Евгений Салиас - Фрейлина императрицы
Разумеется, Меншиков сначала был ошеломлен, но затем, после нескольких дней совещания с Вестфаленом, убедился его доводами.
– Примеры такого рода бракосочетаний в истории многочисленны, – говорил тот, – конечно, ради высших государственных соображений.
Князь Меншиков, всесторонне обдумав это предложение, должен был сам сознаться, что это было не только лучшее, но единственное для него средство спасения.
Конечно, он решился приступить к действиям неотложно, но сама судьба помогла… Слепая фортуна иногда, как будто бессмысленно, любит играть в людей как в игрушки, любит сочетать самые разнородные случайные обстоятельства и из двух мелочей склеить иногда великое событие, имеющее историческое значение.
Секретарь государыни, Макаров, встретился однажды с князем Меншиковым и, ухмыляясь, шепнул ему на ухо:
– Знаешь ли, князь, чем я на сих днях занимался, голову себе сломал?
– А чем? – угрюмо спросил Меншиков, занятый своим великим предприятием.
– Лист про молодцов-парней составлял.
– Что так? Зачем?
– А вот так. Выбирал я изо всех молодцов российских, петербургских и московских, здесь обретающихся и отсутствующих, – полдюжины. При выборе руководился тем, чтобы каждый-то был старинного рода, благородной крови, с иждивением, да чтобы был собою красив, и умен, и нравом ласковый.
– Вот как! – улыбнулся князь Меншиков.
– Да, князь. И этаких-то витязей, Иванов-царевичей, понадобилось мне найти полдюжины.
– Да зачем?! – спросил князь. – На кой прок?
– Государыня указала.
– Начто? – удивился Меншиков.
– Государыня указала сделать оный лист из шести молодцов, богатых дворян, знатных и добронравных, и поднести ей ныне в полдень.
– Зачем! Господь с тобой! Зачем?
– Догадайся, князь.
– Хоть убей, не могу…
– Мои шесть молодцов на выбор – для невесты.
– Для кого?
– А для той самой, которую уже прочили за Маврикия, князя Саксонского.
– Софья Карлусовна Скавронская?
– Она самая. Государыня восхотела непременно и неотлагательно выдать ее замуж. И так как у оной Софьи Карлусовны, полагательно мне, ни к кому из придворных и боярских молодцов сердце еще не лежит, то государыня обещала ей прислать на выбор по листу. И вот ныне «польская фрейлина» будет чинить свой выбор из моей полудюжины.
– Кого же ты набрал?
Макаров перечислил несколько знатных русских имен, где были и Апраксины, и Трубецкие, и Голицыны.
– Как же это? – возразил Меншиков. – Ведь вот некоторые из них, я знаю, не захотят жениться на Софье Карлусовне.
– Ну, это их дело, князь! Государыня дала любимице своей крепкое слово, что кого Софья Карлусовна выберет – тот и будет ее мужем, хоть бы пришлось для того свет вывернуть наизнанку. Ты знаешь, что за последние дни государыня от хворости стала иметь удивительные прихоти, которых за всю ее жизнь не бывало… Вынь да положь, что в душу запало – то и подавай.
– Это правда сущая… – задумчиво произнес Ментиков.
Макаров продолжал что-то говорить, но князь уже не слушал; он внутренно страшно взволновался. Новая мысль, диковинная, блеснула у него в голове.
Князю Меншикову показалось, что этот случай, эта встреча с Макаровым, есть какое-то указание свыше, веление судьбы.
Задумчиво распростившись с Макаровым, князь Меншиков тотчас, не теряя ни единого мгновения, двинулся в ту сторону дворца, где в двух горницах помещалась любимая фрейлина императрицы.
Софья Карлусовна была у себя, сидела грустная у окошка и ожидала вызова к государыне.
Через несколько минут потребуют ее к государыне, и она должна будет выбрать себе мужа из числа нескольких, равно ей чуждых, равно неизвестных. С одним из них она должна на всю жизнь связать свою судьбу.
Голос горничной привел фрейлину в себя, та что-то говорила, но графиня Софья не сразу могла понять. Докладывавшая девушка была смущена, оторопела; лицо у ней было почти испуганное.
– Князь… Сам князь Александр Данилович, – повторяла девушка.
– Что?.. Где?.. – отозвалась наконец Софья.
– Князь Александр Данилович вот тут. Он желает тебя, боярышня, видеть по важнейшему делу.
Софья тоже смутилась при этом имени. Она избегала всемогущего Меншикова, видалась с ним почти ежедневно, но издали, ибо она, как многие другие, боялась его. И если в ней было какое-нибудь чувство к этому временщику, то чувство это было скорее неприязненное, нежели дружелюбное. Она не любила его, сама не зная почему. Вероятно, общая ненависть к вельможе, проникавшая повсюду, сообщилась без повода и душе молодой девушки.
