Юрий Щеглов - Малюта Скуратов. Вельможный кат

— Радуйся, благочестивый самодержец! Твоим мужеством и счастием победа совершилась: Казань наша, царь ее в твоих руках, народ истреблен или в плену; несметные богатства собраны. Что прикажешь?

— Славить Всевышнего! — ответствовал Иоанн.

Здесь лаконизму летописи и цитирующему ее Николаю Михайловичу Карамзину стоит поверить. В словах есть энергия, приличествующая моменту, и психологическая достоверность. Славить Всевышнего! Вот достойный ответ не мальчика, но мужа.

Иоанн велел служить молебен. После молебна он принимал поздравления. Малюта стоял неподалеку, когда мимо в исполосованных саблями мятых латах к Иоанну приблизился его двоюродный брат князь Владимир Старицкий.

— Радуйся, царь православный, Божиею благодатию победивший супостатов! Будь здоров на многие лета на Богом дарованном тебе царстве Казанском! Ты по Боге наш заступник от безбожных агарян; тобою теперь бедные христиане освобождаются навеки, и нечестивое место освящается благодатию. И вперед у Бога милости просим, чтобы умножил лет живота твоего и покорил всех супостатов под ноги твои, чтоб нам пожить в тишине и покое.

Царь отвечал:

— Бог это совершил твоим, князь Владимир Андреевич, попечением, всего нашего воинства трудами и всенародною молитвою; буди воля Господня!

Иоанн обнял и поцеловал брата. Между тем и мускул не дрогнул на лице у Малюты. Он вспомнил, как в прошлый поход на Казань по распоряжению государя, который сейчас любезно челомкается с князем, остался в Москве наблюдать за правителем Москвы и зарубочками на палке отмечал количество встреч с попом Сильвестром и Алешкой Адашевым в Кремле. Подивившись Иоанновой хитрости, Малюта подумал, что рядом с царем глупо быть легковерным. Князь Старицкий находился рядом с князем Михайлой Воротынским, который вместе с князем Александром Горбатым-Шуйским сыграл главную роль в разрушении Казани. Князья Курбские, Пронский, Микулинский и другие держались чуть подалее. А вот Владимир Андреевич от Иоанна на вытянутую руку. Нет-нет царь и обнимет его за плечи и тряхнет ласково: мол, мы с тобой одна плоть и кровь.

Важные выводы для себя Малюта сделал в этот момент.

Когда Басманов подъехал к шатру на коне, битва стихала.

— Государь, — сказал он, преклонив колено, — в самом городе в живых никого не осталось. Гонцы доносят, что Казанка забита телами басурман. А берега Камы орошены их кровью. Кого твои витязи из неволи освободили, ждут тебя, пресветлый государь, у ворот Царских. Прикажи очистить улицы для твоего беспрепятственного въезда во дворец, где властвовал недавно Едигер. За насмешку свою ему еще предстоит ответ держать.

Басманов поднялся, ободряемый Иоанновым жестом, и нашел свое место между виднейшими боярами рядом с Шереметевым, которого государь несколько мгновений назад потрепал железной перчаткой по плечу.

Малюта пристроился позади Басманова.

— Не забудь, боярин, и про нас, сирых, — прошептал он. — Живота не щадили. Вспомни про розмысла да стрельцов, коих обещал наградить. А то при раздаче нас, мелкоту, в сторону оттеснят. Бог у тебя в душе есть, боярин. — И Малюта так посмотрел исподлобья на оглянувшегося Басманова, что у того невольно холодок проскользнул змейкой по спине.

— Никто у царя внакладе не останется, — ответил Басманов. — Я слово обратно не беру.

«Честный, — подумал он о Малюте, — и не трус!» Два качества, нечасто встречающиеся вместе.

И тут, выпрямившись, Малюта вздрогнул: царь смотрел прямо на него. Ни сдвинуться вбок, ни голову отвернуть. Царь смотрел пристально и улыбался. Ногайский хан и казанский правитель Едигер пластался перед ним, кланяясь, и через толмача клялся Иоанну в верности, проклинал собственных подданных и обещал принять христианство, а царь не отводил глаз от Малюты, одновременно отдавая какие-то распоряжения руководителям намеченных ранее торжеств Алексею Адашеву, князьям Горбатому-Шуйскому и Василию Серебряному.

Иоанну подвели коня, и он, окруженный плотной обороной, двинулся к воротам, землю перед которыми не только успели очистить от завалов и трупов, но покрыли дерном, принесенным с ближайшего луга. Дерн нарезали большими квадратами и аккуратно выкладывали широким рядом. Вечером Иоанн подарил оставшимся в живых стрельцам и казакам все, что им приглянулось и что они забрали без спросу. Казну отдал воеводам и боярам, убитых велел похоронить, а трупы татар приказал сжечь на кострах. Жен плененных и детей пообещал распределить на следующий день.

