Смерть консулу! Люцифер - Жорж Оне
Придя на другой день утром на улицу Дракона, Сан-Режан заметил, что на тротуаре никого не было и вход был свободен. Ни одного сыщика не было видно. Он поднялся к Виргинии Грандо, которая находилась в сильном беспокойстве. Он постарался успокоить её, но не сказал ни слова о том, что произошло с ним ночью. Плотно позавтракав, он бросился в постель, чтобы хорошенько отдохнуть от усталости.
Вечером он пошёл в общину и рассказал Лимоэлану о своей встрече с Браконно. Он дал ему слово, что покушение должно произойти непременно завтра, и сказал, что около пяти часов он будет ждать его на углу возле Французского института. Карбон должен был помочь Лимоэлану отвезти тележку. За снарядом, который хранился в погребе гостиницы «Красный Лев», они должны были отправиться втроём.
Они расстались. Сан-Режан возвратился с видом фланёра на улицу Дракона и, улёгшись в кровать, стал думать о завтрашнем дне, когда к нему должна приехать Эмилия.
Хотя Сан-Режан и Лимоэлан принимали все возможные предосторожности, хотя их замысел хранился в полной тайне, так как только они двое и знали, что предстояло делать, так что даже третий их сообщник, Карбон, был не в курсе дела, тем не менее среди лиц, окружавших первого консула, стали распространяться тревожные слухи.
Шевалье, изобретший снаряд, которым воспользовался Сан-Режан, был заключён в тюрьму. Его судили и, конечно, признали виновным. Тем не менее все говорили, что образовался новый заговор, который должен разразиться третьего нивоза в зале театра Оперы. Некоторые утверждали, что театр будет взорван. Обеспокоенная Жозефина просила Бонапарта никуда не выходить в этот день. Первый консул чувствовал себя переутомлённым от множества работы. Он внял доводам жены и с утра объявил, что ораторию могут исполнить и без него. Да и музыка Гайдна нагоняла на него скуку. Он был равнодушен к произведениям, которые не давали его фантазии картины психологического развития, влёкшего за собой трагическую коллизию. Поэтому он был убеждён, что этот вечер он останется дома, и велел позвать к себе генералов Бессьера и Ланна, чтобы поговорить с первым о кавалерии, а со вторым о формировании армейских корпусов, которые он хотел изменить.
Фуше, которого также позвали в Тюильрийский дворец, был принят очень сухо.
— Ваши якобинцы продолжают волноваться. Говорят о каком-то заговоре. Они уже хотели меня убить при помощи Аренье... Теперь они опять принимаются за старое...
— Генерал, могу вас заверить, что вы плохо осведомлены. Причиной всеобщего беспокойства являются соучастники Жоржа. Их замыслы несомненны. Они только что убили одного из лучших моих агентов, который гнался за ними по следам. Но след будет найден сегодня же, и мы уже не потеряем его...
— А я вам говорю, что мне угрожают приверженцы террора. Вы их защищаете, конечно, ибо это ваши старые друзья. Может быть, вы даже их боитесь.
Фуше улыбнулся едва заметно. Он закрыл свои тусклые глаза и возразил глухим голосом:
— Генерал, у меня нет друзей среди людей, которые грозят безопасности государства. Я боюсь только одного — как бы вас не прогневать.
Бонапарт одобрительно кивнул головой и отпустил своего министра полиции. Но он не принял во внимание каприза своей сестры Каролины и Гортензии Богарне. Они обе явились днём и стали жаловаться на то, что он отменил вечер в опере. Гортензия, сама прекрасная музыкантша, надулась на зятя.
Бонапарт, чрезвычайно благодушный в кругу своей семьи, уступил и, ущипнув за ухо свояченицу, сказал:
— Ну, хорошо. Неужели вам так досадно, что вы не услышите этой важной оратории? Заранее предсказываю вам обеим, что будет очень скучно.
— Тогда вы можете уехать, не дожидаясь конца, а мы останемся в ложе с моей матерью и мадам Мюрат.
— Хорошо, посмотрим. Я не могу обещать вам ничего до вечера.
— Ну, слава Богу. По крайней мере, вы теперь уже не отказываетесь.
В это самое время Сан-Режан с нетерпением дожидался приезда Эмилии Лербур. Он долго думал ночью. Он знал, что идёт на смерть и что только чудом может спастись. Это свидание было для него тем дороже, что оно было последним.
Когда послышался глухой шум, которым сопровождалось отодвигание двери тайника, сердце молодого человека забилось так сильно, что он почти задыхался. В отверстии двери мелькнула какая-то фигура, зашелестело шёлковое платье и пахнуло духами. Затем дверь закрылась, и любовники упали в объятия друг друга.
Они молча застыли в этой позе. Потом Эмилия быстро сбросила шляпу на стол, сняла перчатки и повлекла Сан-Режана к маленькому окну, как бы для того, чтобы лучше рассмотреть на его лице выражение радости и вместе с тем тоски.
Он снова привлёк её к себе. В этом опьянении прошло около часу.
— Боже мой! — вдруг вскрикнула Эмилия. — Я должна уже уезжать. Что-то готовит нам завтрашний день?
— Я так счастлив, что опять полон надеждами. Я счастливо избегну опасностей, которым я подвергнусь, и мы ещё увидимся. Небо не захочет разлучить нас навсегда.
— Послушай! Мне кажется, я чувствовала бы себя спокойнее, если бы знала, что ты затеваешь. Скажи мне!
— Нет, это невозможно. Но, ради Бога, не выходи никуда сегодня вечером...
— Но темнеть начинает уже с пяти часов. Неужели в Париже будут беспорядки. Неужели будут сражаться?
— Не спрашивай меня! Запрись в своей комнате и, что бы тебе ни послышалось, не выходи.
— Не могу ли я тебе помочь чем-нибудь? Если ты подвергаешься опасности, а я могу помочь тебе её избегнуть...
— Не думай об этом.
— Вспомни, что у нас в доме под нашими комнатами есть помещения, из которых одно не занято. Там ты мог бы укрыться на целый месяц, и никто бы не узнал...
— Никогда! Я мог бы таким образом выдать себя.
— Но если это необходимо!.. Если ты попал в беду...
— Всегда можно выпутаться из неё, покончив с собой.
— Не говори этого! Ты приводишь меня в отчаяние! Что я сделала, за что я так страдаю?
— Ты страдаешь не более, чем наши сторонники, павшие жертвой в течение этих десяти лет. Не удивляйся, что я рискую своей жизнью, не плачь, если я ею пожертвую. Но сохрани нежную память о том,
