Олдос Хаксли - Луденские бесы
Гийому Обену кюре всегда нравился. Поэтому ночью лейтенант послал священнику письмо, в котором извещал Грандье о возвращении Лобардемона и советовал немедленно спасаться бегством. Грандье поблагодарил доброжелателя, однако решил, что ему бояться нечего, поскольку он ни в чем не виноват. На следующее утро по дороге в церковь он был арестован. Месмен, Тренкан, Миньон, аптекарь и хирург — одним словом, все враги священника — специально собрались в этот ранний час, чтобы насладиться зрелищем. Под их издевательский хохот Грандье был посажен в карету, которая увезла его в Анжерский тюремный замок.
В доме священника устроили обыск; все книги и бумаги были опечатаны. К сожалению, в библиотеке кюре не нашлось ни одного пособия по черной магии, но зато обнаружился экземпляр «Луденской обувщицы» (что само по себе было кстати), а главное — рукопись «Трактата о целомудрии», некогда написанного Урбеном для того, чтобы упокоить совесть мадемуазель де Бру.
Однажды, находясь в игривом расположении духа, Лобардемон сказал, что ему достаточно любых трех строчек, написанных каким-либо человеком, чтобы отправить написавшего на виселицу. Имея на руках «Трактат» и памфлет, он располагал достаточным материалом для того, чтобы не просто повесить Грандье, но отправить его на дыбу, на колесо, на костер. При обыске обнаружились и другие сокровища. К примеру, письма Жана Д'Арманьяка. Теперь у Лобардемона было запасено хорошее средство, чтобы держать королевского фаворита в узде. Если ослушается — можно будет отправить его в ссылку, а то и на эшафот. Среди прочих бумаг нашелся и оправдательный приговор, подписанный архиепископом Бордоским. Что ж, в настоящее время монсеньор де Сурдис у короля на хорошем счету и исправно руководит адмиралтейством, однако если в будущем его положение пошатнется, бумага окажется кстати — хорош прелат, который покрывает разоблаченного колдуна. В любом случае, оправдательный приговор следовало убрать подальше, ибо тогда, за отсутствием вердикта вышестоящей инстанции, в силе оставался приговор пуатевенского епископа. Из этого приговора следовало, что Грандье занимался в церкви прелюбодеяниями. Если священник способен на такое, значит, он мог околдовать и семнадцать монахинь.
В последующие недели в Лудене торжествовали месть, злоба и сведение личных счетов, причем с полного одобрения официальных инстанций. Епископ Пуатевенский издал указ, заранее понося Грандье и призывая всех и каждого доносить на арестованного священника. Многие воспользовались этим приглашением. Лобардемон и его писцы едва успевали записывать показания свидетелей. Снова вернулись к процессу 1630 года, и теперь все свидетели, прежде отрекшиеся от своих показаний, стали говорить, что и тогда говорили святую правду. На предварительных слушаниях Грандье не присутствовал, не было и его адвоката. Лобардемон не позволял защитникам участвовать в разбирательстве. Когда же мать Грандье заявила протест против столь беззаконного ведения дела, он просто разорвал ее петицию. В январе 1634 года старуха объявила, что от имени своего сына подаст апелляцию в парижский парламент. Лобардемон в то время находился в Анжере, подвергая арестанта усиленным допросам.
Однако Грандье был тверд. Он знал об апелляции и не сомневался, что в скором времени его дело попадет на рассмотрение к другому судье, не такому предвзятому. Целую неделю Лобардемон то уговорами, то угрозами пытался выудить у священника признание, но ничего не добился и в конце концов, разочарованный, отправился в Париж к кардиналу. Юридическая машина, запущенная в ход госпожой Грандье, медленно, но верно набирала обороты. Однако рассмотрение апелляции в парижском суде никак не входило в планы Лобардемона и его господина. Члены высшего судебного органа были известны своей приверженностью к букве закона, а также неприязнью к административной власти. Если к этим крючкотворам попадут материалы дела, репутации Лобардемона будет нанесен ущерб, а его высокопреосвященству придется отказаться от плана, столь тщательно разработанного и подготовленного. Поэтому в марте Ришелье поставил вопрос об апелляции Грандье на Государственном совете. Кардинал объяснил его величеству, что бесы пустились в контрнаступление, и им необходимо дать самый решительный отпор. Как обычно, Людовик XIII легко дал себя убедить, и статс-секретарь составил необходимый указ. От имени короля заявлялось, что, «невзирая на апелляцию, которую в настоящее время рассматривает парламент, его величество постановляет, что господин де Лобардемон будет продолжать расследование преступлений Грандье… с этой целью король возобновляет полномочия своего комиссара на весь срок расследования, а также воспрещает парламенту города Парижа и всем прочим судебным инстанциям вмешиваться в ход этого дела; никто более не смеет оспаривать действия комиссара, иначе будет подвергнут штрафу в пятьсот ливров».
Таким образом, агент кардинала был поставлен выше закона и наделен неограниченными полномочиями. Он вернулся в Луден в начале апреля и тут же начал готовиться к следующему акту этой чудовищной трагикомедии. Лобардемон заявил, что в городе нет достаточно надежной тюрьмы, чтобы содержать в ней опасного колдуна. Поэтому в качестве темницы решено было использовать чердак дома, принадлежавшего канонику Миньону. Дабы оградить камеру от вмешательства бесов, Лобардемон велел заложить кирпичами все окна, поставить на дверь новый замок и тяжелые засовы, а главное — закрыть стальной решеткой дымоход, через который, как известно, в человеческие жилища так любят проникать демоны. Под усиленной охраной Грандье был доставлен в Луден и заперт в своем душном и темном узилище. Кровати ему не дали, и он спал на ворохе соломы. Охраняла узника чета Бонтан (между прочим, дававшая против него ложные показания еще в 1630 году). На протяжении всего долгого процесса эта парочка обращалась с арестантом самым жестоким образом.
