Конн Иггульден - Троица
Старик граф сжал губы в нитку. Бог обратил королю в немилость его самого злейшего врага, но уверенность графа сейчас трепетала, как свеча на ветру.
– Мои люди докладывают о трех тысячах, ваше величество. Из них по меньшей мере четыре сотни лучников Уорика, все в красном. Еще две тысячи составляют копейщики и топорщики, остальное верховые. Сила немалая, с учетом, что они, как вы изволили сказать, изменники. Среди них Солсбери со своим сыном – двое самых злокозненных, которые не выказывают вашему монаршему авторитету ничего, кроме пренебрежения. Лично мне ясно окончательно: опала их только обозлила, сделав еще более опасными. И движет ими единственно стремление показать свое неповиновение королю.
Сидящий у вина Генрих снова приложился к кубку, в который тут же подлил вина стоящий подле государева плеча слуга.
– Три тысячи? – нараспев повторил Генрих. – Боже милостивый. Значит, состояние таких, как Йорк и Солсбери, и впрямь выросло сверх всяких допустимых пределов, если они могут себе позволить содержать и кормить такую армию. Брюер, – зацепился король глазами за своего главного шпиона, – за вычетом моих челядинцев, судей, герольдов и иже с ними, сколько ратных людей стоит в моем Выезде сегодня?
Как раз этот вопрос Дерри плотно обсуждал с Сомерсетом на подходе к городу.
– Не более полутора тысяч, ваше величество. Хотя, если надо, то можно вооружить еще и с сотню из числа слуг.
– С нами сплошь отборнейшее воинство, – сказал Перси. – Личная стража ваших лордов, государь. Каждый из них стоит как минимум двоих невиллских ратников. Которые, несомненно, стоят ни живы ни мертвы от одной мысли, что смеют посягать на своего короля.
– Подумайте о Йорке, лорд Перси, – едко и умно заметил Сомерсет. – Вам, я вижу, все не дают покоя Невиллы, отец и сын, а между тем командует там Йорк – тот самый, что еще недавно был Защитником и Радетелем королевства. И нас должна тревожить именно их преданность Йорку, а не ваши междоусобные распри.
Старик Перси еще не успел полыхнуть желчным ответом, как Сомерсет снова обратился к королю:
– Ваше величество, могу я просить вашего разрешения на то, чтобы перекрыть те три дороги? Пойти на такое большое войско нам затруднительно, но мы можем от них отгородиться: если захотят напасть, то пусть лезут на терновник.
– Да, распорядитесь, – кивнул Генрих, все еще мрачно прибрасывая расклад сил, который был явно не в его пользу.
Сомерсет приказал вызвать одного из своих людей, которому непререкаемым тоном выдал указания. Между тем подчиненный прекрасно знал, что заграждения уже возводятся, и Сомерсет поспешил вытолкать этого человека прежде, чем его замешательство начнет вызывать вопросы.
За то время, пока Сомерсет отлучился и вернулся, Генрих успел встать со своего места. Шеки у него слегка зарозовели от вина, но что отрадно, он был в себе и полон решимости.
– На колокольне, что в конце рыночной площади, выставить человека: пускай звонит сразу же и выкрикивает новость, независимо от того, с какого конца начнется приступ. Когда я уже здесь, с фланга меня не обойти. Молитесь, милорды, чтобы те, кто встал против меня в засаде, еще не задумались о масштабах и всех последствиях своих деяний. Отсюда я не уйду, покуда угроза нам или не рассосется, или не будет сломлена. Хотят – пускай идут приступом. Тогда этот город мы превратим в твердыню, о которую они расшибут свои головы. Теперь ступайте по своим делам. Что бы ни затевали Йорк и Солсбери, мы…
Голос короля Генриха пресек растущий снаружи шатра гвалт. Сквозь толпу солдат судорожно продирался герольд в черном, с белой йорковской розой на плече, на каждом шагу получая тычки и затрещины. С макушки у него уже стекала струйкой кровь; тревожно-бешеные глаза тщетно выискивали хоть какой-то очажок безопасности. По дороге он взывал, чтобы его пустили к королю.
– А ну пропустите его сюда! – рыкнул Генрих, так что солдатня вблизи поспешно расступилась. – Разойдись!
В тяжелом колыхании рядов образовалась брешь. Герольд – отдувающийся, бледный – пал одним коленом на булыжник и согбенно протянул свиток с восковой печатью Йорка. Свободной рукой он коснулся раны у себя на голове и в смятении поглядел на измазанные красным пальцы.
Гонец угрозы собой не представлял, но тем не менее свиток у него принял Сомерсет, не давая возможному врагу приблизиться к королю на расстояние удара; он же сломал печать. Нетвердо стоящего герольда отвели в сторонку, а герцог тем временем спешно читал послание, каменея при этом лицом.
