Родные гнездовья - Лев Николаевич Смоленцев
К концу июля, когда все острова были обследованы, Журавский приказал Кожевину держать курс на Югорский Шар, где нашел когда-то Фритьоф Нансен силурийские отложения. Там они предполагали разделиться: Дмитрий должен был гнать карбас в Кую, а Никифору с оленеводами, кочующими на Вайгаче, предстояло пройти на северную оконечность острова и собрать там геологические образцы. За три экспедиции с Журавским Никифор научился самостоятельно различать многие окаменелости и отложения. Андрей со Шпарбергом намеревались произвести топографические съемки Хайпудырской губы и выйти к Вашуткиным озерам, к месту окончания прошлогоднего маршрута.
* * *
2 августа 1905 года карбас «Тундра» подплывал к Югорскому Шару, отделявшему остров Вайгач от материка. Ничто не предвещало беды. Разве только быстрый полет гагар к берегу да непонятное томление в груди людей.
— К вечеру будем в Хабаровке! — радовался Журавский. — Там должен ждать нас капитан «Ольги» Ануфриев. Кожедуб, Ель-Микиш, — обратился Журавский к проводникам, — давайте распределим снаряжение, упакуем коллекции в ящики. Ты, Михаил, напишешь на ящиках адреса. Иван Петрович поднимет карбас на борт «Ольги» с готовым грузом, да и Митяю не надо будет возиться с упаковкой у Ульсена.
— Дело, — согласился немногословный Шпарберг.
— Поспешать надо — вишь, птичи торопятся в гнезда, — мотнул Кожевин рыжей бородой в сторону берега. — Таколи Карло из Карского моря не пугнет нас — парус-то обвис.
Карло «пугнул» на закате солнца, а к ночи задул так свирепо, что разом оборвал цепь якоря и понес карбас с людьми в клокочущий океан, с треском ломая мачты, надстройки.
— Руль! Руль помогите держать! — кричал Митяй на корме.
— Никифор! — отдавал четкую команду Журавский. — К Митяю! Михаил, отчерпывай воду!
Сам Журавский увязывал ящики со снаряжением, с коллекциями и крепил их к шпангоутам на дне карбаса, спасая ценный груз, пытаясь улучшить остойчивость суденышка.
— Харч укутай брезентом! — кричал с кормы Митяй. — Харч спаси!
Однако совет опоздал: сухари, крупы, сахар, чай были залиты водой и превратились в месиво... Не удалось спасти и руль — сперва его вырвало из рук Кожевина и Никифора, швырнув их на борт так, что Ель-Микиш потерял сознание и был бы выброшен в море, не схвати его Митяй за полу малицы. Та же дьявольская сила выдернула руль из гнезда. Лишенная ветрил и руля, «Тундра» была в полной власти разбушевавшегося океана. Теперь усилия всех были подчинены одной задаче: беспрестанному отчерпыванию воды. Сменяя друг друга, забываясь на час-два в коротком сне, неделю носились они по океану.
— Где мы? — пытался понять сам и выяснить у Кожевина Журавский.
— Токо бог ведает! — отфыркиваясь от воды кричал в ответ Митяй. — На него уповать надоть! Крепись, робя! Крепись!
Митяй никак не мог понять, откуда берет силы Андрей — по-мальчишески тоненький, не в меру подвижный даже теперь, на седьмой день изнурительного труда на краю гибели. Михаил сдал так, что вахты они делили на троих. Заметно начал терять силы Никифор, старший из всех них.
Карский ветер стих на восьмые сутки так же внезапно, как и обрушился на карбас.
— Осподь-милостивец! — громко молился Митяй, вглядываясь в горизонт. — Неуж пронесло? Никифор! Подымись, глянь... — позвал он обессиленного кочевника.
Ель-Микиш вылез из «собашника», как зовут поморы низкую каюту карбаса, попытался встать на ноги, но не смог. Он опустился на колени, вцепился в борт и смотрел на узкую полоску земли на горизонте.
— Неуж Болванска Кошка?! — не верил своим глазам Никифор.
— От и я так думаю, — уверенно подтвердил Митяй. — Карло удул нас на то же место, откель мы почали путь. Однако и тут погинуть можно, — согнал радость с лиц опытный помор. — Ишь волны-то каки — размолотят нас без руля-то о скалы! Руль надо робить!
Но «робить» могли только Митяй с Андреем, принявшиеся из последних сил сооружать подобие руля из досок, оторванных от сланей.
Три дня отпаивали их кочевники теплой оленьей кровью, куропачьим бульоном, затирухой из тундровых целебных трав на клюквенном настое.
— О, Номо! О тадэбце! — перешептывались изумленно самоеды, узнав Журавского. — Сын русски бог Вениамин спускался с неба. Это принесет нам счастье...
На третий день за ужином Журавский задал вопрос, которого ждали все:
— Что будем делать дальше? Приказывать я не могу... Свое мнение выскажу последним...
Андрей знал, что его слово, скорее всего, будет решением для Шпарберга и Никифора, потому боялся его высказать. С чем продолжать экспедицию? Ни продуктов, ни боеприпасов у них не осталось. Была испорчена значительная часть снаряжения, погибли гербарии, унесло флягу со спиртом для коллекции препарирования насекомых. Они были на побережье Болванской губы, в которую впадала Печора. До Усть-Цильмы было верст шестьсот прямого спокойного водного пути. От Вашуткиных озер их отделяла тысяча с гаком верст тундры. И от озер по Адзьве, Усе и Печоре предстояло еще плыть на лодках полторы тысячи верст, чтобы оказаться к предзимью в Усть-Цильме.
— Ненец говорит, — показал на шептавшихся кочевников старый знакомый Журавского Иван Хасовако, — олешка даем, порок даем, дробя даем — озера бежим, Пымва-Шор бежим...
— Полпуть обратно не кодят, — поддержал Ивана Ель-Микиш...
— Путь мы выбрали сами, потому обязаны принять дорожные счета — с грустной улыбкой, но решительно проговорил Шпарберг.
Андрей не смог унять радости, и слезы покатились по его впалым щекам. В них было все: и пережитые волнения, и признательность его спутникам и ненцам за их сердечность и доброту. Вскоре Иван Хасовако говорил женщинам:
— Люди не духи — по земле ходят[14]. Эти, однако, все стремятся вверх — пойдем и мы с ними, готовьтесь наутро снимать чум.
Утром грузовой аргиш, ведомый женщинами, плыл по бескрайней тундре вслед за легкими нартами Ивана Хасовако. Две последние нарты были отданы гостям. Журавский с Никифором свернули в глубь тундры, чтобы определить степень солености изолированных озер по мере удаления их от побережья океана и пополнить ботанические и зоологические сборы...