– Как же быть? – шепнула она, теряясь.
В то же самое мгновенье на пороге ее горницы показался сам князь и, ласково улыбаясь, протянул ей руки.
– Здравствуй, графинюшка моя! – ласково произнес он. – Не дивись, что я пришел к тебе… Нужно нам толково побеседовать о важнеющих делах, от которых зависит твоя судьба.
Софья настолько была смущена, что не могла даже отвечать. Она молча встала, поклонилась и села.
Меншиков сел против нее, потрепал ее по щеке, ласка, котирую он часто позволял себе с девицами как пожилой человек и всемогущий вельможа.
XII
– Послушай меня, Софья Карлусовна! – заговорил князь. – Мы с тобой до сей поры видались только издали, не сдружились и никогда ни о чем не беседовали… Ты меня полагаешь быть таким человеком, что, почитай, не лучше самого черта. Да и как же тебе иначе мыслить обо мне, когда все здесь – мои ненавистники… Но ты выбрось дурные мысли: Александр Данилович страшен тем, кого невзлюбит, тебя же я полюбил с первого дня, равно как и твоего отца. Слыхала ли ты когда что дурное обо мне от государыни, которую ты любишь, или же хоть от своих родителей?
– Нет, – через силу выговорила Софья. – Батюшка вас почитает. А государыня еще того более…
– Ну вот, подумай: кому же тебе больше верить? Родным или чужим людям и их злоязычию? Признайся мне теперь: можешь ли ты поверить, что я пришел к тебе для доброго дела? Коли веришь, то отвечай мне по душе, по правде… Скажи мне, ты просила царицу о том, чтобы она тебя выдала замуж?
– Не я… Я не просила! – быстро отозвалась Софья.
И по этой живости проницательный ум царедворца, искушенного жизнью, явно угадал немудреную тайну девушки.
– Кто же просил? Не сама же она надумала? – спросил князь.
– Отец просил.
– По твоей просьбе? Ты послала его?
Софья упорно молчала, опустив глаза на руки. Тайна ее была совсем отгадана царедворцем.
– И вот тебя теперь выдадут замуж против воли за нелюбого… вместо любого.
Молчание Софьи было красноречивым ответом.
– А желала бы ты выйти за своего любого? – наудачу выговорил Меншиков и, разумеется, попал верно.
– Сейчас бы пошла, – прошептала Софья.
– Ну, так слушай, графинюшка. Я беру все на себя. И все уладится по твоему желанию. Скажи мне первое дело: кто твой возлюбленный? Авось он холост, а не женатый? – пошутил князь, смеясь.
– Вестимо. Нешто можно женатого полюбить, – смущаясь, вымолвила Софья.
– Кто ж он? Офицер гвардии, придворный, наш питерский или какой приезжий из Москвы? Знатный он российский дворянин?
– Нет, – отозвалась Софья.
– Как то ись нет! Не русский?
– Нет. Не русский!
– Вона как! – удивился князь. – Что ж, кто-либо из канцелярий наших резидентов чужестранных? Какой-нибудь секретарь цесарского посла, графа Рабутина, или из легации короля французского? Да говори же, золотая моя.
– Нет. Он просто – пастух! – робея и тихо вымолвила Софья.
– Что?! – воскликнул князь.
– Пастух… – еще тише отозвалась девушка.
– Да как же то ись… пастух… Я не понимаю тебя. Какой такой пастух.
– Да вот что стадо пасет… Таких называют пастухами. По-латышски: ганц. Их дело всегда за стадом смотреть…
Князь сидел отчасти ошеломленный и совершенно не понимал, что говорит Софья.
– Где стадо?.. Какое стадо?.. Господь с тобой!.. – произнес он.
– В Дохабене… Там, где я родилась. В нашей деревне!
– В Дохабене… пастух? В Лифляндах?..
И вдруг Меншиков невольно вскрикнул:
– А!.. Вот оно что!.. А я-то, глупый, не догадался… Ты, моя пташка, полюбила пастуха там, у себя, полюбила, еще в крестьянском состоянии будучи, и по сю пору любишь… Ну это иное дело… Уж не знаю, в честь ли оно тебе или в осуждение?..
Меншиков замолчал и думал, а затем проговорил:
– Нет, графинюшка, это тебе в честь. Если после всего, что пережила, после всех перемен, которые свершились, после того, что из крестьянок стала ближайшей к государыне фрейлиной, ты любишь все так же простого пастуха… Нет, это тебе в честь, а не в осуждение… Так вот ты какая!.. Много раз я тебя видал издали, а не знал, что ты такая… Ну, а что же теперь – ты бы за него пошла?
– Вестимо.
– Да как же это сделать?.. Ведь это, родная моя, мудренее мудреного… На это царица соизволения не даст, да, поди, и твои отец с матерью никогда не дадут своего согласия. Надо, чтобы он из крестьян стал дворянином.
