Саша Бер - Кровь первая. Она
— Ну, как успехи, богиня?
Зорька уткнулась ему в плечо, закрыв глаза и уставшим, почти сонным голосом ответила:
— Ты же не показал кого рвать, пришлось порвать всех, да ещё вон войско ихнее зацепила. Так что можешь всех грузить даже, не связывая и вести на продажу.
— Ладно, залазь в кибитку и отдыхай, — он отодвинул её от себя, притом сделал это как-то брезгливо, даже озлоблено, и Зорька тут же поняла, что сделала что-то то, что ему хотелось.
Весь остаток дня Зорька провалялась на своей лежанке, тупо упёршись в потолок взглядом и с какой-то еле заметной тревогой обдумывала свои дальнейшие действия. Она отчётливо осознала, что ей пора бежать. Всё её внутреннее чутьё буквально вопило от этом. К вечеру принеслась ужаленная сорока по кличке Хабарка и с порога затрещала.
— Спишь, чё ль? Тут такое, такое творится. Ну, подруга ты сегодня дала.
Зорька вяло повернула голову на голос Хабарки, та металась по кибитке возбуждённая и взъерошенная.
— По началу все шептались мол ведьма, колдунья, а после того, как ты того речного хрена, что пытался по пьяни тебя ловить скрутила в бараний рог, все как с ума по сходили. А ещё девочке представилась, мол тебя зовут Утренняя Заря, всех вообще колотун забил. Обезумили прям. Бабы в обморок падали пачками. Мужики молились, тебе гимны распевая. Слышала?
Наконец, Хабарка метнулась к Зорьке на лежак, села, схватив её за руку и как профессиональная попрошайка, заглянув подруге в глаза, буквально простонала:
— Научи, а. Я тоже так хочу.
— Ты ж не ведьма, — хмыкнула Зорька, а знахарка.
— Я так и знала, что это всё твои ведьмины проделки, — в сердцах буркнула баба, отбрасывая от себя Зорькину руку.
Зорька только тихо рассмеялась, но решив не травить эту «стукачку» лишними и ненужными сплетнями, просто выдала ей полуправду:
— Это Слава, Хабарка, — проговорила она назидательно, — обыкновенная наша бабья Слава. Ты, чё никогда в себе Славу не растила?
Хабарка глянула на Зорьку взглядом полным недоверия.
— Славы такой силы не быват.
— Да, ну? Ты ж ею сегодня целый день любовалась.
Зорька села, отодвигая Хабарку, прогнула спину, потянулась. Баба, вперившись в неё глазами, упорно ждала объяснений. Зорька посмотрела на неё и подтвердила:
— Да Слава, это обыкновенная девичья Слава.
Она не стала ничего ей больше рассказывать, посчитав это достаточным и лишь наиграно подбодрила:
— Да ты не заморачивайся, подруга. Верь, пробуй. У тебя тоже получится.
— Круто, — буркнула Хабарка, — надо будет как-нибудь заняться этим.
И обе расплылись в умилённо поддельных улыбках, каждая думая о своём.
Уже к вечеру этого дня «богиня Утренняя Заря», блиставшая, озаряющая и завораживающая города и селения, ползла на карачках меж посадок конопли, прячась от разъярённого муженька, который по непонятным для неё причинам, носился по внутреннему городу с огромной дубиной всё круша на своём пути. Укрывшись в зарослях высокой травы, они с Дилем с замиранием сердца слушали то приближающийся, то удаляющийся рёв атамана, но как выяснилось позже, можно было и не прятаться, так как до дома этот требовавший Сому зверь, так и не добрался. И когда он где-то затих, Зорька выбралась из посадок и пошла спать в баню, так и не решившись переступить порог дома.
А на следующий вечер, после того как весь его отряд вернулся из очередной поездки куда-то, она уже спрятаться не успела, да и не смогла бы даже если б захотела. Он пришёл в кибитку поздно, она уже легла спать, но нормальным, в этом она была уверена. Долго не ложился расхаживая туда-сюда. Потом вдруг странно и шумно засопел и Зорьке стало дико страшно. Она как-то сразу почувствовала наступающую опасность и напряглась. Затем с резким треском оторвалась занавеска и пред ней возник разъярённый зверь с огромной шипастой дубиной в руках. Зорька ничего не успела сделать, даже закричать. Она даже не заметила замаха. Всё произошло так быстро…
Зорька сидела в берлоге. Было светло, но откуда шёл свет, не понятно. Рядом спал огромный бурый бер. Сопел и посасывал лапу. Зорьке вдруг очень захотелось есть. Она поколебалась немного, а затем обоими руками выдернула его огромную лапу из пасти и хотела была уже сама припасть к данному лакомству, как тот неожиданно прорычал недовольно, человеческим голосом: «Иди на хуй!» и отмахнулся от неё, как от назойливой мухи, больно саданув когтистой лапой по всей левой стороне лица. Зорьку, как кипятком обожгло, и она шустро выскочила из берлоги наружу. Отбежала на несколько шагов. Оглянулась. Снег на берлоге был девственно цел, даже следов от её ног не было видно. Она осмотрела себя. Всё что на ней было это лёгкое платьице. На ногах ничего. Она была босиком. Зорька стояла прямо на снегу, но при этом не проваливалась и не оставляла следов. Это её несколько удивило, но не более. Хоть снег и не был ещё глубоким и даже местами виднелись проплешины, но на вид был рыхлым, а она всё равно не проваливалась. Левую половину лица продолжало жечь и от этого во всей голове внутри начинало что-то закипать, а сама Зорька при этом замерзала. «Ещё бы, — подумала она, задирая подол платья и разглядывая босые ноги, — надо выбираться от сюда». Она оглянулась и пошла от чего-то точно зная в каком направлении надо идти. Но не сделала она и нескольких шагов по запорошённой снегом траве, как ей преградила путь волчица. Старая, с седым хребтом, зверина не скалилась, не пугала, а Зорька вовсе и не испугалась, но остановилась и как бы между прочим спросила, заранее зная ответ:
— Чё, сука, сожрать меня хошь?
