Еремей Парнов - Заговор против маршалов. Книга 2
Глядя в пол и прикрываясь рукой, словно от слишком яркого света, он признал себя участником контрреволюционного центра, куда в числе прочих входил и Бухарин.
— Зачем вы оговариваете себя, Юрий Леонидович? — тихо спросил Николай Иванович.
Сидевший рядом со своим подопечным Ежов подобрался и потемнел лицом. Очные ставки в присутствии членов Политбюро были для него самым тяжелым испытанием. Он нервничал.
— Ваши показания добровольны? — Орджоникидзе, чтобы лучше слышать, подставил к уху ладонь. Он ждал от бывшего заместителя хотя бы намека на то, что давно перестало быть тайной, но по молчаливому уговору тщательно обходилось стороной. Серго чувствовал, как задыхается в обезлюженной пустоте, постепенно возникавшей вокруг, и ничего не мог сделать.
— Мои показания добровольны,— невнятно промолвил Пятаков, отворачиваясь от тщедушного карлика в суконной гимнастерке с мечом на овальной нашивке.
Сталин, ощутив глубинную напряженность момента, выколотил трубку о край стола.
— Я думаю, Рыков, быть может, знал что-нибудь о контрреволюционной деятельности троцкистов и не сообщил партии. В отношении Бухарина я пока и в этом сомневаюсь,— вождь и здесь занял промежуточную позицию беспристрастного поборника истины. Он попридержал скорых на расправу и слегка приободрил, одновременно разделив их, обвиняемых.— Очень тяжко для партии говорить о преступлениях в прошлом таких авторитетных товарищей, какими были Бухарин и Рыков. Поэтому не будем торопиться с решением, а следствие продолжим.
С этим предложением он обратился к пленуму.
— Мы, думаю, поступим правильно, товарищи, если будем считать вопрос о Рыкове и Бухарине незаконченным. Предлагаю продолжить дальнейшую проверку и отложить дело решением до следующего пленума. Нужна полная ясность. Вот против Тухачевского у следственных органов тоже имелся материал, но мы разобрались, и товарищ Тухачевский может теперь спокойно работать! — прозвучало в мертвой тишине нежданное дополнение.
Тухачевский сидел под обращенными на него взглядами, неподвижно глядя в пространство.
47
Карл Виттиг снял комнату в пансионе фрау Келлер. Еще в первый приезд в Карлсбад он обратил внимание на трехэтажный розовый дом под зеленой крышей. Верхняя, наиболее фешенебельная часть города вообще славилась причудливыми строениями, смахивающими на замки из детских книжек. Вычурные изыски юнгштиле давали широкий простор для самых смелых комбинаций: асимметричные эркеры и купола с флюгерами, всевозможные башенки, прихотливый извив чугунного литья.
«Вилла Магнолия» запомнилась разномастными окнами и вытянутыми мансардами, похожими на остро отточенные карандаши. Сложное плетение оград под стать закругленным балкончикам было выполнено в виде болотного стрелолиста.
Сумрачные сосны бросали линейные тени на альпийскую горку, утопающую в снегу. Выложенные плоским камнем дорожки красиво огибали куртины с шарами цветного стекла и гномами в колпаках. На возвышении красовался вечнозеленый рододендрон, заботливо прикрытый рогожей. Словом, все как положено, ничуть не хуже, чем у соседей. Те же замшелые груды валунов, та же ржавая сетка плюща на заднем дворе и непременное тележное колесо, приколоченное к воротам сарая. Даже сосульки, свисавшие с грифоньих клювов водосточных труб, и те казались непреложным аксессуаром местного колорита.
Ландшафтные прелести и архитектурные выкрутасы, само собой, не заменяли главного. Пансион славился образцовой чистотой и добротной немецкой кухней: ветчины, колбасы, айсбайн, рейнские и мозельские вина. Во всех помещениях натертые воском полы, фаянсовые калориферы, всюду вышитые салфеточки с нравоучительными изречениями.
Постояльцы, приезжавшие, подобно Виттигу, по рекомендации, пользовались к тому же скидкой. Немаловажное дополнение. Наконец, тишина, размеренный распорядок и вышколенное нелюбопытство прислуги. Словом, «Вилла Магнолия» могла бы служить идеальным местом для конфиденциальных свиданий, если бы не одно обстоятельство.
