Царица поверженная - Маргарет Джордж
Перед наступлением нового дня мы проснулись обессиленные, но счастливые. Голова Антония лежала на моей шее, и он, потянувшись, взял пальцами медальон Цезаря.
– Хватит носить его, – сказал он. – Цезарь теперь бог, смертные ему не нужны. Они нужны другим смертным.
– Таким, как ты? – спросила я. – Но разве ты не бог? По крайней мере, в Эфесе?
Антоний хмыкнул, потом вздохнул:
– Ну, не знаю, пока я к этому не привык. – Он повернулся и окинул взглядом мое тело, едва видное при слабом свете. – Как, наверное, никогда не привыкну к вот такой тебе.
– Значит, никогда не заскучаешь…
Разговор между нами шел нелепый, сумбурный, но радующий сердце, какими и бывают разговоры влюбленных. Во всяком случае, в начале любви.
Когда на небе забрезжил свет, он сказал:
– Пока не совсем рассвело, мне нужно уйти.
– Но все уже знают, что ты здесь. Они видели, как ты поднялся на борт. Тебя пропустила стража. Ведь ты придумал для своего визита какое-то объяснение?
Он покачал головой:
– Придумать-то придумал, но боюсь, оно не слишком убедительное. Государственными делами не обязательно заниматься по ночам.
– Так или иначе, люди узнают, – заявила я. – Поэтому нет никакой надобности убегать тайком, как нашкодивший мальчишка. По-моему, нам некого бояться и нечего стыдиться. – Я чувствовала себя заново рожденной и смелой, как никогда. Отказываться от этой ночи я не собиралась. – Думаю, тебе следует выйти с восходом и появиться одновременно с солнцем.
Он рассмеялся:
– Ты очень поэтична. И это твое свойство я давно люблю.
– Ты не мог его знать.
– Ты представить себе не можешь, как много я о тебе знаю. Мне очень хотелось выведать о тебе побольше, и я сделал все возможное.
– Вижу, ты знаешь меня лучше, чем я тебя. Мне и в голову не приходило, что ты собираешь обо мне сведения.
– Я же сказал: мне очень хотелось знать о тебе все.
Я верила ему, ибо его слова не звучали как обычная любезность.
– Но теперь ты получил меня всю.
– Не так просто, – возразил Антоний. – Одна ночь еще не отдает тебя в мои руки. Это лишь начало.
Я поежилась. Мне-то хотелось, чтобы все было просто. Всепоглощающее томление – желание – удовлетворение. А что в итоге – еще один женатый римлянин? Ну, это и вправду слишком просто.
Я покачала головой: как меня угораздило так поступить? Но воспоминание о прошедших часах дали исчерпывающий ответ на вопрос.
– Не уходи тайком, – повторила я. – Нам нечего стыдиться.
– Ты хочешь сказать, что мы не подотчетны земным властям?
– Нет, я имела в виду именно то, что сказала: нам нечего стыдиться. И не стоит вести себя так, будто мы совершили нечто недостойное.
Глава 9
Но рассвете Антоний вышел на палубу и направился к сходням. Первые лучи солнца играли на его черных волосах, заставляя их сиять. Я вышла вместе с ним и встретила удивленные взгляды моих матросов. Уже на трапе он повернулся и отсалютовал мне.
– Сегодня вечером мы повторим… ужин, – со смехом произнес он. – Я постараюсь не ударить в грязь лицом.
– Ну, тогда до вечера, – ответила я, провожая его взглядом.
Он слегка качающейся походкой удалялся по пристани. Я развернулась и закрыла глаза, опершись о поручень. Мое тело устало, зато мысли порхали и путались от возбуждения. Обуздывать их не было никакого желания, и я лишь глубоко дышала, постепенно возвращаясь в повседневный мир деревянных палуб, канатов и поднимавшегося над озером тумана. Солнце словно пронизывало мои глаза, вынуждая их открыться.
За водной гладью виднелись зеленые лесистые склоны горы Таурус. Тарс прекрасно расположен – наилучшее окружение для того, чтобы… чтобы…
Встряхнув головой, я торопливо вернулась в каюту, опустилась на стул, где меня вчера вечером застал неожиданный стук, и долго сидела неподвижно.
В каюте ничего не изменилось. Кроме меня самой.
Некогда (теперь кажется, что очень давно) я, завернутая в ковер, совершила путешествие на запад – прямиком в постель Цезаря, как нелицеприятно выразился Олимпий. Теперь я совершила путешествие на восток – на собственном корабле, в облике Венеры – и оказалась в постели с Антонием. Два путешествия – один результат. Олимпий, конечно, снова не поскупится на неодобрительные слова.
Теперь мне стало ясно, что я всегда обращала внимание на Антония и выделяла его среди прочих, но лишь подсознательно, не отдавая себе отчета. Теперь все встало на свои места.
Ну и что мне делать? Одну ночь можно считать случайностью, наваждением, приступом безумия. Но если она повторится, то порыв превратится в обдуманное решение. Не стоит притворяться перед собой: Антоний не захватил меня врасплох, а сделал то, чего я подспудно ждала. Есть ли будущее у наших отношений? Он женат на вспыльчивой Фульвии, имеет от нее двоих сыновей. Он – наместник восточных провинций, но не останется же он здесь навсегда. А я больше ни за что не отправлюсь в Рим в качестве чьей-то любовницы. Значит, у нас впереди несколько встреч, несколько таких же горячих ночей и неминуемое расставание.
С другой стороны – ну и что? Может быть, оно и к лучшему. Пусть это ни к чему не обязывающая, мимолетная вспышка страсти. Почему бы мне не насладиться мгновением? Разве я не имею права принять наслаждение как награду? Правда, не совсем понятно, за какие заслуги.
Воспоминания о ночных часах осаждали меня, и я кусала губы, чтобы укротить слишком жаркие мысли. Вдруг в зеркале позади меня, к моему смущению, отразилось лицо Хармионы.
– Дорогая госпожа… ваше величество… я… – бормотала она.
Вид у нее был потрясенный.
– В чем дело? – спросила я. Боюсь, слишком резким тоном.
– Это правда – то, что говорят люди? Будто господин Антоний всю ночь пробыл здесь?
Она бросила взгляд на смятую постель.
– Да, это правда. И доставил мне огромное наслаждение! – с вызовом выпалила я.
– Госпожа… – упавшим голосом вымолвила Хармиона.
– И не надо меня порицать! Слышать ничего не хочу. Мы не подотчетны никаким земным властям! – Я повторила фразу Антония.
– А как насчет твоего собственного сердца? Как насчет египетского двора? Как насчет общественного мнения в Риме?
– Пренебрегать общественным мнением Рима мне не впервой, двору Египта я ничем не повредила, а что до моего сердца, то оно… оно тянется к нему!
– Лучше бы этого не было! – заявила она. – Лучше бы к нему тянулось твое тело.
Я рассмеялась:
– По правде сказать, именно тело и тянется.