— Богатства захвачены неимоверные, — сказал Григорий Грязной Малюте, который, конечно, уступал ловким братьям в умении присваивать чужое, добытое в бою. — Брать надо с разбором, не подряд, самое дорогое и легкое. Золотые женские украшения сунул в кошель — и сам черт у тебя их не отберет.

Над Казанью стелился черный дым, делал небо низким и зловещим. Редкие огни разрывали вонючую от гари и запаха гниющих тел тьму. Стрельцы из Царева полка несли охрану, громко перекликаясь друг с другом. Иоанн возвратился в шатер и, окруженный соратниками, сел за стол пировать. Час прошел, другой, уже и гусельники отыграли, и дудошники отдудели, и отсмеялся Иоанн со всех сторон сыпавшимся шуткам, унижавшим поверженного врага.

Внезапно он остановил взор на Алексее Басманове:

— Давай сюда розмысла. Правда ли, сказывают, что его похитить хотели, а твои стрельцы уберегли?

За столом воцарилась тишина.

— Истина, пресветлый государь.

— Зови его и смельчаков, что вклад свой сделали в покорение Казани. Негоже забывать ратный подвиг.

Басманов поднялся и выглянул из шатра:

— Эй, кликните кто-нибудь стрелецкого голову Малюту Скуратова. Он стражу несет у Арской башни. Передайте: царь зовет.

Затем Басманов велел привести немчина Николауса, который готовился почивать, утомленный тяжелым умственным трудом. Успев напялить парик и кое-как приведя в порядок парадный сюртук, какие только входили в моду в Европе, розмысл вскарабкался на лошадь, взятую с двух сторон под уздцы, чтобы не дай Бог не взбрыкнула и не зашибла противного чужеземца, которого ждал государь. Но все равно он не опередил Малюту. Когда розмысла доставили и поставили перед Иоанном, судьба стрельца уже решилась.

— Будешь возле меня с сего дня, — велел Иоанн. — Жалую тебя из казны своей и всем, что приглянулось.

— Я, государь пресветлый, твой воин и не раз с тобой ходил, куда Богу и тебе угодно указать. За ласку благодарствую и как награду принимаю. А так мне ничего не требуется, окромя твоего благоволения.

Басманов усмехнулся и шепнул боярину Шереметеву:

— Вот шельма, смел и свое возьмет.

Иоанну повадка Малютина зело понравилась. Он кивнул розмыслу:

— Гляди, твой избавитель.

Толмач Ларионов, который постоянно находился при немчине, перевел.

— О, я, я! — воскликнул, кланяясь, человек, на совести которого лежало уничтожение целой страны. — Благослови его Господь! Коварство — самая неприятная черта покоренного государем народа. Европа никогда не забудет того, что вы для нее сделали, ваше величество.

Ларионов переводил слово в слово, но немногие поняли скрытую суть ответа чужеземца. Среди этих немногих оказался и Малюта. Против татар и турок союзников ищут.

Словом, они нашли друг друга и с того нигде не обозначенного дня, но который, безусловно, был, никогда не разлучались надолго, а когда все-таки смерть их разделила более чем на десятилетие, Иоанн сильно тосковал, хотя при жизни вернейшего из слуг обзывал и собакой, и шакалом, и диким вепрем и ругал по-всякому, употребляя брань из наречия, которым пользовались враги в казанском краю.

— Иди, — приказал Иоанн Малюте. — И чтоб по первому зову. Ждать не люблю. Взыщу круто! Солжешь — башку снесу.

Коротко бросил, как отрубил. Потом он сел в кресло и обратился к розмыслу, задав ему целый ряд вопросов. Пригодится, когда пойдет воевать ливонскую сторону.

Происки или мятеж?

И через четыреста с лишним лет не могут прийти к согласию: что это было — происки коварных честолюбцев или мятеж? Малюта являлся современником событий и наблюдал их очень близко. Если бы спросили: что происходит вокруг царского ложа в душной и тесной от людей опочивальне, он без колебаний бы ответил: мятеж! А что это, если не мятеж, когда те, кого государь ласкал и одаривал и прежде — до великой победы над Казанью, — вдруг отказались исполнить государеву волю и присягнуть новорожденному царевичу Димитрию?

Мятеж, мятеж! Если внезапная горячка доконает Иоанна, то из тех, кто сейчас стоит здесь, в том числе и Малюта — пусть у самого порога, — никого не останется: все пойдут под нож или, разосланные по кельям, будут гнить в ожидании, когда удавку накинут на шею.