Александр Артищев - Гибель Византии
— Найдешь ядро и измеришь расстояние.
Он перевел дух и с восхищением уставился на все еще дымящееся жерло пушки.
— Уж если мои храбрые воины так перепугались при выстреле, то я предвкушаю ужас, в который она подвергнет моих недругов.
— Это творение мастера, — подтвердил визирь. — Оно разнесет в пыль любую стену.
— И стены Константинополя? — живо обернулся к нему Мехмед.
— Не желаю своей самонадеянностью гневить Аллаха, но я думаю, что так должно быть.
— Твой гений ниспослан тебе свыше, христианин, — уже не сдерживая своих чувств, закричал Мехмед. — С сегодняшнего дня ты будешь обедать за моим столом!
Венгр вздрогнул, но поклонился. Меньше всего ему хотелось быть заколотым или отравленным ревнивыми к милостям султана придворными. Помимо этого, хотя и не искушенный в дворцовых интригах, он знал, как легко переходит благоволение азиатских владык в безудержный гнев и потому предпочитал держаться вдали от превратностей судьбы.
— Мой повелитель, — он склонился в глубоком поклоне. — Не лишай меня радости трудиться на благо твоего величия. Ведь если я буду присутствовать на твоих трапезах, кто будет лить для тебя новые пушки?
Мехмед было нахмурился, но затем его лицо прояснилось.
— Ты прав, христианин. Мне нужно будет много пушек, очень много.
Он пришпорил коня, но тут же натянул поводья.
— Мне странно, что царь Константин оказался столь недальновиден, что не только пренебрег твоими услугами, но и позволил тебе беспрепятственно покинуть свои владения.
Венгр вновь поклонился.
— Он был безденежен и плохо ценил мое умение. Я же работаю хорошо только тогда, когда кошель на боку тянет мой пояс к земле.
— Казначей позаботится, чтобы тяжесть твоего кошеля не давала тебе забывать о нем, — пообещал султан.
В это время вернулись посланные в поле воины. На лице Улуг-бея читалось изумление, смешанное с изрядной долей почтительного страха.
— Ты можешь поступить со мной как с лжецом, повелитель…..
— Ну? — нетерпеливо спросил Мехмед.
— Ядро опустилось более чем в тысяче шагов отсюда и вырыло яму, в которой легко может поместиться целая сакля. Мы поначалу не поверили своим глазам….
Мехмед сделал ему знак умолкнуть и вновь повернулся к визирю.
— Я не ошибся в этом гяуре. Я молод, но вижу людей насквозь: еще тогда, когда он стоял передо мной в поношенной одежде и драной обуви и смиренно просил покровительства, мои глаза разглядели в нем великого умельца. Греки падут на колени, когда перед ними предстанет эта пушка.
Он мелко засмеялся и хлестнул коня плетью.
Когда султан и его свита скрылись вдали, венгр приблизился к своему детищу и ласково погладил его горячий бок.
— Ты не подвела меня, моя крошка. Если бы твоя утроба бы лопнула…..
Он замолчал, так как даже думать о последствиях возможной неудачи было страшно. Про себя же он поклялся незамедлительно послать верных людей на розыски беглеца — грека-киприота. И поймав, вырвать ему язык, удушить, зарыть поглубже в землю, чтобы никто, ни одна живая душа не узнала об ущербности орудия.
ГЛАВА XIV
Беда пришла с той стороны, откуда ее ждали давно.
Получив на руки письменный приказ, адъютант императора поспешил к Кантакузину. Стратег развернул врученное ему послание, бегло пробежал его глазами и приказал подвести коня.
— Не подскажет ли благородный Димитрий, где мне искать мастера Феофила? — спросил гонец.
— Не более часа назад он был у Семибашенного замка. После того, как протостратор ознакомится с распоряжением государя, от моего имени добавишь, что ему нет нужды отвлекаться от дел — в Галату отправимся мы с мегадукой.
Подозвав к себе Романа, он, в сопровождении двух гвардейцев, направился к набережной Перама.
— Что случилось, дядя? — спросил Роман, поравнявшись со стратегом.
— От василевса только что пришло сообщение: в Пере, в нескольких милях от границы Галаты, начата разбивка военного лагеря. По донесениям лазутчиков, скоро там обоснуются не менее трех полков османской конницы.
Выехав на пристань через ворота Платея, Кантакузин направил одного из гвардейцев к мегадуке, другого — к распорядителю порта за паромом. Не спускаясь с коня, он ждал, нетерпеливо покусывая усы.
Мегадука прибыл с южной стороны Залива, от ворот Неория. Известили ли его посыльные императора, или сведения пришли к нему иным путем, но он уже знал неприятную новость.
— Началось? — спросил он после традиционного приветствия.
