Наталья Павлищева - Невенчанная жена Владимира Святого
– Рогнеда?! Княгиня, ты ли?!
Княгиня подняла наконец глаза и бессильно опустилась прямо в снег:
– Туры…
Вслед за князем к ней бросились и дружинники. Рогнеда кивнула на Изока:
– Он ранен… ему помогите… Я ничего…
Оказалось, Туры узнал, что из Киева в Изяславль проехал кто-то от князя. Немного помаявшись, беспокойный туровский князь решил сам наведаться к Рогнеде, чтобы разузнать, не случилось ли что в Киеве. Выехал поздно, потому и спешил, чтобы успеть засветло. Вовремя, не то кто знает, чем бы все кончилось…
До ночи они все же успели добраться до веси, там в тепле, плача и трясясь от пережитого, Рогнеда рассказывала Туры о неожиданном нападении, о гибели дружинников и ранении сотника. Ее саму напоили горячим медом, растерли каким-то снадобьем и посадили ближе к очагу. Княгиня больше дрожала от происшедшего, чем от холода. Изоку тоже промыли раны травами, в веси нашелся хороший ведун, сказал, что сотник жить будет, только долго в себя приходить придется и голос хриплым останется.
Когда вернулись ездившие к месту нападения дружинники Туры, Рогнеда уже спала, всхлипывая во сне, точно от обиды, как маленький ребенок. Дружинники привезли погибших, притащили возок и даже поймали убежавшую лошадь, правда, не ту, от возка, а другую, ходившую под одним из изоковских гридей. Когда они рассказали об увиденном, Туры только головой покачал:
– Ай да княгинюшка! Не растерялась одна в лесу среди погибших! Расскажу князю, как жена к нему спешила.
Непонятным оставалось одно – кто же напал и почему тати знали об отъезде княгини? Туры дал себе слово разобраться с пристрастием. Но Рогнеде ничего говорить не стал, ни к чему беспокоить, и так много пережила. Он тоже подозревал всех, и Вышана в том числе.
Разгадка нашлась неожиданно быстро. В той же веси недосчитались нескольких мужиков. Когда Туры понял это по беспокойству женщин, он приказал созвать всех. Вышагивая перед обмиравшими от страха бабами, князь зло сверкал глазами:
– Останавливались у вас дружинники по пути в Изяславль?!
Бабы не посмели отпираться:
– Было такое…
– У кого стояли?!
– У коваля нашего, Еремы…
– Где он?
– Дык…
– Ну?! – Князь готов был вырвать правду из уст баб хоть клещами того самого коваля.
– Нету его… пропал намедни…
– Кто еще с ним?
Пропали, как оказалось, еще семеро, двое из этой веси, а остальные из соседней.
– Зачем дружинники останавливались?
– Конь у одного ногу подломил, они коня поменяли. Да тут ночь уж близко, вот и заночевали…
– Говорили о том, что княгиня поедет обратно?
Жители веси только плечами жали: нет, мол, о таком речи не шло.
– А чего же напасть решили?
– Думали, дань в Киев повезут отседова…
Туры в сердцах плюнул на снег:
– Вот дурьи головы! Да князю самому бы на содержание Изяславля присылать! Чуть княгиню не погубили! Не видать вам, тати, жизни больше, сам сгною всех!
И поубивал бы, но Рогнеда заступилась, она хорошо помнила женщину с умершим ребенком на руках на стене Родни. Дети и бабы не виноваты, что мужики поживиться решили
Простить простила, но поспешила уехать, не могла больше видеть родичей тех, из-за кого натерпелась столько страха в лесу.
Изок долго был в бреду, раны оказались тяжелыми, особенно та, что на лице, стрела пронзила не только щеку, но и горло, случайно не пробив его, иначе дышать не смог бы или безголосым остался навек. Рогнеда отказывалась ехать в Киев, пока сотник не поправится. Туры даже разозлился:
– А если он до лета лежать будет?! Тебя князь ждет!
Но упрямая женщина не двинулась с места, пока Изок хотя бы не пришел в себя. Увидев княгиню у своего ложа, сотник слабо улыбнулся:
– Жива…
Но Рогнеду держал не только Изок, одна половина ее рвалась в Киев к мужу и младшим сыновьям, вторая – обратно к оставшемуся с чужими людьми Изяславу. Если бы мальчика удалось взять с собой, мать уезжала бы спокойно, но упрямый княжич категорически отказался. Не слишком взрослый еще, всего – то десять, он обладал неуступчивым характером, умел настоять на своем. И князь не слишком интересовался их старшим сыном, видно, не мог забыть Изяслава с мечом в руках. Рогнеда мучилась от понимания, что сама стала причиной такого отношения отца к сыну, чувствовала себя виноватой перед Изяславом.
Когда причину ее маеты понял Туры, то долго размышлял. Потом позвал к себе княгиню, усадил рядом и вдруг накрыл ее руку своей большой ладонью:
– Рогнеда, я тебе сейчас за отца, а Изяславу твоему за деда. Послушай меня. Здесь остается один, там муж и двое других. Может, еще будут дети. Езжай спокойно, Изяславу все одно недолго за твоей юбкой сидеть, скоро самому на ноги вставать. А князь в другой раз не позовет, не простит, если выберешь Изяслава. У княжича в Изяславле дружина, мало будет – еще наберем. Я за ним пригляжу, ездить стану туда часто, воеводу найдем хорошего, кормильца Изяславу доброго, не то что твой Вышан…
Туры долго уговаривал княгиню, не столько потому, что не согласна или чего-то не понимала, сколько чтобы снять груз с ее души.
