даже знать не будет… да, их жалко!
* * *В отличие от Муссолини, испанский каудильо Франсиско Франко никогда не кричал о том, что он прав, но все-таки он оказался прав, не доверяя Гитлеру, и потому — в ответ на призывы фюрера — отправил в Россию только одну «Голубую дивизию», составленную из отбросов общества; русские в таких случаях говорят: возьми, Боже, что нам негоже…
Это был сброд! Уголовники, выпущенные из тюрем; нищие, желавшие обеспечить свои семьи; были и такие, что поскандалили с женами и «отомстили» им экскурсией в Россию; наконец, в «Голубой дивизии» было немало и республиканцев, сознательно ехавших на русский фронт, чтобы сразу же сдаться в плен. Немцы обещали платить наемникам 60 марок в месяц, но выплачивали советскими рублями (из расчета 20 рублей за одну марку).
«Голубая дивизия» сразу показала своим союзникам, что с ними шутки плохи. Проездом через Германию, ради лучшего освещения своих вагонов, испанцы снимали фонари на станциях. Они штурмом взяли вагон-холодильник с сыром и весь сыр мигом слопали; с перрона вокзала в Берлине испанцы мигом «увели» все чемоданы немецких офицеров, приехавших в отпуск, чтобы порадовать родных подарками из России.
«Голубая дивизия» обосновалась на Псковщине, немцы держали испанцев на особом пайке — всего 200 граммов сухарей в день, и они очень легко, даже беззаботно сдавались в плен.
— Сытно пожрать бы, — говорили они на допросах, — а больше нам ничего и не надо. Капитане — сволочь! Сам жрет курятину да нас же и обворовывает… Вы нас простите. Конечно, нам бы лучше сидеть дома, но там жрать нечего!
Испанцы не столько воевали с русскими, сколько дрались с немцами. Заодно уж — за компанию! — они Жестоко били своих офицеров. Среди моих земляков остались смутные предания:
— Испанцы-то? А шут их знает, что за люди? Если не дерутся, так они, почитай, все время дрыхли, как окаянные. Мы же сами их и будили. Вставайте, говорим, эвон, немцы идут. Тут они мигом вскакивали — и в драку…