Приют фрау Келлер находился поблизости от резиденции фюрера судето-немецкой партии Конрада Генлейна. А кварталом ниже, напротив православной церкви, жил Вальтер Бехер, обозреватель «Ди цайт», специализировавшийся на проблемах «обезъевреивания».
Чехословацкая контрразведка наверняка тайно приглядывала за лидерами местных нацистов, а значит, ничего не стоило попасть на заметку.
Карл Виттиг слишком дорожил своей репутацией независимого, с оппозиционным оттенком, журналиста, чтобы пойти на подобный риск. Поэтому и с Генлейном, и с Бехером он встречался совершенно открыто: зеркалка на шее, блокнот в руках. В том, что аккредитованный в Праге немецкий корреспондент интервьюирует видных деятелей судетского землячества, нельзя усмотреть никакого криминала. Это нормально, естественно. Чего же скрывать?
Доктор Бехер принял коллегу в редакционном кабинете. Он только что дописал статью, в которой доказал всю гибельность для германской культуры влияния «всееврейства» и окончательно развенчал таких его представителей, как Феликс Мендельсон-Бартольди и Генрих Гейне. Настроение было приятно-приподнятым.
— Устал! — признался довольный автор.— Не мешало бы освежиться. Не желаете? — он послал метранпажа за пивом.
Виттиг не возражал и терпеливо выслушал излияния Бехера, все еще пребывавшего во власти темы. Затем, потягивая холодный пильзнер, задал для порядка несколько умеренно-скептических вопросов. Раскрываться не входило в его намерения. Мылкая пена упоительно горчила на языке.
— Вы не находите, что договор с Советами может несколько осложнить ваши планы, доктор? Вы же знаете, в Прагу прибыли русские военные разведчики? — спросил он, когда Бехер по собственному почину затронул животрепещущую проблему воссоединения с рейхом.
— Свинство! — Бехер разразился руганью в адрес чехов.— Этого следовало ожидать. Я всегда говорил, что Прагой правят евреи. Но мы не остановимся ни перед чем! Так и запишите: ни перед чем!
— И все же... Если чехи действительно призовут на подмогу Красную Армию, мы окажемся перед риском военного конфликта.
— Я верю в силу германского духа. Фюрер не оставит нас в беде.
— Какие тут могут быть сомнения? Все дело в сроках. Вы говорите, что терпение народа иссякло, и в рейхе всем сердцем разделяют ваши справедливые требования, но вермахт пока не готов к крупному столкновению... Я такой же газетчик, как вы, и не посвящен в военные планы, но мне кажется, что следующим этапом все-таки станет аншлюс. Вы готовы ждать, доктор Бехер?
— Мы все понимаем, досточтимый доктор Виттиг. Можете не сомневаться: су детские немцы умеют ждать... Что же касается советско-чешского договора, подло заключенного у нас за спиной с благословения международного иудео-масонства, то всякое может случиться... Нет, на чудо я не надеюсь. Я реалист. Но вы же следите за мировой прессой? В России усиливаются оппозиционные настроения. Они сами пишут о взрывах на шахтах, диверсиях на железной дороге, пожарах. Я не удивлюсь, если к нужному моменту фортуна подарит нам нечто такое, неожиданное... Вы верите в судьбу?
— Вы имеете в виду неожиданный поворот в политике? События в Советском Союзе?
— Почему бы и нет, господин Виттиг? Сведения, которыми я располагаю, позволяют надеяться на подобные перемены. В военных кругах определенно назревает недовольство властью большевиков.
— Очень интересно, доктор Бехер! Когда я читал помещенную в вашей газете статью Карла Шульца, у меня возникло примерно такое же ощущение. Но насколько серьезна имеющаяся у вас информация?
— Полагаю, что она заслуживает доверия,— самодовольно кивнул Бехер.
— Об источнике я, конечно, не спрашиваю, но, поймите правильно, нам, журналистам, необходима хотя бы минимальная доза уверенности. Одних слов, даже самых авторитетных, все-таки недостаточно. Особенно в столь деликатном деле. Буду вполне откровенен. Кое-какие слухи докатились и до меня. Именно слухи, потому что досужие разговоры деникинских офицеров в счет не идут. Мало ли о чем болтают в пражских пивных? Мы-то знаем, как легко желаемое выдается за действительное. Если ваш информатор из этой среды, то бойтесь нарваться на провокацию, господин Бехер. Русская эмиграция наводнена агентами НКВД. Как бы не оказать невольную услугу врагу,— многозначительно предостерег Виттиг.