Мать королей - Юзеф Игнаций Крашевский
– Смотрите, как обходится со мной мачеха…
Её двор в этом поддакивал и помогал, а Страш разносил по городу новости о жестокости мачехи, которые пробуждали жалость. Впрочем, Сонька и её личная служба мало на это обращали внимания, потому что помочь было нельзя, а всякие попытки помирить ещё усиливали неприязнь. В ребёнке-сироте выработался едкий и замкнутый в себе характер – королева была слишком горда, чтобы, чувствуя себя невинной, унижаться перед девушкой.
Обещанное развлечение, которое и юноши, и девушка старались приблизить, началось.
Королева сначала вышла грустная, желая быть только свидетелем, как развлекается её двор. Сидела, не принимая никакого участия в танцах, и едва отвечала на задаваемые вопросы. Но эта атмосфера радости, молодости и песни оживила в ней былую энергию, кровь ударила в сердце. Все глаза и лица ей улыбались. Девушки прибегали, целуя руки и с фамильярностью признаваясь в своих кокетливых проделках.
Хинча практически постоянно стоял за её креслом и что-нибудь рассказывал, что могло побудить к смеху; а уходил он на мгновение, его заменяли Ян из Конецполя или Ваврин Заруба. Все они обожествляли свою молодую королеву и каждый был счастлив, когда словечко от неё мог услышать.
Как случилось, что под конец праздника королева подала руку Хинчи и пошла с ним танцевать, улыбаясь белыми зубками, она сама, может, не знала.
Этот танец длился недолго, и она вернулась на своё кресло румяная, робкая, точно совершила большое преступление.
Это придало девушкам смелости и начались страстные танцы, так что старшая пани Анна, вдова маршалка Збигнева, своим авторитетом должна была положить этому конец.
Был это только первый шаг, которым Хинча и его товарищи сумели воспользоваться, чтобы вечерние развлечения вскоре повторились.
Старшую пани Анну подкупил сладкими словами Ян Краска, к которому она питала слабость. Назавтра уже наверное говорили, что королева снова созывает гостей и музыкантов на пару дней.
Хотя Страша и никого со двора принцессы Ядвиги не было во время развлечений в комнатах королевы, разве что за дверями, на следующий день он рассказывал дивные вещи о том, что там делалось. С ужасом повторяли, что королева пошла танцевать с Хинчи и что все юноши так фамильярно вели себя, словно очень были уверены, что будут в милостях у Соньки.
Получилось так, как обещал себе Хинча, а Краска вымолил у старой пани. Королева не противилась, чтобы двор снова развлекался и её развеселил.
На другой вечер всё пошло глаже и легче; юноши и девушки были более смелыми, да и королеве не казалось ни странным, ни предательским, что доверительно беседовала со своими каморниками, а те говорили ей комплименты.
Среди этих пустых разговоров она могла на мгновение забыть о том, что ей угрожало, что претерпела и какие её ещё ждали испытания.
Хинча, сколько мог, находился за креслом своей государыни, не обращая внимания на то, что его ею преследовали и что давал этим повод для новых пересудов.
Видя, что он стоит на страже, королева повернулась и спросила:
– А почему вы не подберёте себе пару? Красивых девушек много, и не одна, может, была бы вам рада. Ну! Признайтесь мне, которая из них вам милее? Каска и Эльза обе красивы!
Хинчи сделал гримасу.
– Милостивая пани, – сказал он, – возможно, какая-нибудь из них показалась бы ничего, но там, где цветёт роза или лилия, трудно смотреть на ноготки.
– Вы, должно быть, от немцев научились такой нечистой речи, – отвечала королева, – я её не понимаю…
Хинча, заметив, что слишком резко выступил, опустил глаза и отошёл на шаг. Королеве стало жаль его.
– Скажите мне, – спросила она, – а за кем ухаживает Яшко из Конецполя? Потому что вижу, что, вроде, не знает, кого выбрать, и ухаживает за всему подряд.
– Милостивая пани, – сказал Хинчи, желая исправить свой поступок, – мы тут все, сколько нас, смотрим только на нашу королеву, а при ней нам ни одна не мила.
Сонька покачала головкой и погрозила Хинчи, который, желая обратить в шутку то, что поведал, усмехнулся.
– Мне нечем вас за это наградить, – прибавила потихоньку королева.
– А мы ничего не требуем и ни на что не надеемся, – прибавил Хинча. – Сколько нас тут, мы хоть жизнь готовы отдать.
Королева молчала, а спустя минуту настойчиво сказала:
– Сейчас же иди пригласи на танец Хелусю Котку, и твоя закружившаяся голова выпрямится.
Послушный Хинча ушёл, но его место тут же занял Яшко из Конецполя. Этот говорить не решался, ждал приказа. Королева пошутила, что не знает, какую выбрать, и советовала ему Эльзу; он от всех отказывался.
Так прошёл весь вечер, но Сонька на танец уже не дала себя вытянуть. Фемка, которая что-то услышала, советовала ей быть осторожной.
– Злые языки колят, как жала, – шепнула она с утра. – Повеселиться хорошо, но страшно, как бы потом не плакать.
Это предостережение не произвело ни впечатления, ни эффекта. Сонька чувствовала себя в душе невинной, а развлечения сокращали долгие дни её одиночества. Ягайлло редко сидел в Кракове, королеву мало кто навещал, могли ли поставить ей в вину, что приказывала иногда петь, что позволяла каморникам в своём присутствии развлекаться с девушками, а порой и сама, забыв о заботах, улыбнулась? Собираться вечерами у Соньки у двора, к которому иногда присоединялись и чужие, вошло в привычку. Из этого тайны не делали.
Принцесса Ядвига ни разу не дала мачехе привлечь себя на праздник – отговаривалась болезнью или просто отказывала. Страш тем временем шпионил и фамильярное отношение с королевой придворных, врагом которых он был, выставлял перед людьми с ужасом, как некие преступные романы.
Когда его не впускали в покои, у Одроважа была привычка подкрадываться к двери и ловить то, что слышал, чтобы потом из этого создавать негодную клевету.
Это подслушивание заметили, Каска и Эльзя Щуковские потихоньку подкрались и поймали его на месте преступления. На их крик прибежали Хинча, Яшко из Конецполя и двое Щекоцинских, и задерженного Страша не только побили, но пожаловались на него охмистру Мальскому. Из этого выросла история, неприятная для Страша, которому пришлось отсидеть наказание в замковой темнице.
Это увеличило его злобу и, выйдя из заключения, когда появился перед принцессой, он громко поклялся:
– Они узнают меня, не буду жив, если не посажу их всех глубже, чем я сидел, и надолго. Узнает меня и Русинка, которой надоел старый муж и ищет себе молодых для развлечения.
Таким образом, сразу пошли доносы Витовту в Литву, но,