– Что там? – нетерпеливо спросил Генрих.
– Он требует у вас меня, ваше величество, – с кислой ухмылкой ответил Сомерсет. – Чтобы вы выдали меня ему, а заодно и графа Перси. Дескать, мы оказываем на ваше величество вредоносное влияние и возводим хулу на его усердную службу, преданность и верноподданнические чувства. У вас он испрашивает милости и прощения за то, что стоит во главе войска, но… – Сомерсет вернулся вниманием к свитку, шевеля губами, – от себя он пишет, что ему не нужно ничего, кроме справедливого суда над «гнусными злошептателями» при вашем дворе.
– А я там упомянут? – поинтересовался Дерри Брюер.
– Вы нет, – не глядя в его сторону, бросил Сомерсет.
– Вот негодяй! – с чувством выдохнул Дерри. – Нет, ну надо же: столько лет я торчу у него занозой в боку, а он даже не удосуживается включить меня в свой перечень врагов. Ей-богу, это еще хуже, чем когда тебя преследуют!
На возмущение шпиона Сомерсет, не отвлекаясь от чтения, лишь скривился в улыбке. Дерри, в свою очередь, посматривал на короля в надежде, что предотвратил вспышку высочайшего гнева. Генрих при чтении письма сделался подозрительно спокоен, даже флегматичен, и кровь отлила у него от лица. Он как во сне, откуда-то издалека промолвил:
– Еще никто из моих лордов не обращался ко мне с такими дерзостями. Ответьте же ему, Сомерсет. – Король огляделся и с сухим блеском в глазах, уже крепнущим голосом продолжил: – Пошлите к нему вашего герольда. Пусть он там во всеуслышание объявит: Йорк, Солсбери и Уорик будут объявлены изменниками, прокляты и ославлены, если немедленно не покинут этого места в ожидании моего суда и в молитвенных упованиях на мою милость. Только это, и больше ничего. А там посмотрим.
Старик граф буквально цвел. Разудалый весенний день не мог для него задаться лучше, чем с гнева короля, булатом звенящего в том числе и против врагов Перси. Сомерсет с поклоном вышел. Дерри помедлил лишь для того, чтобы заручиться разрешением Генриха отправиться следом. Тогда, крепко ухватив за руку все еще кровоточащего герольда Йорка, он двинулся к завалам из бревен, мебели и хлама.
По всему было видно, что люди Сомерсета работали не покладая рук с самого своего прибытия в город. Они не только повырубили терновник, но и связали меж собой дюжины тяжелых столов и стульев, перегородив ими все три дороги, что вели в Сент-Олбанс с востока. Непреодолимым этот заслон назвать было нельзя – все созданное одним человеком может быть порушено другим, – но сюда, не дожидаясь приказа, уже стянул своих валлийцев Джаспер Тюдор. На равных промежутках здесь виднелись невысокие чернявые люди с длинными луками из тиса, готовые защищать этот рубеж, а при необходимости и влезать на него для лучшего обзора. Представив себе попытку штурма такого заслона, Дерри невольно поежился. Войску Йорка, если оно двинется на короля с этого фланга, не позавидуешь.
Сомерсет, невзирая на протесты, переваливал через заслон йорковского герольда, который лишь чертыхался, цепляясь и раздирая одежду о сучья и выступы. Видно было, как он, перелезая, пытается запомнить расположение лучников. Увиденное его не радовало.
В эту секунду снаружи из-за заслона вжикнул камень, под которым один из валлийцев, ругнувшись по-своему, пригнулся, иначе бы ему прилетело между глаз. Дерри в гневе поджал губы.
– Милорд Тюдор! – громко окликнул он. – Вашим людям известно, что король Генрих велел всем стоять на местах и не ввязываться в бой?
Вообще-то это было не совсем так, а окрик предназначался в основном тем, кто мог невзначай пойти на поводу у своего гнева или внезапной боли. Тот лучник сердито полыхнул глазами с вышины заслона, а Джаспер Тюдор, кивнув, сказал ему что-то на валлийском, отчего тот пригнул голову и стал снова глядеть наружу. Снаружи о дерево шарахнул гораздо более крупный каменюка, и Дерри вполголоса прошипел проклятие. Солсбери сейчас наставлял своего собственного герольда (не секрет, что перед угрозой расправы кое-кто из ратных людей перестает быть надежным). Вот один из валлийцев выкрикнул что-то злобно-язвительное кому-то, неразличимому по ту сторону заграждения; товарищи остряка зашлись улюлюканьем. В это мгновение сердце Дерри пронзила игла тревоги. Заграждение состояло в основном из сухого дерева. Да, на случай возгорания с этой стороны были заготовлены ведра с водой, но ведь это смотря чем и как поджигать.