Только после того Рогнеда наконец отправилась к Владимиру.
* * *Изяслав проснулся поздно, солнце уже вовсю светило в маленькое оконце его ложницы. Поняв, что давно утро, мальчик подивился, обычно мать не давала спать так долго. Сладко потянулся и вдруг рывком сел на лавке, вспомнив о княгине. Она же сегодня уезжает! Шлепая босыми ногами по полу, поторопился в ее ложницу. Надо проститься, проводить хоть со двора, небось уже и вещи уложены.
Дверь в ложницу Рогнеды подалась не сразу, но войдя, Изяслав замер. Княгиня не одна! То есть матери он не видел, зато на ложе кто-то барахтался под большой меховой накидкой. Видно, стук открывшейся двери все же услышали, мех немного откинулся, и из-под него выглянуло сначала всклоченное лицо сотника Вышана, а потом… Милки. Ключница и сотник удивленно уставились на мальчика. Первым опомнился Вышан:
– Ты чего это, княжич? Поспи еще, сегодня можно долго почивать.
Вся челядь знала, что Изяслав очень любит поспать до полудня.
Мальчик спросил дрогнувшим голосом, еще не веря своей догадке:
– А княгиня? Уже уехала?..
Вышан захохотал:
– Эк опомнился! Да она еще до света укатила! Поди к себе, поди!
Растерявшийся Изяслав послушно поплелся в свою ложницу. Мать уехала не попрощавшись? А в ее ложнице, куда так любил ходить перед сном, чтобы послушать рассказы о богатырях и деде Рогволоде, теперь сотник с ключницей? А… а он? Куда же он? Как же он?!
Мальчик долго плакал, сидя на лавке в своей нетопленой ложнице, потом оделся и вышел на крыльцо. По двору водил коня холоп, о чем-то взволнованно спорили двое других. Изяслав прислушался, но мало что понял. Конь часто дышал, поводя крутыми боками, явно долго бежал, спасаясь от опасности. Княжич спросил у водившего его парня:
– А княгиня давно уехала?
– Еще до света, князь. Вот одна из их лошадок прибежала, да без всадника. Боимся, не случилось ли чего?
Мальчик заметил только это обращение: «князь». Он князь? Это его так назвали?
Сзади отозвался сонный голос Вышана:
– Чего мелешь? Какая лошадь?
Холоп кивнул на уже слегка успокоившуюся кобылку:
– Да та, какую приехавшему дружиннику взамен его дали…
Сотник довольно захохотал:
– Ай да кобылка! Удрала от нового хозяина к старому! Не захотела в Киев в неволю идти. Правильно!.. – Он уже спустился с крыльца и с усмешкой хлопал лошадь по крутой шее. Острый глаз сотника сразу заметил то, чего не углядели взволнованные холопы, – бок лошади ободран, и на луке седла кровь.
Но это увидел и подошедший Незван.
– Глянь, Вышан, чего это?
У сотника неприятно заныло сердце, конечно, он не должен был слушать княгиню и отпускать ее с тремя дружинниками через лес. Но Рогнеде попробуй возрази! Вышан отмахнулся:
– Да, видно, через кусты продиралась.
Про Изяслава все забыли, точно его и не было на крыльце. Мальчику стало так горько и одиноко, что из глаз снова едва не брызнули слезы. Но княжич взял себя в руки и поплелся в трапезную. Там уже хозяйничала довольная собой и жизнью Милка.
– Княжич, есть будешь? Я княгине в дорогу пироги пекла, вот еще два осталось. Возьми, они с зайчатиной…
Изяслав вдруг почти крикнул, топнув ногой:
– Я не люблю с зайчатиной!
Ключница недоуменно поглядела на мальчика, точно говоря: «Да кто тебя спрашивает?», пожала плечами:
– Других нет…
До вечера Изяслав прятался в своей стылой ложнице, которую так и не протопили ставшие враз ленивыми холопы. Чувствовалось, что нет твердой руки княгини, ее грозного взгляда. Обеда не было, Изяславу все же принесли в ложницу те самые два пирога с нелюбимой им зайчатиной. Пришлось есть их. Мальчик сидел у огня всеми забытый и несчастный и нехотя жевал холодный пирог. По его щекам текли злые крупные слезы. Один, совсем один. Ну и пусть!.. Пусть!.. Он притащил себе пару поленьев и сунул в едва тлевшие угли очага, сырое дерево никак не хотело разгораться, дымило, от этого стало еще обидней. Отец отправил от себя подальше из Киева в забытый людьми Изяславль, мать тоже уехала… Братья в Киеве, за ними небось смотрят день и ночь, не оставляют без обеда. Обида захлестывала, ребенок стал думать о том, как погибнет, и все будут жалеть. Он уйдет в лес и там пропадет, по весне найдут лишь косточки! Или утопится в проруби на реке! Или умрет прямо в этой ложнице от голода и холода! Наконец, когда Изяслав придумал уже десяток способов отомстить родным, пламя охватило одно из поленьев, стало заметно теплее. Второе все еще шипело тающим снегом, потрескивало и немного дымило.
