Паринуш Сание - Книга судьбы
– Так, может быть, они не вместе. Может быть, у них разные задания.
– Задания?
– О, я не знаю.
Под каким-то предлогом его отец отвел меня в сторону и предупредил:
– Не говори ни с кем о Хамиде.
– Но ведь все знают, что он уехал по делам.
– Да, но не рассказывай, что он пропал. Говори всем, что он в Резайе, что на работу понадобилось больше времени, чем думали, и что он регулярно тебе звонит. Ни в коем случае не открывай, что все это время не получала от него вестей. Это навлечет подозрение. Я поеду в Резайе и постараюсь что-нибудь выяснить. Кстати, как у тебя с деньгами? Хамид оставил достаточную сумму на расходы?
Опустив глаза, я призналась:
– Нет, больничные счета все съели.
– Так почему же ты ничего не говорила?
– Не хотела вас огорчать. Я одолжила немного у родителей.
– О, не надо было! Ты должна была сказать мне.
Отец Хамида дал мне денег и велел:
– Немедленно верни долг своим родичам и скажи им, что деньги тебе послал Хамид.
Неделю спустя, усталый, разочарованный, отец Хамида вернулся из дальней поездки, так ничего и не узнав. Вместе с мужем Монир он обшарил все города в провинции Азербайджан вплоть до границы с Советским Союзом и не напал на след Хамида. И я себе места не находила. Вот уж не думала, что буду так беспокоиться за Хамида. В самом начале супружеской жизни он отучил меня ждать его возвращения, но на этот раз все было иначе. Слишком долго он не возвращался, и это уже становилось подозрительным.
Как-то ночью в конце августа меня разбудил странный звук. Погода все еще стояла теплая, и я оставила окна открытыми. Я прислушалась. Звук доносился с внутреннего двора. Я глянула на часы. Десять минут четвертого. В такой час Биби не стала бы выходить. В ужасе я подумала, что к нам забрался грабитель.
Сделав несколько глубоких вдохов, я собралась с силами и на цыпочках подошла к окну. В бледном свете луны виднелась тень автомобиля и трое мужчин во дворе. Они метались туда-сюда, что-то переносили. Я хотела крикнуть, но голос замер. Я просто стояла и глядела на них, пока не сообразила, что они не грабят дом – напротив, они что-то перегружали из автомобиля в подвал. Нет, это не воры. Я понимала, что мое дело – молчать и сохранять спокойствие.
За десять минут они управились с вещами, и тогда из погреба вылез четвертый. Даже в сумраке я не могла не узнать Хамида. В глухой тишине они вытолкали автомобиль со двора, Хамид закрыл дверь и пошел по лестнице наверх. Меня раздирали противоречивые чувства: облегчение и радость оттого, что он вернулся, ярость и гнев за то, что так долго отсутствовал. Так мать, отыскав убежавшего ребенка, сперва сильно бьет его по лицу, потом стискивает в объятиях и плачет. Хамид постарался бесшумно отворить дверь на верхней площадке. Мне захотелось сделать ему гадость – едва он переступил порог, я включила свет. Он отскочил и в ужасе вытаращился на меня. Опомнившись, пробормотал:
– Ты не спишь?
– О! Какой сюрприз! Как ты сюда попал? Заблудился? – съязвила я.
– Чудно! – вздохнул он. – Нечего сказать, тепло меня встречают.
– А какого приема ты ждал? Вот так нахальство! Где ты пропадал? Даже не позвонил ни разу. Надорвался бы, если бы черкнул короткую записку, хоть какое-нибудь известие о себе? Не подумал, что мы тут все изведемся от тревоги?
– Вижу я, как ты обо мне тревожилась.
– Да, я была так глупа, что переживала о тебе. Но ладно я – о родителях ты не подумал, о твоей бедной матери, об отце – они заболели от страха за тебя.
– Я тебе велел не поднимать суету. Предупредил, что работа может затянуться.
– Пятнадцать дней могут растянуться на месяц, но не на четыре. Несчастный твой отец, где он только тебя не искал. Я боялась, как бы с ним не стряслась беда.
– Искал меня? Где он меня искал?
– Повсюду! В больницах, в моргах, в полиции.
– В полиции? – тут он по-настоящему перепугался.
А меня подмывало озорство, хотелось причинить ему боль:
– Да, вместе с братом Шахрзад и родственниками других твоих друзей. Они разослали ваши фотографии в газеты.
Он побелел, как меловой утес.
– Сумасшедшая! Неужели ты не могла держать здесь все под контролем?
И он стал поспешно натягивать свои пыльные башмаки.
– Куда ты собрался? А полиции что сказать – что вернулся и не с пустыми руками?
Он уставился на меня с таким ужасом, что я чуть было не расхохоталась.