— Да, — столь же кратко ответил стратег.
Вскоре подогнали паром — две сцепленные бортами баржи с деревянным настилом на всю ширину палуб и небольшим навесом для защиты от непогоды. Установленные на корме барабаны со скрипом принялись наворачивать на себя пеньковые канаты; паром дернулся и отчалил от пристани.
За все время переправы димархи не обмолвились ни словом. Стратег беспокойно мерил шагами рассохшийся, белесый от соли палубный настил, мегадука же внимательно, будто впервые, рассматривал удаляющиеся стены и башни Константинополя.
На противоположном берегу их уже ожидал Алексий. Поприветствовав димархов, он сообщил им, что место для переговоров подготовлено на пришвартованной у пристани ромейской галере. Что подеста и начальник гарнизона уже извещены и должны прибыть с минуты на минуту.
— Похоже, представитель досточтимого Феофана намеревается присутствовать при беседе, — неприязненно произнес Нотар.
Глаза северянина недобро блеснули.
— Адмирал считает это излишним? — он намеренно употребил латинизированную форму обращения.
Мегадука вспыхнул, но сдержался.
— Мне жаль, что мой друг Феофан не состоит более в должности квестора[9]. Иначе он бы помнил, что по закону переговоры государственной важности должны протекать лишь в строго ограниченном кругу лиц.
— Могу ли я расценить услышанное как отказ в моем присутствии на переговорах?
— Перестаньте, — досадливо поморщился Кантакузин. — У нас осталось мало времени до прибытия генуэзцев. Предлагаю сейчас же отправиться на галеру и обсудить отдельные детали предстоящей беседы.
Вскоре в просторной каюте появился Ломеллино, подеста Галаты. Несмотря на достойное выражение лица, взгляд генуэзца беспокойно бегал по сторонам, избегая встреч с глазами сидящих за столом ромеев.
Городской голова рассыпался в многословных приветствиях. Он чрезвычайно рад прибытию гостей…. О, нет! Что он говорит? Хозяев!…. Сожалеет, что из-за неотложных дел они лишь изредка находят время посещать свои владения и потому от всей души приглашает димархов отобедать и отдохнуть в его особняке.
— Благодарим, — ответил за всех Кантакузин, — но мы пригласили уважаемого подесту не для того, чтобы воспользоваться его гостеприимством. Происходящие события не оставляют времени для вызова в Константинополь представителей городской управы Галаты и потому мы сочли возможным прибыть на встречу сами, пренебрегнув требованиями этикета.
Подеста закручинился. Безусловно, он осведомлен о скором вторжении врага на земли византийского императора. Но что он, ничтожный, может поделать, если на все воля Господня?
— Вот в этом мы и желаем разобраться, — произнес мегадука, неприязнено оглядывая приземистого толстяка с лисьими манерами. — Что может, а что обязана предпринять колония. Но я не вижу здесь начальника гарнизона Галаты и весьма удивлен этим обстоятельством. Не разъяснит ли подеста причину подобной медлительности?
— К моему великому сожалению, капитан неделю назад слег с тяжелым недугом, однако посыльные должны были разыскать его заместителя, лейтананта Гвиланди. И должен сказать, я не меньше вас удивлен его задержке.
Не успел он закончить фразу, как на пороге каюты показался сам лейтенант. Он был гротескно худ, просторный кафтан мешком висел на его долговязой фигуре, а на изрытом оспинами лице застыло недовольное выражение. Он молча отдал честь и опустился в ближайшее свободное кресло.
Лейтенант был не в духе. Прошлым вечером в гавани пришвартовалась плоскодонка, владелец которой занимался выгодным промыслом: за плату переправлял с противоположного берега залива портовых гетер. Как всегда, женщины были расхватаны в одно мгновение, но лейтенант, пользуясь правом старшего, сделал свой выбор первым. На его беду, та пышнотелая черноволосая гречанка оказалась не только холодна, но вдобавок еще и скаредна: потребовала за свои услуги двойную плату. К числу ее недостатков относились также и оглушающе-пронзительный голос, и богатый набор итальянских ругательств. Гвиланди поморщился, вспомнив визгливые вопли и оскорбления, сыпавшиеся на него, как из дырявого решета, когда ее, растрепанную и полуодетую, хохочущие солдаты выпихивали за дверь. А там, на улице, несмотря на ранний час, уже толпились привлеченные шумом кучки мещан. И потому, когда утром ему, раздосадованному этой историей, измученному головной болью и остатками хмеля, вскоре после сообщения о потасовке между моряками и солдатами, не поделившими девиц и как следствие — о разгроме двух портовых таверн, принесли известие о подходе врага, и почти сразу вслед за этим — немедленный вызов к ромейским военачальникам, это никак не могло улучшить ему настроение.
