Запад есть Запад, Восток есть Восток - Израиль Мазус
После того, как дружно выпили, Владимир заговорил и потом долго не мог остановиться:
— А теперь слушайте… Ольга — чистая душа, она и теперь еще в полном неведении, что с нами обоими тогда случилось. Иначе бы не написала про свою роковую роль, да еще просила прощения у вас. Это не она, это я, по их сценарию должен был сыграть в ее судьбе роковую роль. Не попался бы я им под руку, попался бы какой-нибудь другой офицер. Я даже не знаю, сколько их было в той московской бригаде. Может быть, даже двое. Но это не важно. Главное, какая у этой бригады была задача. А была она такой — сделать все, чтобы наш гарнизон прекратил человеческое общение с жителями Вены. Это как же надо было расценивать себя с такой задачей-то, а? Не иначе, что именно они и считали себя в те дни настоящими победителями. А мы для них были кто? Со всеми своими ранами и орденами? Да никто, предполагаемые преступники. Правда, все наши заслуги час-ти-чно были бы учтены, если кто-то хоть и попал в их сети, но согласился бы с ними сотрудничать. Мне, например, обещали небольшой срок и амнистию через два года. К тридцатилетию советской власти. А Ольга для них была кто? Да одна из тех, кто «разлагал» наш гарнизон. А уж когда копнули — из бывших! Наверное, думали: «Ну, никак не успокоятся, сволочи». Какое «дело» сразу образовалось! С тайным венчанием, со священником, который службу свою еще в Павловском полку начинал. Какое осиное гнездо разворошили! И как бы все это прозвучало, войди я в их положение. Осознал бы, какую вместе с ними важную государственную задачу должен решать… Но я не понял. А те, кто понял? Достаточно было увидеть эти погасшие глаза, чтобы ощутить, каким страшным несчастьем поражены эти люди. Впрочем, горько об этом говорить, но встречались и те, которые даже не осознавали, какая большая трагедия с ними случилась. И даже радовались, что легко отделались. Не будь их, эту гребаную власть уже давно бы разнесли по кусочкам.
— Не надо так! — испуганно вскрикнула Анастасия Леонтьевна.
— Ладно, больше не буду. Да только поэтому, со злости, что со мной у них ничего не вышло, они мне и дали такой большой срок. Мама! Отец! Если б вы только знали, как мне было страшно каждый раз, когда я начинал думать об Ольге. Мысли о ней появлялись всегда неожиданно и такую боль вызывали, что терпеть было невозможно. Ведь я больше, чем наполовину, был уверен, что она арестована. И не только она. Могла быть арестована и ее мать, и отец Александр. Иногда даже орал, когда оказывался далеко от людей, особенно, если стоял где-нибудь над обрывом: «Что я наделал!!!». В Ангарске, когда по дороге встречалась женская колонна, старался каждое женское лицо разглядеть. А вдруг среди них Ольга. Вот, что такое для меня и это письмо, и этот день. Я сегодня не только освободился, но еще и какую ношу с плеч сбросил!
— Твои болезненные мысли об Ольге, вероятно, усиливались еще и потому, что когда тебя арестовали, Ольга находилась в положении, — сказал отец. — Я только не понимаю, почему, еще не читая письма, ты знал, что твоего сына назвали Филиппом?
Владимиру почему-то теперь не хотелось говорить о Сабурове. Наверное, из-за тюрьмы. Чтобы больше не думать о ней. Ольга как-то говорила, что если у них когда-нибудь родится сын, то она хотела бы назвать его Филиппом. По деду. Он так и ответил, испытывая из-за невольной недосказанности легкую неловкость, которую ему очень скоро снова пришлось испытать после того, как мама спросила про Галиного отца. Про свою маму Галя подробно рассказывала по телефону, а об отце ни одним словом не обмолвилась.
— Так ведь в разводе они с ее мамой были, — ответил Владимир.
— Да знаю, но хотелось бы понять, кто он такой, как личность.
— Знаешь, мама, пусть лучше Галина сама о нем расскажет. У тебя после моих слов об Антоне Денисовиче может сложиться неправильное впечатление. А я этого не хотел бы. Это может обидеть Галю. Но здесь у меня совсем другие мысли появились. Ведь ее мама родилась в Петербурге. Так и наши предки тоже там жили. И предки Ольги тоже. А это значит, что в той жизни все они могли очень хорошо знать друг друга. О предках Гали мы еще узнаем. У нее в Ленинграде живет тетка. А вот наши с Ольгой предки, которые были военными — ее дед Филипп до генерала дослужился, — определенно могли быть знакомы. И не потому ли мы с Ольгой так встретились, будто бы всю жизнь эту встречу и ждали. Тогда выходит, что? А выходит, что мы еще в той жизни друг другу предназначались. Что наши предки эту встречу в крови своей носили. Невероятная мысль, но какая правдоподобная, а? Может, ученые, когда-нибудь и разгадают эту загадку. Заодно появилась и еще одна мысль. Как продолжение первой. Вот, Ольга вспомнила, как мы с ней когда-то читали друг другу: «О! Запад есть Запад, Восток есть Восток». При этом, ничуть не сомневаясь, что мы с ней люди из этих двух миров. Но ведь Киплинг совсем о другом Востоке писал. Здесь-то у нас еще не Восток. Как мы можем быть Востоком для Запада, если живем в крови друг у друга? Вот о чем я прямо теперь и подумал.
Фролов встал, держа в руке конверт с письмом.
— Пойду писать письмо Ольге. Я ей о том, что сейчас сказал, еще подробнее напишу.
«Не надо подробнее!», — хотелось крикнуть Анастасии Леонтьевне, но она сдержала себя, махнула рукой и, засмеявшись, отправилась, наконец, на кухню готовить обед.
Когда приехали Даша, Сергей и Максим, то на их громкие голоса, к удивлению всех, Володя из своей комнаты не вышел. Вся семья собралась возле его двери, и когда тихонько ее приоткрыли и вошли в комнату, то увидели, что