– Что ты несешь? Хочешь нас всех погубить? Здесь теперь небезопасно. Надо поговорить с товарищами. Вместе решим, что же нам теперь делать.
Он уже открыл дверь и занес ногу на ступеньку, когда я призналась:
– Не нужно никуда ходить. Я солгала. В полицию мы не обращались. Твой отец лишь съездил в Резайе и вернулся, не отыскав тебя.
Он выдохнул с облегчением, буркнул:
– Дурная? У меня сердце оборвалось.
– И по заслугам… Или нам одним жить в вечном страхе?
Я постелила ему в гостиной.
– Я лягу в своей комнате, – сказал он. – В той, дальней.
– Там теперь детская.
Не успела я произнести последние слова, как он опустил голову на подушку и тут же уснул – так и не сняв с себя пропыленную одежду.
Глава третья
Месяц проносился за месяцем. Дети росли, характер каждого формировался и становился все более определенным. Сиамак – гордый, воинственный, предприимчивый, всякое проявление нежности давалось ему с трудом. Малейшее сопротивление вызывало у него безудержный гнев, он пытался сокрушить препятствия силой своих кулаков. Масуд, напротив, был мягок, добр, приятен в обращении. Он с готовностью проявлял свою любовь к близким и даже к природе и окружавшим его вещам. Его ласки залечили в моей душе рану, нанесенную нелюбовью Хамида.
В отношениях между братьями установилась своеобразная гармония: Сиамак командовал, а Масуд подчинялся, Сиамак фантазировал, сочинял какие-то истории, а Масуд в них верил, Сиамак шутил, а Масуд смеялся. Сиамак дрался, а Масуд принимал трепку. Порой я со страхом задумывалась, как скажется на нежном и любящем характере Масуда мощное и недоброе влияние Сиамака, но заступиться за Масуда не смела: одно лишь мое слово, и в Сиамаке вспыхивали ярость и ревность, побои становились еще злее. Предотвратить такую вспышку можно было одним только способом: найти ему занятие поинтереснее.
В то же время Сиамак стал необоримым щитом, прикрывавшим Масуда от всего мира. На любого, кто смел обидеть его брата, Сиамак бросался с таким неистовством, что сам же Масуд вынужден был заступаться и просить пощады для своего недруга. Зачастую этим недругом оказывался сын моего брата Махмуда Голам-Али, как раз попавший по возрасту между Сиамаком и Масудом. Не знаю, почему они стали драться с той минуты, как впервые сошлись втроем. Хамид видел в этом обычные мальчишеские разборки, я же не понимала и не принимала такого объяснения.
Хотя Махмуд женился через три года после моей свадьбы, у него подрастало уже трое детей. Старший – Голам-Али, за ним Захра, на год моложе Махмуда, а младший – Голам-Хоссейн, ему в ту пору был всего год. Дурной характер и нелюдимость Махмуда с годами все усугублялись, а в последнее время проступила и какая-то одержимость: Этерам-Садат постоянно жаловалась на это нашей матери.
– Он совсем стал рассеянный, путается, – говорила она. – По нескольку раз повторяет молитвы, а потом спохватывается, правильно ли он их прочел.
На мой взгляд, то была вовсе не рассеянность: разум Махмуда оставался все таким же острым, особенно в вопросах торговли и денег, и бизнес его процветал. Он обустроил на рынке лавку, работал уже на себя, а не на хозяина, считался первостепенным знатоком ковров. В работе он не проявлял ни одержимости, ни рассеянности, тут религии почти не отводилось места – единственное, он ханжески соблюдал предписание ислама жертвовать пятую часть дохода на благотворительность: в конце месяца отправлял весь свой заработок отцу Этерам в Кум, тот вычитал небольшую сумму на благотворительность и возвращал остальное Махмуду. Перейдя таким образом “из рук в руки”, деньги становились, как они это называли, халяльными, и совесть не тревожила Махмуда.
Ахмад давно уже ушел из семьи. Никто о нем особо не беспокоился, кроме госпожи Парвин, которая все твердила: “Надо что-то делать. Если так и дальше пойдет, он себя погубит”.
Он теперь не только пил еженощно и скандалил в пьяном виде на улице. Госпожа Парвин говорила, что дошло и до наркотиков. Но матушка отказывалась этому верить и пыталась спасти сына от нечистого и от дурных друзей молитвами и всяческими суеверными ритуалами. Отец же давно махнул на него рукой.
Али вырос, школу он так и не закончил. Одно время он работал в столярной мастерской вместе с Ахмадом, но отец не стал пускать дело на самотек и употребил свои власть и авторитет на то, чтобы отдалить Али от Ахмада. “Если предоставить его самому себе и не остановить немедленно, мы и этого сына потеряем”, – говорил он.
