Я знаю точно: не было войны - Влад Тарханов
Старик вытащил из кармана грязных штанов замусоленный платок и отдал его Антону. Хлопец сразу понял, что в платок были завернуты деньги, но сказать ничего не смог, его стали душить слезы. Чего-чего, а такого поворота судьбы он не ожидал, пока молодой человек пытался совладать с чувствами, старик Гнат, не дожидаясь слов благодарности, уже размеренно катил в сторону Яруги.
Глава двадцать третья. Боевые товарищи
Дед Гнат оставил юношу на дороге в состоянии полной растерянности. Но возиться с юнцом ему не хотелось: на сегодня Гнат Маркович Рохля, которого за особую любовь к горилке в селе прозвали Горилко, лимит добрых дел исчерпал. Он только украдкой оглянулся, и увидев же поникшие плечи юноши, который уже брел в сторону Ямполя, старик с сомнением покачал головой.
«А как он все-таки похож на отца!» — мелькнуло в голове возницы. И действительно, Антон был почти точной копией отца — и не только лицом, но и фигурой, — тонкий в кости, с точеной талией и широкими плечами он не казался атлетом, но был жилист, вынослив, силен, о чем говорили бугры мышц, что выглядывали из-под по-летнему расстегнутой рубахи. Да и лицом Антон выдался в Архипа больше других детей старого каменотеса: узкий лоб, русые волосы, почти треугольное лицо с заостренным подбородком, который юноша пытался украсить для солидности усами, так и усы он завел на манер отца, тонкие и длинные, торчащие далеко в стороны, как крылья ласточки в полете. А что больше всего сближало Антона с отцом — так это шрамы. У Архипа Майстренко грубый шрам на левой половине лица (след удара саблей) заканчивался у опустевшей глазницы, а у Антона шрам (удар удачно пущенного соседским пареньком камня) рассекал подбородок с той же левой стороны. «Меченые они все, Майстренки,» — не раз говаривали сельские бабушки. И было в этом доля святой правды. Только младший брат и сестра не имели на лице никаких отметин.
История отношений Гната Рохли и Архипа Майстренко началась давно. Оба были призваны в армию еще в четырнадцатом. Вот только Гнат сражался против австрийцев, а Архип — германцев. Им бы и не встретится — фронты мировой протянулись через всю окраину Российской империи. Где тут встретится двум землякам? Да судьба — такая хитрая штука, она порой так все вывернет, что и не поймешь, зачем ей, судьбе, это надо было? Смеется она над тобой, или, наоборот, подталкивает в нужную сторону?
Второе ранение Гната было тяжелым. Его отправили в тыл. Он поправлял здоровье в большом госпитале под матушкой-Москвой. Архип после ранения оказался в Калуге. По выписке из госпиталя Гната откомандировали в формирующуюся часть, которая и наименования тогда не имела, а через пару дней они узнали, что новую часть будут именовать Первой Особой пехотной бригадой и воевать им предстоит аж во Франции. Вот уж куда Гнат ни за что в жизни не собирался попадать! Началась муштра — подготовка к выступлению. Познакомились Архип и Гнат благодаря гопаку! И такое бывает в жизни: народный украинский танец свел двух людей из народа, которые о себе ни слухом, ни духом. А получилось все так: во время утреннего смотра, когда командир бригады, генерал-майор Лохвицкий обходил строй солдат, невысокий, худощавый, всегда подтянутый и энергичный, он всегда мыслил быстро и так же быстро излагал свои мысли подчиненным. А тут ему пришла в голову мысль, от которой он сразу же пришел во внутренний восторг:
— Союзникам надо будет что-то наше народное, культурное, показать. Мы в Париж под русские солдатские песни входили[6], вот и вы что-то сообразите в народном духе.
Кроме русских народных песен и танцев, учитывая, что в бригаде оказалось достаточно украинцев, кто-то из офицеров предложил поставить гопак. В этой небольшой группе танцоров и оказались Архип с Гнатом. Архип умел выделывать коленца не хуже Гната, и первое время между ними было даже небольшое соперничество, кто кого в гопаке перегопает. Да за это время узнали друг друга поближе, да еще выяснили, что родом почти с одних мест. И пары десятков верст между их селами не будет. А что может сблизить людей так, как сближает привязка к родному дому, осознание того, что они почти односельчане? Люди, выросшие в одной культурной среде, в одних и тех же обычаях, они понимали друг друга, как понимали и других крестьян, которых в их бригаде было подавляющее большинство. Муштра, муштра, муштра — но пусть трижды осточертелая муштра, только бы не фронт, не сейчас, попозже, лишь бы не встретиться снова глаз на глаз со смертью. Шел февраль тысяча девятьсот шестнадцатого года, навоевался Гнат за это время, натерпелся, покормил окопных вшей, а конца-краю войне не было видно. В тылу он немного отошел, откормился, из глаз исчез вечный голодный блеск, выдававший солдат на фронте. А там дела шли все хуже и хуже. А еще хуже шли дела в тылу. Даже в Москве чувствовались тяготы военного времени, главное — недостаток продовольствия. Голод навис над Россией, которая еще недавно кормила половину Европы. Гнат жил бобылем, родители умерли от эпидемии тифа в девяносто шестом, вроде бы никого близких у него не было, а так порой щемило в сердце от мысли о том, что придется расстаться с Родиной. Все говорили, что французы там, на месте, обеспечат их необходимым, а в обмен за их жизни правительство получит недостающие оружие и боеприпасы.
И как было с осознанием всего этого отправляться в далекую и чужую страну? Пусть даже Францию?
Наступило двадцать пятое января шестнадцатого года,
