Валентин Гнатюк - Рюрик. Полёт сокола
— Отче, — обратился Рарог к волхву, — прошу принять от нас, воинов, богу нашему Перуну белого жертвенного быка.
На следующий день князь собрал свою вновь присягнувшую дружину.
— Теперь мы все, и вы, и я, служим Словенской земле! — торжественно молвил Рарог. — Князь и дружина одним целым должны быть, иначе не будет ни побед над врагами, ни ладу в княжестве. — Князь сделал знак, и сокольничий вынес на рукавице белого сокола и стал подле князя. — Ободриты-рарожичи ведают, отчего именно Белый Сокол покровитель нашего племени, и отчего его образ на стягах и щитах нашей дружины. Но среди новых воинов есть свеи, даны, франки, меря, весь, чудь и другие, потому я расскажу, что для нас значит образ рарога. Сокол никогда не поступает вероломно или исподтишка. Он всегда блюдёт правила, атакует открыто, но настолько быстро, яростно и мощно, что мало кому удаётся ускользнуть от его молниеносного удара. Сокол не просто падает на жертву, но ускоряет свой полёт волнообразным трепетанием крыльев, и тогда его скорость соразмерна скорости полёта стрелы, выпущенной сильным и умелым лучником. Иногда падение сокола столь стремительно, а удар по шейным позвонкам жертвы настолько силён, что голова супротивника отлетает прочь в воздухе. Так и мы, рарожичи, должны не просто хорошо орудовать мечом, но, подобно соколу, владеть волной, рождающейся в душе, волной праведного гнева и ярой силы, которая, пройдя по телу, выплёскивается в неотразимом, как бросок сокола, ударе, отсекающем голову врага напрочь. Мы должны сражаться и побеждать честно, лететь на противников стремительно и неотвратимо, и одним мощным ударом отсекать головы врагам, сколько бы их не пришло! — закончил князь. — Повернувшись к сокольничему, он перенял с его руки белого сокола и, подняв его, воскликнул: — Слава Рарогу!
— Слава! Слава! Слава! — эхом откликнулась дружина, восславляя огненный дух Сварога в образе сокола и своего князя Рарога Годославовича, достойного наследника Гостомысла и продолжателя воинских традиций Варяжской Руси.
— Новгородцы, беда! — запыхавшийся, покрытый грязью и пылью незнакомый воин соскочил с лошади и, пошатываясь от долгой скачки, пошёл меж рядами дружинных сотен, высматривая нового князя. Узрев добротно одетых мужей в белых нарядных епанчах, он в растерянности остановился, не зная, к кому обращаться.
— Кто ты таков и что за беда стряслась? — сразу весь подобрался Рарог.
— Я посланец от воеводы изборского. Там кривичи с чудью свару затеяли, воевода думал своим полком разогнать враждующих, да сил не хватает!
— Из-за чего свара? — строго спросил князь.
— Дак, из-за угодий. Рекут, кривичи промышлять стали на земле чудской, а те их побили, потом кривичи пришли и чудин покарали. Чудь свои рода кликнула, и пошло-поехало…
— Ну что, дружина, не успели и дух перевести, а тут уже и дело подоспело! — молвил князь. — Воевода, через час выступаем! А ты, воин, — обратился князь к изборцу, — проводником будешь, а пока ступай отдохни.
Ольг тут же кликнул темников для распоряжений.
— Слышишь, брат, — обратился рассудительный Трувор, — вчера тот волхв именем Древослав… он ведь изборский?
— Так, изборский, а что?
— Разумею, его мудрого совета испросить надобно, а коли по дороге нам, то с собой взять. Кто же лепше него нам разобъяснит, отчего сия свара случилась, да и как её погасить, чтоб новой вражды не посеять.
— Доброе дело, брат, разыщи-ка сего волхва.
— Свара, княже, она не из-за чуди или кривичей, простому люду места хватает и для охоты, и для рыбной ловли, и для всяких других промыслов. Всякие свары, они сверху идут, коль возникла, значит, что-то бояре али купцы богатые не поделили, — молвил Древослав по дороге.
— Расскажи, отче, что за народ эта чудь, мы-то по морю хаживали, больше с эстами сталкивались, — попросил Трувор.
— Народ земли, как они себя называют, земледелием и всем, что с ним связано, живут. Однако коли биться приходится, то до последнего сражаются, а когда уж нет сил, то и вместе с семьями себя захоронить могут, чтоб в полон к врагу не попасть.
— Как это захоронить? — не понял Синеус.
— А так, княже, яму роют, а сверху на столбах над той ямой землю, камни, деревья кладут, потом спускаются, столбы подрубают, да так живьём себя и хоронят.
— Вот тебе и мирные хлеборобы! — воскликнул Синеус.
— Они из каких народов? — снова спросил Трувор.
— Смесь тех же эстов, финнов да угров. Добре разумеют и тех, и других, и третьих, да только рекут по-своему на любом их этих языков.
— А кривичи, отче? — спросил Синеус.
— Кривичи — славяне, тоже отчаянные воины и народ крепкий, сидят на истоках великих рек — Ра-реки, Западной Двины, Непры, и никому тех истоков никогда не уступали. Князь Гостомысл и с чудью, и с весью, и с кривичами находил общий язык, где словом, а где и силой воинской, все дань в казну княжескую платили. А теперь, вишь, каждый опять к вольнице норовит вернуться. Кривичи сами, с кого хошь, дань берут, Полоцк, рекут, богаче Новгорода, отчего мы должны ему дань платить? Напротив, хотят земли той же чуди к рукам прибрать. А с полудня кривичи воюют с хазарами, что полян, сиверу и вятичей уже данью обложили, и к полночным торговым путям добраться хотят. Вот вепсы, те смирные, воевать не любят, да куда деваться, коли каждый на них нажиться норовит.
— А Изборск, он чей град?
— Изборск князем Гостомыслом и его сыном поставлен, живут там в основном словене да кривичи, а наречён в честь внука Гостомыслова Избора, коего ещё в младенчестве змея уклюнула.
Пока дружина подоспела к Плескову, уже было сожжено три веси кривичей и две чудские веси.
— Виноват, княже, перед тобой и покойным Гостомыслом виноват, не успеваю своей малой сторожевой дружиной, — понурив голову, оправдывался изборский воевода Верба, седоусый рассудительный муж. — Пока за чудинами гоняюсь, кривичи бедокурят, за теми устремлюсь, эти уже сроились и на кривичей идут. Вчера чудь на лодьях пришла да Плесков захватила. И за другие грады боязно, пока я по лесам с воинами бегаю, в любом из поселений усобица вспыхнуть может! Плесков поскорей обратно вернуть надобно, пойдёт ведь товар беспошлинно! Но и свары кровавой допустить нельзя, в граде ведь жёны, дети…
— Из-за чего вражда случилась, воевода? — озабоченно спросил князь.
— Прежде граница меж кривичами и чудью проходила по среднему течению реки Великой. А ныне уже и Выбутские пороги, последние перед озером Чудским, и сам Плесков, где река большим плёсом разливается и в нём удобно лодьи ставить и торг вести, — всё во владении кривичей. Чудь, знамо дело, считает сии земли исконно своими и глядит на кривичей как на захватчиков. Вражда то старая, несколько веков ей уже, да видно после смерти князя Гостомысла кто-то угли той вражды раздуть решил. Сперва чудины на Выбутских порогах стали заборы каменные возводить, рекли, мол, земля наша, и тут межа каменная нас с кривичами разделит. Да кривичи их оттуда выбили, сроившись. В ответ чудины кликнули подмогу из-за Чудского озера и вместе с теми, что на лодьях пришли, Плесков-град захватили. Сказали, что сами теперь будут пошлину с купцов за товары взымать. А в граде-то народ разный: и чудь, и водь, и словены, и кривичи, да кого ж только нет в торговом граде, — сокрушался воевода. — Кривичи тоже собрались с силами, вслед за порогами град теперь намерены отбить. Сколько людей пострадает-то!
Рарог стал собран и быстр, как всегда в боевом деле, он, будто хищник, почуял опасность, и очи его заблистали огнём ярого охотника, речь стала краткой и повелительной.
— Мне четверых добре знающих сии места воинов, будут проводниками. Ты на лодьях, воевода? Станешь по реке, следи, чтоб из града никто не ушёл. Зачинщиков свары надобно в железо взять и предать суду княжескому. С Плесковом я сам разберусь, и с враждующими тоже!
— Всё понял, княже, — кивнул Верба. — Только вот, боюсь, что зачинщики уже мертвы, тот, кто свару задумывает, самых рьяных завсегда первыми в Навь отправляет, а следом и тех, кто их порешил, чтоб к нему тропка не привела! — Воевода собрал свою невеликую дружину и двинулся к реке.
— Отче, — обратился к волхву Рарог, — ты пойдёшь в Изборск?
— Нет, с твоей дружиной останусь пока, может, сгожусь, а то ведь посекут друг дружку чудины с кривичами ни за что. Усобица, она сродни слепцу с мечом — крушит всех подряд, не разбирая правого и виноватого.
— Братья, делаем так, — отрывисто молвил Рарог Ольгу, Трувору и Синеусу, — отправим по двое посыльных с княжеским словом к каждой стороне: оружие сложить, град освободить, зачинщиков выдать. Кто ослушается и станет сопротивление чинить, будет покаран нещадно, другим в назидание. Всем речь, что на неправых есть суд княжеский, а кто решил самосуд устроить, будет покаран по Русской Правде!