Убедившись, что обвиняемый находится под надежным присмотром, Лобардемон решил заняться главными свидетелями грядущего процесса — сестрой Иоанной и остальными шестнадцатью монахинями. Вопреки приказу архиепископа, каноник Миньон и его собратья вновь принялись опекать урсулинок, чтобы искоренить последствия полугодового вынужденного успокоения. Хватило всего нескольких публичных экзорцизмов, и добрые сестры вновь впали в надлежащее состояние. Лобардемон не давал им передышки. Каждый день, с утра до вечера, несчастных женщин разводили по разным церквям города и подвергали одним и тем же процедурам. Как современные медиумы, повторяющие все уловки, изобретенные еще сестрами Фоке сто лет назад, «одержимые» урсулинки и их попечители были не в состоянии придумать что-либо новое. Снова начинались конвульсии, непристойные ругательства, кощунства, хвастливые утверждения, якобы изрыгаемые дьяволами. Однако спектакль был достаточно хорошо налажен (а главное, достаточно скандален), чтобы привлечь внимание публики. Новости о новом витке одержимости распространялись посредством памфлетов и прокламаций, а также проповедей и просто сплетен. Со всей Франции и даже из-за границы собирались любопытствующие, чтобы посмотреть на это чудо. С тех пор, как увял «туристический бизнес» кармелитов, одно время обладавших чудотворной иконой, Луден еще не видел такого наплыва посетителей. Благодаря бесам город начал процветать. Гостиницы и постоялые дворы были переполнены, а добрые кармелиты, главные распорядители экзорцизма, жирели и благословляли свое везение. Все было совсем как в старые времена, когда к ним приходили толпы пилигримов.
Богатели и урсулинки. Во-первых, они стали получать щедрое содержание из королевской казны, а кроме того — подаяния от верующих и подачки от знатных приезжих — в благодарность за усердную актерскую игру.
Весной и летом 1634 года экзорцисты добивались не столько изгнания бесов, сколько новых доказательств виновности Грандье. Требовалось установить — желательно по свидетельству самого Сатаны, — что кюре действительно являлся колдуном и заворожил бедных монахинь. Однако, как известно, Сатана — Отец Лжи, и, стало быть, его свидетельству грош цена. На это Лобардемон, его подручные и сам епископ Пуатевенский заявили, что даже дьяволы обязаны говорить правду, если их понуждает к этому священник римско-католической церкви. Таким образом, любые вопли истеричной монахини отныне приравнивались к божественному откровению. Эта новая доктрина пришлась инквизиторам очень кстати. Недостаток у нее был только один — ранее ни о чем подобном никто не слыхивал. Еще в 1610 году собрание ученых-теологов обсудило вопрос о приемлемости «свидетельств дьявола» и вынесло следующее решение: «Мы, нижеподписавшиеся, доктора парижского факультета, рассмотрев некие вопросы, доверенные нашей компетенции, пришли к выводу, что обвинения, выдвигаемые демонами, а тем более полученные вследствие экзорцизма, не могут быть приняты судом в качестве доказательств; более того, мы полагаем, что, даже если сии экзорцизмы происходили в непосредственной близости от Святых Даров и сопровождались клятвой, произнесенной Именем Божьим (сама эта процедура, с нашей точки зрения, является незаконной), ни в коем случае не следует принимать на веру слова дьявола, ибо известно, что он лжец и Отец Лжи». Далее в документе говорится, что Сатана — заклятый враг человека, и потому готов вынести любые муки, лишь бы повредить христианской душе. Принимать во внимание свидетельства дьявола означает подвергать опасности людей добродетельных и благочестивых, ибо именно они вызывают у Нечистого самую большую ненависть. «Ибо и святой Фома (книга 22, вопрос 9, статья 22) утверждает, ссылаясь на мнение святого Хризостома, что дьяволу нельзя верить, даже когда он говорит правду. Мы должны следовать примеру Христа, повелевшего демонам молчать, даже когда они сказали правду, назвав Его Сыном Божьим. Никогда нельзя отдавать под суд тех, в чей адрес дьяволы выдвигают обвинения. Именно так и поступают судьи во Франции, не признавая подобных оговорок». Двадцать четыре года спустя Лобардемон и его коллеги поступили прямо противоположным образом. Экзорцисты пренебрегли соображениями человечности и даже религиозной традицией; агенты кардинала впали в ересь, одновременно нелепую и опасную. Исмаэль Бульо, священник-астроном, служивший под началом Грандье одним из викариев собора Святого Петра, назвал новую доктрину «нечестивой, ошибочной, предосудительной и отвратительной, ибо она превращает христиан в идолопоклонников, подрывает самые основы христианской религии, дает простор клевете и позволяет дьяволу приносить в жертву людей, причем не Молоху, а адской и злобной догме». Но кардинал Ришелье отнесся к «адской и злобной догме» с полнейшим одобрением. Этот факт подтверждают Лобардемон и автор «Луденской демономании» Пилле де ла Меснардье, личный врач его высокопреосвященства.