— Нет. Я сестёр в семью собираю, а сестёр мы не едим, — ответила волчитца и тут же оказалась совсем рядом, протягивая Зорьке чашку в человеческих, явно в бабьих руках, в которые превратились её передние лапы и потребовала, — на ка, пей.
Голос волчицы показался знакомым, но Зорька не вспомнила кому он принадлежит. Она очень хотела есть и пить. Учуяв аромат варева, исходящий из чаши, зажмурилась и с необъяснимым трудом и усилием потянулась к ней губами. Шея отказывалась гнуться, как будто была привязана к воздуху, как к дереву верёвкой. Но чаша все же коснулась губ и тёплый, ароматный отвар, глотком отправился внутрь, расплываясь по всему телу теплом и негой. Затем ещё глоток, ещё… Волчица уже стояла на бабьих ногах и всё с теми же бабьими руками прямо перед ней и схватив свой собственный хвост, старательно, приоткрыв пасть и вывалив на бок язык, щекотала Зорькинку левую половину лица. Невыносимый зуд, который она создавала, буквально бесил молодуху.
— Да иди ты нах, сера, достала, — заорала Зорька, поднимая с земли огромные лосинные рога, показавшиеся ей не тяжелее берёзовой веточки.
Но пока она их поднимала, чтоб забодать эту назойливую зверюгу, последней и след простыл. Зорька посмотрела на развесистые рога, выставила их перед собой, держа обеими руками и зашагала таким образом дальше. Но тут её как будто озарило, и она остановилась и задумалась. «Лось рога сбросил, волчица семью собирает, бер заснул. Так это Видения седмица!» и она обрадованная таким открытием, тут же оказалась в одной из больших землянок, где собрались все девки Нахушинского баймака. Тут же и пацаны Девяткины были. Все стояли в разных местах землянки и молча улыбались, смотря на Зорьку. Вот Краснушка с красным носом, вот Елейка, не то совсем исхудала, не то просто высохла, вот Малхушка, всё такая же жирная, ни капельки не изменившаяся. А за ними среди кутырок, она вдруг увидела Сладкую и с ней маму, причём вели они себя, как маленькие дети, играя с кутырками в куклы. «Они-то, что тут делают на нашем празднике? — подумала Зорька. Тут третья кутырка, что с ними играла, повернулась и Зорька ахнула. Это была Хавка, которая скривив и так вечно сморщенное лицо, громко и злобно рявкнула:
— Во! Явиласи, пизда оволосиласи. Чё стоишь, рот под конский уд разявила? — и указывая тощей ручонкой куда-то в сторону, добавила, — вишь, Чуров столб совсем упал, поди подымай, давай.
Зорька улыбнулась. Она очень была рада всех их видеть, но тем не менее всё же посмотрела в ту сторону, куда указывала вековуха. Там прижатый к стене, спрятанный шкурой с ног до головы стоял Неупадюха. Почему Неупадюха? Да потому, что через проделанную в шкуре дырку свисал его огромный уд, который каждая девка на вид узнает, да и игры то знакомые. Для этих целей пацаны только Неупадюху и использовали. Она прошла вдоль накрытого стола, непонятно откуда взявшегося, зачерпнула полную ладонь натёкшего на стол жира, с жаренной чушки какой-то большой птицы и подойдя к «упавшему Чурову столбу», щедро его вымазала, от корня до головки, особое внимание уделив последний части. Обмякший уд начал наполнятся в её руках и мелко подёргиваться. Лицо опять зачесалось, и Зорька припала левой стороной к шкуре, начав об неё тереться, не переставая при этом гладить, мять и втирать жир в оживающий «столб». От всей этой процедуры, у неё у самой всё начало оживать. И тут, неожиданно для самой себя, она почувствовала вязкий, тягучий свет Славы, потёкший от неё в разные стороны. Она даже видела его, как тот просачивается через шкуру к Неупадюхе. Зорька ещё потёрлась щекой о шкуру и издевательски тихо, возбуждающе ласково, чуть с хрипотцой от наигранного наслаждения произнесла:
